Причины и следствия

– Петр Сергеевич, что, на Ваш взгляд, привело социалистическую систему к краху?

– Есть много серьезных работ, в которых подробно рассмотрены причины, приведшие к революционной ситуации в СССР в начале 1990-х годов. Лучшей книгой на эту тему я считаю «Гибель империи» Егора Гайдара, всем рекомендую ее прочитать. Я согласен, что непосредственной причиной стала прежде всего крайне низкая продуктивность колхозного сельского хозяйства. Страна просто не могла себя прокормить. Продовольствие приходилось закупать за рубежом в огромных количествах. Но резкое падение мировых цен на нефть и сокращение валютных доходов государства сделали такие закупки невозможными. Заменить экспорт нефти было нечем, социалистическая промышленность была неспособна производить конкурентоспособные машины и оборудование.

Можно обобрать народ, сконцентрировать ресурсы и сделать атомную бомбу, запустить спутник. Это вызовет у людей законное чувство гордости. Но для того чтобы выпускать надежные автомобили, пользующиеся спросом за рубежом, надо суметь организовать их производство с минимальными затратами. К этому у советских директоров стимулов не было. Чтобы усидеть в своем кресле, им надо было любой ценой выполнить спущенный сверху план – в натуральном и стоимостном выражениях. А снижение себестоимости, повышение качества, прибыль были делом десятым. Тем более что государственные цены на продукцию устанавливались исходя из фактических затрат.

Получалось: у кого продукция была давно освоена, кто сумел выбить больше ресурсов-то есть лимитов на поставку сырья и оборудования, на плановую численность работников и фонд зарплаты труда, – тому было легче выполнить план. Вот все и тянули ресурсы «под себя». Такая самоедская экономика не могла конкурировать с рыночной. Несмотря на все призывы и постановления ЦК КПСС о мерах по повышению производительности труда и эффективности производства, она отторгала достижения научно-технического прогресса, глушила инициативу, не давала стимулов к саморазвитию.

В итоге СССР оказался банкротом, дефицит всего и вся в стране стал тотальным, возникла реальная угроза голода. Либерализация цен и переход к рынку стали неизбежными.

– Советское общество было неоднородным. Наряду с партийной номенклатурой были диссиденты, научные работники и «простой» народ. Как различались их интересы и цели?

– Прежде всего я выделил бы небольшую группу реформаторов – от Михаила Горбачева и Александра Яковлева до Бориса Ельцина, Егора Гайдара и его команды. Волею судеб они оказались у руля власти. У них были разные взгляды на будущее страны, но общими были понимание критичности ситуации и поиск выхода. Горбачев пытался получить поддержку населения и одновременно опирался на партийную бюрократию. Ельцин в начале 1990-х годов стал лидером демократического движения.

Вторая группа, определившая исторические процессы, – часть партийно-хозяйственной номенклатуры, которая по мере перестройки увидела в рыночных преобразованиях возможность обменять кресло партийного секретаря или хозяйственника на пост председателя правления банка. После принятия законов о кооперации и об аренде они активно занялись номенклатурной приватизацией, а с выходом российского закона о приватизации накопление капитала было узаконено. Многие стали владельцами контрольных пакетов акций предприятий. Посмотрите биографии российских олигархов – среди них немало бывших партийных или комсомольских работников. Так что реформы задумывали либералы, а двигала их продвинутая номенклатура, простите за тавтологию.

Третья группа состояла тоже из представителей партхозноменклатуры. Но эти люди цеплялись за насиженные места во властной партийной вертикали и активно выступали против политических и рыночных реформ. К ней примыкали идейные противники «эксплуатации человека человеком» вроде Виктора Ампилова и его сторонников. Не удивительно, что в нашем обществе, где обожествляется государство и справедливость понимается как «всем поровну», эта группа до сих пор сохранила большое влияние, а партия Геннадия Зюганова все еще наиболее массовая в России.

Измученное дефицитом население желало перемен, хотело «жить – как при капитализме, а работать – как при социализме». Однако большинство было против либерализации цен, об этом говорили социологические опросы. Люди не любили «рвачей-кооператоров», но выступали за мелкую частную собственность – на садовые участки и квартиры. Что ждет их впереди, какие тяготы придется перенести, пока утвердятся новые рыночные институты и начнется экономический рост, они не представляли. Когда надежды столкнулись с реалиями, многие почувствовали себя обманутыми.

– Распространено убеждение, особенно среди пожилых людей, будто крах социализма и развал СССР были вызваны ошибочными решениями, принятыми Горбачевым и Ельциным.

– Мировой опыт это опровергает. Все посткоммунистические страны пошли по пути рыночных реформ, либерализовали цены, провели приватизацию, в той или иной степени защищают права частной собственности.

Перестройка начались «сверху» по инициативе Горбачева. Реформы стали возможны благодаря тому, что он разрешил говорить и писать правду. Правду о реалиях нашей жизни, о зверствах большевиков, которая оказалась сильнее страха и коммунистической пропаганды. Но главное – благодаря Горбачеву, Ельцину, Гайдару удалось уйти от кровавого русского бунта, неизбежного, если бы рынок устанавливался стихийно, под натиском голодных толп. Принципиальный отказ Ельцина от решения межгосударственных споров военным путем позволил России избежать гражданской войны по югославскому сценарию.

Впрочем, не будь этих лидеров, на их место выдвинулись бы другие, и преобразования могли быть более трагичными. Но, в конечном счете, суть и последствия реформ все равно были бы схожими.

Большевистский переворот в России был величайшей катастрофой ХХ века. За ним последовали Гражданская война, голодомор, массовые репрессии. Переворот, который дал начало трагическому социалистическому эксперименту, унесшему жизни десятков миллионов, обернулся нищетой народа и отсталостью страны. Поэтому распад СССР, рыночные и демократические преобразования в бывших странах соцлагеря – это попытка преодолеть последствия катастрофы 1917 года, стремление утвердить в России те институты, которые только и могут обеспечить людям достойную жизнь.

– Разве эта попытка удалась?

– Частично. Значительная часть предприятий по-прежнему находится в государственной собственности и не дает должной отдачи. Конкуренция в России слабая, средний класс невелик, чиновники активно помогают «своим» предприятиям, уровень коррупции непомерно высокий. Частная собственность условна, ее сохранение зависит от благосклонности руководителей. Судебная система крайне слабо защищает права граждан, имеет обвинительный уклон. Милиция склонна к произволу и не вызывает доверия у граждан. Исполнительная власть не реформирована, у чиновников нет мотивации на конечный результат, важнейшим стимулом для них остаются откаты и взятки.

Нет у нас и разделения властей, цивилизованной системы сдержек и противовесов. Парламентаризм в России декоративный, Государственная Дума не обладает реальными правами по контролю за действиями исполнительной власти. Не созданы условия для роста политических партий «снизу», поэтому в стране нет настоящей политической конкуренции. В средствах массовой информации распространена самоцензура. На телевидении закрыты мало–мальски критические передачи. Так что поле для продолжения реформ огромно. Было бы желание их проводить.

Стремление совершенствовать общество

– Об этом желании и хотелось бы поговорить. Ваша карьера по советским меркам была вполне успешной. Что подтолкнуло Вас уйти в оппозицию к коммунистической власти?

– Задачи оптимизации. После окончания института я проектировал автоматизированные системы управления предприятиями и понял, что наши попытки оптимизировать процесс производства никому не нужны. Можно было поднять загрузку оборудования или снизить себестоимость. Но руководителям предприятия это не надо было. Им было проще завысить трудовые и материальные нормативы, на основе которых исчислялись цены, или ублажить кого-то в министерстве, чтобы спустили заниженное плановое задание. План выполнить было легче, если производить старую, давно освоенную продукцию. Поэтому выпускали допотопные станки, устаревшее оружие, низкокачественную обувь и одежду. А показывать свои резервы, реально повышать производительность труда – зачем?

На языке теорем я доказывал противоречие глобального критерия оптимальности, понимаемого как рост жизненного уровня народа, локальным критериям, реально используемым в задачах оптимизации. Вывод напрашивался сам собой: надо менять систему.

При советской власти зарубежная литература по рыночной экономике была под строгим запретом, за ее чтение можно было попасть в психбольницу. Тем не менее я пытался доставать книги. Легче было найти что-то по рыночному югославскому социализму. Хотелось понять, что же нужно сделать в нашей стране, чтобы раскрепостить инициативу людей, чтобы народ вырвался из бедности.

Мы верили, что рано или поздно перемены в стране произойдут. Оставалось только гадать, что это будет – бунт или эволюция? Мы понимали, что для политической деятельности потребуются средства. Поэтому мои друзья (пять научных работников ленинградских институтов) организовали товарищество «Последняя надежда» и занялись выгонкой тюльпанов зимой на дачах. Такой приусадебный «бизнес» советским Уголовным кодексом в порядке исключения не карался. С самого начала мы договорились, что большую часть средств будем откладывать на будущую революцию. Заработанные деньги впоследствии очень пригодились для печатных изданий Ленинградского народного фронта.

Когда Горбачев объявил перестройку, я подумал, что у России появился шанс мирным путем вернуться к рынку, к конкуренции, к частной собственности. Ушел страх. Мы наконец-то почувствовали себя свободными, действительно вставали с колен. Но еще не ведали, сколько серьезнейших проблем, связанных с менталитетом нашего народа, с трудной ломкой привычного советского образа жизни, ждет нас впереди.

Из Ленинграда я поехал искать единомышленников в Москву, Киев и новосибирский Академгородок – в редакцию журнала «ЭКО». Накануне перестройки «ЭКО» был наиболее массовым экономическим журналом, в котором печатались критические статьи, не имевшие шансов увидеть свет в других изданиях. Это была заслуга главного редактора – академика Абела Аганбегяна, который на базе возглавляемого им Института экономики и организации промышленного производства СО АН СССР создал одноименный якобы отраслевой журнал. Этот нюанс и то, что редакция находилась вдалеке от Москвы, от Старой площади, куда за малейшие вольности вызывались «на ковер» главные редакторы всех центральных изданий, помогали Аганбегяну «обходить» жесточайшую цензуру. А те удары, которые все же обрушивались на журнал за откровенные критические статьи (например, о плачевном состоянии озера Байкал, эта публикация получила широкий отклик не только в СССР, но и на Западе), ему удавалось смягчать благодаря своему политическому весу. «ЭКО» стал востребованной общесоюзной дискуссионной площадкой. Его тираж, распространявшийся исключительно по подписке, рос бурными темпами, невиданными для экономического журнала. И это на фоне общей стагнации тиражей. Об «ЭКО» говорили, что он «подготовил почву для перестройки». Аганбегян предложил создать в регионах «Клубы друзей журнала «ЭКО» – объединения людей, искренне желавших перемен. И они возникали в разных городах. Мы с друзьями активно участвовали в дискуссиях в таком клубе в Ленинграде.

– А как возникли клубы «Перестройка»?

– В 1997–1998 годах нашей главной задачей были поиск и объединение единомышленников. Но как объединить людей в условиях жесткого партийного контроля, при явном интересе к нам со стороны КГБ? К тому времени я познакомился с Анатолием Чубайсом. Он был доцентом Инженерно-экономического института в Ленинграде, организовал кружок молодых экономистов, придерживавшихся реформистских взглядов. В доме отдыха «Змеинка» они провели под эгидой Совета молодых специалистов полуподпольную конференцию, на которой обсуждалась стратегия назревших экономических реформ.

Появилась идея совместными усилиями ленинградского «Клуба друзей журнала «ЭКО» и кружка молодых экономистов провести «круглый стол» экономистов и юристов и опубликовать статью о нем в «ЭКО». Это было важно, потому что тогда редко кто из экономистов задумывался, какие радикальные изменения потребуется внести в советское законодательство. Ведь при советской власти законы были набором общих фраз, все делалось не по законам, а по приказам. Поэтому экономисты ограничивались обсуждением принципов и направлений реформ, не слишком вдаваясь в такие «мелочи», как изменения в гражданском и налоговом законодательстве, необходимость разработки и принятия законов об акционерных обществах, ценных бумагах и многом другом. Жизненно важные для рынка правила игры юристам предстояло облечь в форму законов.

Это сейчас нет проблем с поиском места для дискуссии. А тогда под бдительным оком КГБ и райкома партии такая попытка могла иметь печальные последствия. «Круглый стол» провели в Москве в Центральном экономико-математическом институте (ЦЭМИ АН СССР). В нем участвовали специалисты, уже проявившие свою реформистскую позицию: Евгений Ясин, Егор Гайдар, Владимир Рамм, Григорий Глазков и другие. Результаты были опубликованы в «ЭКО».

На этом «круглом столе» Гайдар предложил создавать комитеты защиты перестройки – в то время Горбачеву как воздух была нужна поддержка «снизу». Решили в Москве, при ЦЭМИ, учредить не комитет, а дискуссионный клуб «Перестройка». Сразу же встал вопрос: как оповестить о первой дискуссии? В условиях тотальной цензуры попытка дать объявление в газетах была обречена. Мы напечатали объявления на машинке и развесили по библиотекам и институтам. Актовый зал ЦЭМИ был полон! Яркие выступления, бурная дискуссия на тему о засилье бюрократии и необходимости рыночных экономических реформ. Так в Москве начал работать клуб «Перестройка».

После этого мы с Анатолием Чубайсом отправились в Ленинградский обком партии и поставили партийных чиновников в известность о своем намерении организовать в городе такой же дискуссионный клуб. В Москве есть, а почему у нас нет? По отработанной технологии оповестили горожан о том, что в Доме научно-технической пропаганды на Невском проспекте состоится первое заседание ленинградского клуба «Перестройка» на тему «План и рынок – вместе или против?» В то время открыто заявить о том, что Госплан и Госкомцен пора «выбросить на свалку», по политическим причинам было невозможно. Но почему бы не обсудить сочетание того и другого? И снова зал до отказа заполнили неравнодушные люди.

Темой второго заседания стали «Тупики административной системы». Провести третью дискуссию нам не дали. Люди собрались, но двери Дома научно-технической пропаганды были заперты. Впрочем, нашлись смелые люди в ДК имени Ленсовета, где и обосновался клуб.

По наивности мы полагали, что, если дискуссионный клуб станет фактом, отбоя от желающих с ним сотрудничать не будет, но ошиблись. Ленинградский клуб «Перестройка» насчитывал не более 100 активных членов, стоявших на гражданских позициях. Тем не менее он способствовал консолидации сторонников рыночных реформ в городе и созданию Ленинградского народного фронта (ЛНФ). Из московского и ленинградского клубов «Перестройка» вышло немало народных депутатов России, Моссовета, Ленсовета и несколько министров российского правительства.

– Как удалось добиться победы Ленинградского народного фронта на первых свободных выборах в 1990 году?

– Подобные фронты в противовес КПСС тогда создавались в Прибалтике. Мы решили использовать эту форму. Активисты клуба «Перестройка» Юрий Нестеров, Анатолий Голов, Виктор Монахов и многие другие проводили собрания сторонников и формировали структуру ЛНФ. Через полгода провели его учредительный съезд, в котором участвовали люди из клуба «Перестройка» и других демократических организаций.

Коллективным организатором ЛНФ должна была стать газета. Но где и как ее издавать? Реалии того времени не позволяли печатать газету в ленинградских типографиях. Каждая газета, каждый ее номер должны были проходить через Главлит, через цензуру. А в Прибалтике уже повеяло свободой. Мне в руки попался номер газеты «Тартуский курьер». Единомышленники! Я поехал в Тарту и разыскал редактора Рейна Килька. Впоследствии он стал депутатом эстонского парламента, а тогда был предприимчивым кооператором, который сам финансировал и издавал газету, выращивая на даче розы в промышленных масштабах. Договорились, что он будет печатать вкладыш в «Тартуский курьер», который мы по аналогии назвали «Невским курьером». Кильк оказал огромную помощь питерским демократам. Через полгода мы смогли уже самостоятельно издавать «Невский курьер».

Другим направлением работы было создание в КПСС фракции «Демократическая платформа в КПСС». Мы пытались объединить в рядах партии сторонников рынка, правового государства, демократии. Издавали одноименную газету. Члены этой фракции активно выступали на конференциях и съезде КПСС, но им не хватало сил и влияния, чтобы противостоять консерваторам и партийному аппарату. Уже после краха СССР в основном из членов фракции сформировалась Республиканская партия России.

– В 1990–1993 годах заметную роль в поддержке реформ играло движение «Демократическая Россия».

– Первоначально оно было неформальным объединением реформистски настроенных народных депутатов РСФСР, которые поддержали избрание Ельцина на пост председателя Верховного Совета. Они были связаны с местными клубами, неформальными объединениями, можно сказать, с протопартиями. К примеру, я был активным членом фракции Ленсовета «Конструктивный подход». Мы считали: хватит лозунгов, пора предлагать, что и как следует делать – лучше в форме проектов законов и программ. Ту же конструктивную идеологию мы пытались сделать стержнем «Демократической России». Разъясняли в СМИ цели, программу, звали людей на митинги и дискуссии, разрабатывали проекты нормативных актов. Вскоре «Демократическая Россия» стала активно работать не только в Москве и Питере, но и в других городах.

Но такова уж особенность массовых демократических организаций – под их знамена собираются люди, движимые преимущественно эмоциями. Наивно ждать от них организационной и кропотливой законотворческой работы. К тому же «Демократическая Россия» представляла собой союз разношерстных организаций. Стало понятно, что если мы не преобразуем ее в партию, то политическую борьбу проиграем. Обсудили ситуацию с Егором Гайдаром, составили список примерно из 100 уважаемых, известных и конструктивно мысливших людей. Провели несколько встреч в Центре либеральной политики на улице Большая Никитская в Москве.

Дискуссии вели Егор Гайдар и Сергей Ковалев. Постепенно сформировалось ядро будущей партии, которую решили назвать «Демократический выбор России», сформировали ее оргкомитет. Аппарат «Демократической России» под руководством Элеоноры Лукиной, который обеспечивал связь с регионами, полностью перешел в новую партию.

Потом был учредительный съезд новой партии, на котором у меня, к сожалению, произошла размолвка с Гайдаром. Он предложил поставить во главе федерального списка нескольких близких ему по работе человек, которых он знал лично. А я считал, что в федеральном списке должны быть те депутаты Верховного Совета РСФСР, которые уже доказали свою работоспособность. Хотя на съезде я был включен в федеральный список, но демонстративно отказался от своего места. Мы с Андреем Нечаевым организовали Ассоциацию независимых профессионалов. Это была наша большая ошибка – нельзя было дробить малочисленные силы сторонников реформ.

– Но ведь и другие не стремились к объединению? Взять хотя бы «Яблоко». И вообще, чем объяснить постепенную утрату реформаторами своих политических позиций в обществе?

– Менталитетом нашего народа, его политической культурой. Каждый народ заслуживает то правительство, которое имеет. На первых выборах в Госдуму в 1993 году первое место заняла партия Жириновского – самого популярного эксцентрика. Значит, для большинства россиян «прикольные» выходки кандидата важнее его программы. Люди не видят связи между своей жизнью и составом парламента. Они надеются на «доброго царя» (генсека, президента), который их облагодетельствует, накормит, оденет и накажет плохих начальников. Такой наивный бонапартизм – наша национальная черта. Плюс нежелание людей участвовать в политической деятельности, даже контролировать управляющую компанию в доме, где живут. Особо надо отметить неспособность российских политиков к компромиссам. «Пусть рушится мир, но я не поступлюсь своими принципами!» Вот он и разрушился: либеральных партий в Госдуме сегодня нет.

При такой политической культуре восстановление административной вертикали, усиление силовиков, сосредоточение власти и собственности в руках новой номенклатуры было лишь делом времени. Далее начались подтасовки на выборах и снятие неугодных кандидатов. Путь либеральным демократическим партиям во власть сегодня наглухо закрыт.

– Осенью 1991 года рухнула партийная вертикаль, из советской системы вытащили стержень – страх перед репрессиями. Пришло время создавать новые общественные институты, опирающиеся на интересы граждан…

– Или восстанавливать утраченные, например свободу торговли. Вскоре после либерализации цен выяснилось, что рыночный механизм преодоления дефицита заблокирован, так как сохранялись ограничения в торговле. Ведь при советской власти любая несанкционированная торговля товарами, даже бывшими в употреблении, рассматривалась как фарцовка, как преступление. Товарообмен между гражданами, имевшими что-то лишнее в семье, на практике был почти невозможен. Тем более под запретом был торговый бизнес как профессия.

В Ленинграде раньше других осознали эту проблему. Ленсовет отменил запрет на частную торговлю. Но проблему надо было решать в масштабах России. Молодой ленинградский парламентарий Михаил Киселев подготовил соответствующий проект указа президента. По установленной процедуре его нужно было согласовать с ключевыми ведомствами, а там – ни в какую. Несколько дней на совещаниях у Гайдара мы «продавливали» проект. Не все удалось отстоять, но основные положения сохранили. 29 января 1992 года Ельцин подписал Указ Президента РФ «О свободе торговли» № 65.

Результат превзошел все ожидания. Рядом с пустыми магазинами возникли стихийные рынки. Держа в руках газету с текстом указа, люди продавали излишки. В эти дни утвердился челночный бизнес – народная школа российского капитализма. Для миллионов россиян он стал спасательным кругом в трудные годы структурных реформ экономики.

Приватизация

– А так ли нужна была приватизация государственных предприятий?

– Было понятно, что до тех пор пока в стране собственность остается государственной, возврат к командной экономике, к тирании не просто возможен, а неизбежен. Госсобственность и есть то «пурпурное кресло», в которое усядется диктатор. Или мы проведем приватизацию и передадим собственность в руки граждан, или о правах и свободах придется забыть.

Менеджеры государственных предприятий, «закапывая в землю» или «распиливая» их активы, не рискуют лишиться собственного имущества, вкладов и недвижимости. Государственная собственность была и есть для них «ничья». Отсюда и соответствующее отношение к инвестициям, на государственных предприятиях они всегда менее эффективны, чем на частных. Показательный пример такого поведения – недавняя история с АвтоВАЗом. По числу работающих он равен двум немецким автомобильным концернам, а по объему выпуска не дотягивает и до одного. Так управляют предприятиями государственные чиновники…

Изменить отношение к «ничейной» госсобственности не может ни контроль парламента за госкорпорациями, ни увещевание президента или премьера. Поэтому госсобственность не может обеспечить народу тот уровень жизни, который в других странах обеспечивает частная. Предприятие, как и дом, без хозяина – сирота. Мировой опыт показывает, что только контроль частного собственника за управленцами может обеспечить рост эффективности производства, производительности труда. И здесь не может быть никакого особого российского пути.

– Как удалось поставить в рамки закона номенклатурную приватизацию?

– После избрания депутатом Ленсовета и народным депутатом РСФСР я работал в Комитете Верховного Совета по вопросам экономической реформы и собственности. Мы с коллегами оперативно подготовили и провели через парламент Закон «О собственности» и Закон «О предпринимательской деятельности». Частная собственность и бизнес были легализованы. Но как подступиться к государственной собственности? Она в то время активно растаскивалась партийной номенклатурой. Это было чревато большими проблемами. С экономической точки зрения не так важно, кто станет хозяином предприятия. Если права собственности юридически закреплены, а издержки на операции купли-продажи невелики, то рано или поздно активы предприятий перейдут к эффективным собственникам. Но чтобы это произошло, приватизация должна быть легальной, проводиться по закону.

Дискуссии по проекту Закона «О приватизации государственных и муниципальных предприятий» показали, что у варианта «за деньги» шансов на прохождение через парламент нет. На кооператоров смотрели косо, о допуске к приватизации иностранцев и речи быть не могло. Зато у народа и у депутатов по-прежнему был популярен лозунг «Отнять и разделить!» Только в отличие от 1917 года отнять не у буржуев, а у номенклатуры. Выходило, что альтернативы массовой приватизации нет. Вместе с Дмитрием Бедняковым и Петром Мостовым мы подготовили проекты законов «О приватизации государственных и муниципальных предприятий» и «Об именных приватизационных счетах и вкладах в РСФСР». Обсудили их на встрече с Борисом Ельциным, тогда еще председателем Верховного Совета РСФСР. После трех дней бурных дебатов эти законы удалось провести через парламент 3 июля 1991 года.

Отмечу, что Егор Гайдар и Анатолий Чубайс изначально были против бесплатной приватизации. И вполне справедливо, ведь по экономическим меркам это был худший из всех возможных вариантов. Но не зря говорят, что политика – это искусство возможного. Стране пришлось пройти через экономически невыгодный, но единственно политически реальный на тот момент этап массовой бесплатной приватизации.

Ко времени фактического распада СССР законодательная база приватизации была уже сформирована. Путч ГКЧП подавили, верхушка советского правительства оказалась в «Лефортово». Гайдара назначили первым заместителем премьера (руководство правительством взял на себя Ельцин). Чубайс, возглавивший Госкомимущество, мог начинать приватизацию. Предстояло подготовить и принять предусмотренную законом Государственную программу приватизации, указать в ней, какие предприятия будут приватизироваться первыми. В условиях жесточайшего цейтнота к началу 1992 года приняли на Президиуме Верховного Совета основные положения программы, а в марте 1992 года – уже на заседании Верховного Совета – саму программу. К осени благодаря самоотверженной работе команды Чубайса массовая легальная приватизация началась.

– Но бурного роста российской экономики после приватизации не произошло…

– Наивно было бы ожидать, что, как только граждане станут акционерами предприятий, последние радикально улучшат свою работу. Многие предпочли продать свои ваучеры или полученные на них акции. Текущие потребности семьи были важнее. Консолидация контрольных пакетов акций в руках эффективных собственников – процесс не быстрый. В России он продолжается и поныне. Там, где это произошло, – к примеру, в нефтянке, металлургии – темпы развития, рост технического уровня впечатляют. Особенно по сравнению с ЖКХ, где конкуренция по-прежнему отсутствует и все зависит от районного или городского начальства.

Надо также учитывать, что переход от государственной собственности к частной – необходимое, но недостаточное условие для повышения эффективности экономики. Если инфляция в год измеряется двузначными цифрами, то никакие инвестиции по прибыльности не могут сравниться с игрой на денежном рынке. Банки, присваивающие почти половину инфляционного налога, не заинтересованы в предоставлении кредитов предприятиям.

Поэтому другое важнейшее условие экономического роста (кроме приватизации) – обуздание инфляции, что было связано прежде всего с прекращением финансирования дефицита бюджета за счет рублевой эмиссии. Но для этого надо научиться собирать налоги. При советской власти налоги были формальностью, основной доход государство получало за счет разницы между оптовыми и розничными ценами. Да и вообще, не в традициях россиян своевременно платить налоги государству. Поэтому перед реформаторами встала трудноразрешимая задача. Если отказаться от избыточной эмиссии, то инфляция действительно снизится, но и эмиссионный доход сократится. За счет чего тогда платить зарплату бюджетникам?

Необходимого снижения инфляции удалось добиться только к 1997 году. Это сразу дало эффект. После кризиса 1998 года экономический рост возобновился уже в 1999 году. Он опирался на два столпа – на приватизацию и на относительно низкий уровень инфляции.

Сравнение результатов работы государственных и частных предприятий в любой стране показывают преимущество вторых. Нет стран, которые добились бы достойного уровня жизни народа без широкого распространения частной собственности. Это знает каждый экономист. Но простых россиян такие доводы не убеждают. Большинство наших сограждан по-прежнему находится в плену патернализма, отдает предпочтение государственной собственности. Возможно, поэтому исполнительная власть, чутко улавливающая настроения электората, и спустя 20 лет после начала рыночных реформ значительную часть предприятий сохраняет в государственной собственности или имеет в них контрольный пакет. Рассчитывать при этом на реальную модернизацию страны не приходится.

– Согласитесь, что частная собственность в России не совсем частная…

– Согласен. Лозунгом буржуазных революций XIX века была неприкосновенность частной собственности. Можно ли говорить об этом в России? Конечно, нет. Так и не установлены твердые гарантии прав собственности ни на активы, ни на изобретения. Любой предприниматель вам скажет, что вести бизнес без благосклонного отношения властей невозможно. Такое отношение покупается откатом, пакетом акций, взяткой. Посмотрите, какие особняки у чиновников или их жен, на каких они ездят машинах, как сорят деньгами.

Не дай Бог бизнесмену поссориться с губернатором или главой районной администрации. Бизнес угробят наездами санэпидстанции, пожарных, налоговиков. Для потребителей, для всех нас это оборачивается отсутствием конкуренции и высокими ценами. Страна становится неконкурентоспособной на мировом рынке. Производство относительно сложных изделий в России обходится в два раза дороже, чем в Китае[1]. И связано это прежде всего с административной рентой, которую вынуждены платить российские бизнесмены.

Приходится признать, что из-за наших традиций, нежелания провести радикальную административную реформу и на деле бороться с коррупцией в стране сложился кланово-бюрократический рентоориентированный капитализм. В его основе – неизбывное желание чиновников «стричь» граждан. Это тяжкое обвинение в адрес нынешней российской политической элиты.

Все мы должны понять: до тех пор пока собственность и власть в стране не будут разделены и в правоприменительной практике, и в головах сограждан, надежды на инновации и выпуск конкурентной продукции беспочвенны. Не будут люди вкладывать свои идеи и деньги в бизнес, который у них завтра могут отнять.

Коррупция

– Почему Россия стала одной из наиболее коррумпированных стран? Что было сделано неправильно за последние два десятилетия?

– Или что было не сделано. Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять исторические корни коррупции в России и Советском Союзе и разобраться, что важнее – сам факт подкупа или размер отката. О царской бюрократии, постановке воевод «на кормление» за счет местных жителей, тотальном воровстве и мздоимстве того времени говорить не буду, об этом много написано. Но и в советское время коррупция цвела буйным цветом. Чтобы получить скорректированный в нужную сторону план, в министерства везли подарки, ублажали чиновников в ресторанах. Да, размеры взяток были меньше. Но самих фактов коррупции было не меньше.

А главное – и тогда, и сейчас большинство наших сограждан считает, что так и должно быть. Кто у власти, тот и должен быть богатым – не важно, каким образом. И что взятки облегчают простому человеку жизнь: проще откупиться, чем бороться, судиться. Поставьте мысленный эксперимент: замените всех гаишников на новых. Меньше будут брать взяток? Нет! Значит, дело в системе и в мировоззрении. В установках. Можно сказать, что россияне в большинстве своем больны заразной болезнью коррупции, и их надо лечить. Другой вопрос: найдется ли врач, обладающий достаточной волей? И согласятся ли на операцию пациенты?

Назову причины разгула коррупции в России. В 1990-х годах не стало реальностью исключение из нормативных актов коррупциогенных норм, суды не получили права приостанавливать их действие по протестам прокурора и искам граждан. Не проведена радикальная административная реформа, которая возложила бы на ведомства и их руководителей ответственность за конечные результаты работы. Не введены декларации чиновников и членов их семей о размерах их богатства с обязательным доказательством законности его происхождения и уголовной ответственностью за ложь. Не установлена уголовная ответственность госслужащих за недонесение о противозаконных действиях начальства и коллег, как это принято в развитых странах. В 1990-е не были запущены реальные механизмы самоуправления и организации товариществ собственников жилья, которые позволили бы миллионам людей пройти «школу демократии», то есть школу гражданского контроля за деятельностью местных чиновников и управленцев. Не получил развития и не был законодательно оформлен парламентский контроль за деятельностью исполнительной власти на уровне Федерации и регионов.

С начала 2000-х годов ситуация только ухудшилась. Вместо проведения административной реформы по примеру Великобритании, Новой Зеландии или Канады была укреплена административная вертикаль, избирателей лишили права выбирать губернаторов. Либеральные партии административными мерами были выдавлены из парламента. Важнейший способ борьбы с коррупцией – политическая конкуренция – был сведен на нет. С ведущих каналов телевидения были удалены злободневные политические передачи, установилась самоцензура.

Исполнительная власть продолжила атаку на независимость суда, без которой любая борьба с коррупцией обречена на провал. Путем нехитрых приемов судей, и так ментально воспринимающих себя стороной обвинения, поставили в сильнейшую зависимость от судебной бюрократии. Чиновники обрели рычаги давления на суд.

Начатая в последние годы президентом Дмитрием Медведевым кампания по борьбе с коррупцией страдает фрагментарностью и непоследовательностью. Общество воспринимает ее скептически. Оно до сих пор не осознало, насколько его будущее зависит от успехов борьбы с коррупцией.

– Петр Сергеевич, Вы перечислили так много причин коррупции, что хочется какие-то из них обсудить подробнее – в частности, административную реформу.

– Основные положения административной реформы были разработаны еще в 1998 году группой, возглавляемой помощниками президента Михаилом Красновым и Георгием Сатаровым. Продвинутые предложения по административной реформе содержались и в разработках Центра стратегических реформ, которые под руководством Германа Грефа готовились для нового президента Путина в 2000 году. Сегодня время от времени с реформаторскими инициативами выступает Министерство экономического развития и торговли. Но реформы нет. И это закономерно, ведь бюрократия сама себя реформировать не может.

Если мы хотим иметь эффективное государство, служащие которого четко выполняют свои обязанности, нам надо резко сократить функции государства, а значит, регулирующие функции чиновников. Для этого надо отдать в частные руки все, что только можно: техосмотр, контроль за качеством строительных работ, оценку качества подготовки выпускников вузов и многое другое. Как показывает мировой опыт, частнику, поставленному в жесткие условия рынка, выгоднее работать честно. Например, «липовый» техосмотр для него – путь к банкротству, конечно, если будет введена материальная ответственность автосервиса перед страховыми компаниями за аварию автомобиля по причине неисправности.

Во многих сферах регулирующие функции целесообразно забрать у государства и возложить на профессиональные самоуправляемые организации, законодательно обеспечив их открытость и даже конкуренцию. При этом легче будет добиться качественного исполнения оставшихся у государства функций. Да и содержание самого государства будет обходиться дешевле, потребуется меньше собирать налогов.

Ведомства всегда стремятся расширить свои функции регулирования, а в России еще и для того, чтобы увеличить поборы с регулируемых лиц. Поэтому Госдума должна прописать в регламентах и законах функции и полномочия каждого ведомства, ввести административную и уголовную ответственность за попытки их руководителей без санкции закона расширить эти функции. По примеру конгресса США Госдуме было бы полезно иметь на каждое ведомство соответствующий комитет (подкомитет) парламентского контроля.

– Могут ли сами граждане помочь в борьбе с экспансией бюрократии?

– Могут, если им предоставить право не только на судебную отмену противоречащих закону ведомственных нормативных актов, но и на частное уголовное преследование чиновников, преступивших закон, как сделано в странах общего права. Почему это важно? Много примеров того, как суд отменяет незаконное решение ведомства в отношении одних граждан, но оно продолжает выносить аналогичные решения в отношении других. Только угроза административных и уголовных санкций заставит таких «слуг народа» образумиться.

На мой взгляд, следует законодательно установить признаки коррупциогенности нормативных актов, например, право чиновника принимать решения по своему усмотрению, и ввести административную и уголовную ответственность должностных лиц за издание таких актов. Право граждан оспорить в суде издание коррупциогенного нормативного акта должно быть подкреплено их правом на частное обвинение в рамках уголовного дела, предъявляемое чиновнику, подписавшему такой акт. Воздействие на представительные органы, принявшие коррупциогенный закон, должно быть таким же, как при принятии норм, противоречащих Конституции, – вплоть до роспуска.

Отдельно надо остановиться на стандартах обслуживания населения чиновниками ведомств. Сегодня такие стандарты устанавливает и контролирует Минэкономразвития. Но трудно предположить, что бюрократия сама себя загонит в рамки строгих стандартов обслуживания. Разумнее передать право и обязанность устанавливать их представительным органам власти. Граждане должны получить право легко взыскивать с ведомств ощутимую неустойку за несоблюдение стандартов, например за затягивание оформления документов. Действительно, почему частная фирма, не выполнившая свои обязательства, платит неустойку клиенту, а государственный орган, на содержание которого мы платим налоги, не обязан компенсировать наши потери времени и моральный ущерб?

– За хорошую работу надо хорошо платить.

– Разумеется. Недопустима нынешняя ситуация, когда низкая зарплата толкает чиновников на вымогательство. Надо повысить зарплату рядовым чиновникам до уровня, позволяющего привлекать высококвалифицированных специалистов. А для этого перейти на оплату коллективов за исполнение функций при соблюдении стандартов по многолетним нормативам. Должен действовать принцип: чем меньше сотрудников обеспечивает стандарты обслуживания, тем выше оплата их труда. Полезно позаимствовать у корпораций и перенести в государственные ведомства эффективные системы мотивации, контроля и подбора кадров, планирования их карьерного роста. Необходимо также обеспечить высокие государственные социальные гарантии добросовестным чиновникам – своего рода антистимулы взяток и откатов.

Нужен конкурсный набор чиновников по типу английских комиссий государственной службы, которые формируются из уважаемых людей, специалистов, не связанных напрямую с ведомствами. По результатам экзаменов они направляют кандидатов на ту или иную государственную службу. Руководитель ведомства получает в заместители не «своего» человека, а того, кто оказался по тестам лучше других. При таком подходе рушится клановая система подбора кадров.

– Как административная реформа связана с контролем за законностью происхождения богатства семьи чиновника?

– Непосредственно. Это две стороны одной медали. Прежде всего необходимо перенять опыт развитых стран и установить жесткий контроль за богатством, то есть за стоимостью имущества чиновника и членов его семьи. Подчеркну: надо контролировать не только доходы, но и законность прироста его богатства. Данные по госслужащим должны быть открытыми.

Россия подписала Европейскую хартию по борьбе с коррупцией. В соответствии с ней в Уголовный кодекс РФ должны быть внесены статьи, предусматривающие уголовную ответственность чиновника за необоснованное обогащение и за ложь в декларациях. Имущество, приобретенное за счет доходов, законность которых он не может доказать, должно изыматься в доход государства.

– Вы говорите не только о чиновниках, но и обо всех гражданах?

– Обо всех. Недавно в прессе появилось сообщение о том, что племянница губернатора Александра Ткачева, дочь его брата, депутата Госдумы Алексея Ткачева, 22-летняя студентка Анастасия Ткачева является совладельцем двух трубных заводов, крупной строительной компании и животноводческой группы компаний «Югптицепром». Что мешает чиновнику записать полученный в виде отката пакет акций на дочь, мать или бабушку?

С другой стороны, если нет закона, обязывающего каждого гражданина отчитываться о богатстве, то почему бабушка должна подавать декларацию, если внучек стал чиновником? Ведь ответственность перед законом у граждан персональная. Поэтому, чтобы чиновник не мог ссылаться на бабушкин подарок или полученное наследство, все должны заполнять декларацию об имуществе и подтверждение законности его происхождения. Так, как это происходит в США или Швеции. И тот, кто подарил, и тот, кто подарок принял. Тогда ложь чиновников будет видна.

– Петр Сергеевич, Вы призываете к тотальному контролю?

– Да, я зову к тотальному контролю за законностью происхождения богатств, прежде всего чиновников. К этому пришли развитые страны, этого не избежать и нам. Или мы хотим жить в богатой стране с минимальной коррупцией и принимаем это. Или будем жить в слаборазвитой стране. Третьего не дано.

– Но существует же презумпция невиновности?

– В развитых странах гражданин, подписывая декларацию о своем богатстве и источниках его прироста, знает, что за предоставление неверных сведений он несет уголовную ответственность. Рамки для чиновника там еще строже. Поступая на государственную службу, он добровольно ущемляет себя в правах и берет на себя дополнительные обязательства, например, сообщать о противоправных действиях своих коллег. Декларация меняет роли: не полиция должна ловить чиновника на взятках, что делать трудно, а чиновник обязан документально подтвердить законность происхождения своего богатства. Борьба с коррупцией облегчается, нет смысла брать взятки, если безбоязненно тратить можно только законно полученные средства.

– Не ломитесь ли Вы в открытую дверь? Президент начал кампанию по декларированию чиновниками своего богатства.

– То, что происходит сегодня с декларированием доходов и богатства чиновников, иначе как симуляцией контроля не назовешь. МВД заявляет, что претензий по декларированию богатства милиционеров разного ранга не имеет, при том, что они разъезжают на джипах стоимостью в десять их годовых окладов. Пока воевать с коррупцией среди чиновников в погонах будут их начальники, сами участвующие в присвоении административной ренты, успехов ждать не приходится.

Право бороться с заразной болезнью коррупции должны получить граждане, то есть те, кто непосредственно заинтересован в эффективной работе государственных органов, в реальной охране своих имущественных и неимущественных прав. Значит, право возбуждать уголовные дела в порядке частного обвинения по фактам несоответствия деклараций и реального богатства чиновников тоже должно быть предоставлено гражданам и их объединениям. А прокуратура как орган надзора пусть с ними конкурирует или выступает в качестве третьего лица. Полагаю, найдется достаточно смелых людей, радеющих за Россию, кто окажется в силах возбудить и довести такие дела до конца.

Суд и судебная реформа

– Мы упираемся в другую проблему – наш суд. Не секрет, что россияне не любят судиться и, вообще, мало доверяют судам.

– Нужна радикальная реформа не только суда, но и всех правоохранительных органов. О нынешней милиции сказано и написано много. Фактически это – хозяйствующий субъект вроде частного охранного агентства, только его люди ходят в форме. Если частные агентства работают по обоюдовыгодному и добровольно заключенному договору об оказании услуг, то в отношении милиции речь идет не о добровольности, а о дани. По свидетельству работников милиции, теневой оборот районного управления МВД в Москве сравним с оборотом крупной фирмы. В этом коренное отличие нашей милиции от полиции развитых стран, прибалтийских республик и Грузии.

Люди идут работать в милицию, чтобы служить закону и охранять граждан, удовлетворяясь своим окладом, или делать бизнес? Это разные цели, и реализуют их разные типы личностей. Пример Прибалтики и Грузии показывает, что поменять целевую функцию у полиции можно, но придется радикально менять и кадровый состав.

Пока же, как признаются в частных беседах участники сделок, и милиция, и прокуратура, и следственный комитет больше похожи на специализированный универмаг. Платишь – дело закрывают, не платишь – передают в суд. Можно оплатить наезд на своего должника, на конкурента. Были бы деньги – сделают все. Так было и при советской власти. Только тогда роль денег заменяли звонки из райкома партии. Сегодня изменилась форма, но не содержание. Говорить о торжестве закона, о правовом государстве в России пока не приходится.

– Давайте вернемся к суду.

– Инструментом решения проблемы коррупции в правоохранительных органах и других ведомствах является суд. Он должен не только карать коррупционеров, но и защищать невиновных и оболганных. Это – скальпель административной реформы. Можно долго обсуждать методы, правила, технологию реформ, но без скальпеля не обойтись. Если суд справедлив и независим, то сфабрикованные дела в нем разваливаются. Как показывает мировой опыт, честный суд может вылечить любую полицию. Надо только, чтобы под мантией судьи не было погон прокурора или милиционера. Что, к сожалению, наблюдается в России.

Сегодня российский судья ментально связан с правоохранительными органами, зачастую позиционирует себя не защитником прав граждан, а карающим мечом государства. Скандально высокий уровень обвинительных приговоров в России по сравнению с другими странами показывает, сколько в нашей стране сидит невинно осужденных.

Родство нашего суда с прокуратурой доказывает и негласный запрет на утверждение в должности судьи адвокатов. Это контрастирует с традициями развитых стран, где именно бывшие адвокаты составляют большинство судейского корпуса. Они лучше знают беды и проблемы людей, объективнее воспринимают их споры с государством. Поэтому заслуживает пристального внимания предложение ректора Академии народного хозяйства Владимира Мау комплектовать суды субъектов Федерации только из адвокатов, имеющих стаж работы не менее пяти лет.

– Стал ли российский суд реальным противовесом законодательной и исполнительной власти?

– Советский судья обязан был применять закон в том виде, как его приняли законодатели. Он не мог оправдать человека, даже если одни статьи закона противоречили другим или были абсурдными. Напротив, в Великобритании, США, Канаде суды могут своими решениями создавать прецеденты и тем самым творить право. Впрочем, и в европейских странах, где действует континентальное право, суды проверяют, соответствует ли статья закона общим принципам права и конституции страны. Если этого нет, то судебная власть не является частью системы сдержек и противовесов.

Сегодня в России контроль суда за содержанием законов минимален. Да, иногда суды отменяют статьи региональных законов, противоречащие федеральному законодательству, но делают это редко.

– Почему так происходит?

– Потому что за последние 10 лет в российском суде негласно выстроена бюрократическая вертикаль. Ведь не случайно в ходу термин «басманное правосудие». Чтобы суд был правым, судья должен быть независимым, несменяемым и неприкосновенным. Это отражено в нашей Конституции. Но у исполнительной власти есть желание «укротить» суд. Были внесены поправки в Закон «О статусе судей» от 26 июня 1992 года, по которым судья назначается на должность только на три года, если это назначение происходит впервые. Делалось это якобы для того, чтобы проверить, подходит ли человек для судейской деятельности. Но если судью отстраняют от должности через три года просто в связи с истечением срока полномочий, то можно ли ожидать, что судья будет проявлять независимость? Чтобы заслужить пожизненное назначение, он стремится учесть пожелания судейского начальства. Судья становится винтиком и, получив пожизненное назначение, продолжает работать в этом же стиле.

Были реализованы и другие уловки, позволяющие приручить судей, – в частности, расширены полномочия председателей судов, изменен порядок их назначения. Обо всем этом много написано[2], и, в принципе, ясно, что делать, чтобы обеспечить независимость суда. Надо только воплотить эти предложения в жизнь вопреки интересам бюрократической вертикали.

Следует иметь в виду, что российский суд не станет правым до тех пор, пока сохраняются ограничения на проведение следственных мероприятий по отношению к высокопоставленным чиновникам, прокурорам, судьям, депутатам. Пока на практике не восторжествует норма Конституции, по которой перед судом все равны. Помогает сделать суд правым и гласность в его работе. В странах, которые заседания судов в режиме онлайн выкладывают в Интернете, претензии граждан к их работе резко сократились. Творить произвол на глазах людей, зная, что все содеянное записывается в память компьютера, намного труднее.

– В Германии в борьбе со злоупотреблениями исполнительной власти большую роль играют административные суды. Почему их нет у нас?

– Мировой опыт доказал, что специализация судов объективно прогрессивна, повышает квалификацию судей и качество правосудия. Судья, постоянно находящийся «в теме», не полагается бездумно на мнение эксперта, сам глубоко исследует обстоятельства дела, причины и следствия. В Германии административные суды созданы специально для того, чтобы разбирать споры между гражданами и органами власти, позволяют строго ограничивать стремление бюрократии подчинить себе все и вся. Чаще всего в такой суд подаются иски о проверке соответствия конкретного решения ведомства закону. Причем истец приводит в качестве довода именно нарушение своих прав.

Казалось бы, в Законе «О судебной системе Российской Федерации» предусмотрена возможность создания специализированных федеральных судов по рассмотрению гражданских и административных дел. Принят Закон «Об обжаловании в суд действий и решений, нарушающих права и свободы граждан». Действует сходный с немецким порядок подачи сначала жалобы в административный орган, а потом и судебного разбирательства. Но в России нет подробного закона об административных процедурах. Есть ссылки на множество законов из разных сфер и правительственных подзаконных актов, что оставляет ведомствам широкий простор для «творчества». Из судов общей юрисдикции не выделены специализированные административные суды. Не обладая необходимыми знаниями, судьи опираются на заключения ведомственных экспертов. Это превращает суды в пародию над правосудием.

Политическая конкуренция

– Петр Сергеевич, Вы называете инструментальные меры борьбы с коррупцией. Они вряд ли заработают, если в этот процесс не будет вовлечен народ, если не появится политическая конкуренция между партиями.

– Согласен. Политическая конкуренция – главное средство борьбы с коррупцией. Если партия, стоящая у власти, не хочет ее лишиться в ходе очередных выборов, она вынуждена принимать превентивные меры для предотвращения коррупционных скандалов. И сделать это проще всего, борясь с коррупцией, а не затыкая рот критикам.

Но как привнести политическую конкуренцию партий в наше общество, в котором крайне мало желающих заниматься политикой? У нашего народа в массе своей архаичная самодержавная политическая культура. Мы все свои надежды возлагаем на царя или президента. Впрочем, не одни мы такие. Немцы тоже поклонялись своему фюреру, но вылечились, стали Гражданами. О нас, к сожалению, этого не скажешь.

В 1993 году россияне на референдуме поддержали политику президента Бориса Ельцина. Но массового притока в демократические партии не последовало. По данным социологических опросов, почти четверть россиян во взглядах на будущее России придерживается либеральной европейской ориентации. Но сколько из них хотя бы что-то предприняли, чтобы их видение перспектив стало явью? «Человек с улицы» считает: пусть власть делает, что хочет, лишь бы меня не трогала. Вместе с тем нигде так не обожествляют государство, не ждут от него опеки и отеческой заботы, как в России. Слова о том, что государство и представляющие его чиновники – всего лишь нанятые нами управляющие, не умещаются в голове многих россиян. Как власть может быть у них в услужении? Консьержка, дворник – да, но никак не чиновник в управе, в администрации района или в министерстве…

Наглядной моделью отношения большинства россиян к государству служат дачные поселки и садовые товарищества. В них избирают председателя (исполнительную власть), а с выборами толкового ревизора – всегда проблемы. И уж совсем трудно побудить общее собрание (аналог парламента) вникать в отчеты председателя и ревизора. Отношение к ежемесячным и целевым взносам (аналог налогов) тоже скорее как к дани, чем как к складчине. Ведь использование средств, собранных в складчину, принято контролировать, а дань и есть дань, то есть деньги, отданные нехорошим людям. Отдал их – и забудь. В крайнем случае, могут переизбрать председателя. Не обеспечить контроль за работой, а именно поменять его.

Так и среди жителей города, района, области немногие хотят знать, на что ушли собранные с них налоги. Им проще огульно назвать власть вороватой, чем вникать в то, как исполнен бюджет, на что и по каким расценкам истрачены бюджетные деньги. А то, что на собранные налоги строятся дороги или аэропорты, мало кого убеждает. Для душевного спокойствия проще сказать, что половину разворовали, «вон какие особняки себе понастроили». Иными словами, избранная самими россиянами власть воспринимается ими как завоеватель, которому приходится платить дань.

– Но вернемся к парламенту.

– Проблема непрофессионализма парламента до сих пор не осознана нашим обществом. Граждане скорее изберут спортсмена или клоуна, чем скучного профессионала-юриста. А потом мы жалуемся на несовершенство законов, качество которых действительно оставляет желать лучшего.

От того, кто избирается в парламент – профессиональные юристы и экономисты или артисты и спортсмены, – зависит судьба страны. В 1998 году по примеру конгресса США мы стали издавать сборники «Социально-экономические проблемы России», где понятным языком и кратко излагали варианты решения проблем, стоявших перед страной, рассказывали об опыте других стран. Сборники рассылали депутатам Госдумы и региональных парламентов, по библиотекам и кафедрам вузов. Если научные работники проявляли к ним интерес, то депутаты хранили глухое молчание. Мы поняли, что им эти тексты просто не нужны, у них другие заботы, а как проголосовать, им начальство укажет. К сожалению, таким был и остается сегодня российский парламентаризм.

– Чем нынешняя Госдума отличается от Верховного Совета РСФСР 1991–1993 годов, депутатом которого Вы были?

– Бросается в глаза отсутствие в ней ярких личностей, работающих не за деньги, а за совесть. Обстановка в Верховном Совете была рабочей, по крайней мере, для тех, кто хотел работать. Он был местом для дискуссий. Мы знали, что в ходе слушаний по законопроекту наши политические противники будут цепляться к каждому слову, искать ошибки – подлинные и мнимые. Поэтому готовили свои законопроекты тщательно, шлифовали их.

Впрочем, как только были отпущены цены и рубль стал «весить» столько, сколько он на самом деле стоил, многие демократы перешли в ряды оппозиции. Демократическая фракция в Верховном Совете скукоживалась на глазах. И уже через полгода стало понятно, что никаких законов, столь нужных для продолжения экономических реформ, через Верховный Совет мы уже не проведем.

– А министерства и ведомства вносили свои законопроекты?

– Законом прямого действия тогда был только Уголовный кодекс, а остальные советские законы – набором общих фраз и деклараций. В административно-командной системе, в плановой экономике все делалось с помощью приказов и распоряжений. Правила поведения формулировались в виде ведомственных инструкций, большая часть которых была закрыта для граждан. Но незнание подзаконного акта (и невозможность его знать) не освобождало от ответственности. Такое правовое наследие получила новая Россия.

Неудивительно, что тогда в министерствах даже не было отделов законодательных предложений. Да и юристов, знавших, как формируются институты рынка не понаслышке, в СССР просто не было. Ни министерская бюрократия, ни большинство народных избранников не хотели утруждать себя законотворчеством.

– Как можно улучшить качество российского законодательства?

– Реальная политическая конкуренция массовых партий, если таковую удастся привнести в Россию, поднимет уровень профессионализма народных избранников. Но депутат и даже его квалифицированные помощники объективно не могут быть сведущи во всех проблемах. Необходимо добиться, чтобы Госдума и региональные парламенты, ведомства, региональные и муниципальные власти обязательно привлекали к своей работе тех, кого непосредственно касаются проекты нововведений, прежде всего саморегулируемые профессиональные организации, союзы, объединения, иные некоммерческие организации. Профессионалы лучше знают проблемы своей отрасли. Как показывает мировой опыт, их участие – наиболее эффективный способ повышения качества законодательства.

Одной из форм участия профессионалов в совершенствовании законодательства могли бы стать общественные консультативные советы при парламентах и ведомствах. В их обязанность должна входить экспертиза проектов нормативных актов специалистами – работниками соответствующих фирм или их объединений. Важна процедура формирования таких советов, исключающая сговор в любой форме или неявный диктат исполнительной власти. Можно также законом обязать заключать договоры на проведение таких экспертиз и рассматривать предложения общественно-консультативных советов в публичной форме – в форме слушаний.

К сожалению, сегодня проведение общественных слушаний в России выливается в сугубо формальные мероприятия без ощутимого полезного эффекта. Надо разобраться: почему этот институт успешно работает в других странах и совсем не работает у нас? Что надо изменить? Но без этого реально работающего института качество нашего законодательства не поднять.

– Пассивность граждан, обожествление государства, правовой нигилизм, ненасытная бюрократия, буржуазия, неспособная осознать свои интересы и проводить самостоятельную линию… Можно ли россиян сделать похожими на шведов или финнов, желающих и умеющих контролировать свою власть и избирать в нее честных людей?

– Мировой опыт дает утвердительный ответ. Сделали же латыши и грузины свою полицию честной. Многие чехи научились читать бюджет и испытывают потребность знать, куда идут бюджетные деньги.

Однако надежды на спонтанный рост гражданственности масс иллюзорны. Гражданское сознание взращивается поколениями в относительно спокойных условиях мирного развития. Это – плод культуры, образования, жизненного опыта. Не бывает так, что вчера – рабы, а сегодня – свободные граждане, способные и с чиновника спросить за нецелевое расходование бюджетных средств, и в суд подать, и частное обвинение предъявить.

Это не значит, что нужно сидеть сложа руки и ждать, когда все само собой образуется. Путь к модернизации мировоззрения россиян лежит через воспитание. Благо есть такое мощное средство, как телевидение. Надо только, чтобы лица, поставившие своей целью модернизировать страну, поняли, что путь к этому лежит через модернизацию людей!

– В России политика, проводимая высшим лицом государства, зависит от его пристрастий, знаний и опыта…

– Да. До 1917 года, в условиях тогдашней «конституционной» монархии, это был царь, затем стал генеральный секретарь ЦК КПСС. Сегодня – президент. Все зависит от них. Был бы вместо Сталина Бухарин, не было бы голодомора. Только потому, что к власти пришел Горбачев, стало возможно распрощаться с системой социализма, основанной на насилии. Благодаря Ельцину Россия не повторила печального опыта Югославии, избежала гражданской войны. А избрали бы президентом Дмитрия Рогозина или Владимира Жириновского, история была бы иной.

Сегодня Конституция так определяет статус первого лица, что он не принадлежит ни одной из трех ветвей власти, находится как бы над ними. При этом президент имеет возможность определять кадровый состав правительства, судов, органов власти субъектов Федерации, правоохранительных органов и высшего командования Вооруженных сил. Если Госдума три раза отклонит кандидатуру премьер-министра, президент вправе ее распустить и назначить новые выборы. Он может решающим образом влиять и на состав Совета Федерации, который наполовину состоит из представителей губернаторов, назначаемых президентом.

Президент имеет право наложить вето на принятый парламентом закон. Теоретически его можно преодолеть двумя третями голосов депутатов Госдумы и членов Совета Федерации, но в современных условиях это нереально. Кроме того, президент вправе издавать указы и распоряжения, мало чем отличающиеся от законов, при этом ограничений на такое законотворчество нет.

Сосредоточение такой огромной власти в руках президента в период рыночных реформ было вызвано тем, что популистски настроенный парламент не мог проводить их. Но сегодня, когда рыночная экономика стала реальностью и новые поколения не знают иной жизни, не опасна ли для судьбы страны такая концентрация власти у первого лица? Ведь россияне оказываются заложниками курса, проводимого высшим лицом государства. Причем надежды на государственническую бюрократию неоправданны. Как мы видим, это выливается в укрепление административной вертикали, разгул коррупции. И не более. Чтобы Россия в процессе модернизации догнала развитые страны, нужен механизм власти с гораздо более влиятельным парламентом.

Впрочем, в России, да и в других странах, избиратели легко оказываются в плену чудес, обещаемых политиками – популистами и демагогами. Пообещает такой политик повысить пенсии – и большинство пенсионеров даже не задумается, откуда на это возьмутся деньги. Конечно, всех избирателей нельзя сделать профессорами экономики. Чтобы демократия работала, надо закрыть популистам путь к власти, правильно выстроить ее институты – массовые политические партии. Они представляют собой своего рода фильтр от проникновения во власть демагогов и кузницу ответственных политических кадров. В этом смысле правильно, что мы отказались от выборов кандидатов в депутаты по одномандатным округам (кандидатов, не связанных с партиями).

России нужен такой механизм отбора людей во власть, который бы минимизировал невежество избирателей. И он известен: это выборы по мажоритарным округам. Подчеркну: выборы не по партийным спискам, где избиратели голосуют исходя из популярности «паровозов», то есть первых лиц в партийных списках, а по мажоритарным округам среди кандидатов, выдвинутых партиями. Чтобы победить на выборах, такому кандидату надо действительно работать в округе, завоевать доверие избирателей. А забота об имидже партии и есть гарантия того, что она будет выдвигать в кандидаты толковых людей. Не стопроцентная гарантия, но все же… Если бы подобная система была применена на выборах 1994 года, в Госдуму от ЛДПР прошел бы только Жириновский.

Впрочем, в России, где популисты легко могут использовать беспроигрышную карту национализма, сегодня и при наличии массовых партий есть угроза прихода к власти нового Гитлера. Весь опыт XX века заставляет рассматривать как тяжелую социальную болезнь крайний национализм, фашизм и религиозный экстремизм. Больные этой болезнью должны быть поражены в правах. Этим идеологиям и практикам нет места в рамках плюрализма.

– А как же тогда Тайвань, Южная Корея и сегодняшний Китай? Там тоже бюрократия азиатская, ментальность у вчерашних крестьян рабская, иного способа организации власти, кроме административной вертикали, они не знали. Но ведь модернизируются. И еще как!

– В истории успешных модернизаций, например проводимых Ататюрком и Ли Куань Ю, просматриваются сходные сценарии. К власти волей случая пришла небольшая группа реформаторов, которые критически относились к бюрократии, понимали ее корыстные интересы и не доверяли ей. Но другого инструмента проведения реформ не было, поэтому они терроризировали бюрократию и проводили радикальную административную реформу. Она носила жесткий антикоррупционный характер и имела мощную мотивационную составляющую (каторга в Сингапуре).

Учитывалась опасность популистских решений парламента, поэтому для либеральных партий вводили различные преференции или принимали меры, которые ограничивали влияние коммунистов и других левых (пример – Япония). И, конечно, «промывались» мозги граждан от мифов и архаичных комплексов, как делал это премьер Клаус в Чехии. Телевидение и школа учили людей на примерах быть гражданами, бороться за свои права, контролировать бюрократию. Можно сказать, что на период реформ вводилась своего рода «управляемая демократия» со всеми ее недостатками и противоречиями. При такой политике, если повезет, лет через двадцать в стране будет жить народ уже с другими ценностями и привычками.

– Петр Сергеевич, как Вы относитесь к парламентскому контролю?

– Положительно. Если он организован неформально, то эффективно ограничивает своеволие исполнительной власти, является частью системы сдержек и противовесов. Но эффективного парламентского контроля никогда не будет без журналистских расследований, без аналитических материалов экспертов, которые с помощью телевидения, Интернета, печатных СМИ доводятся до электората.

Чтобы это стало возможным, необходимо добиться исполнения стандартов информационной открытости ведомств, доступности информации. Здесь кое-что сделано в рамках президентского проекта «Электронная Россия», но пока до обидного мало. Чтобы придать этому процессу ускорение, необходимо стандарты закрепить в форме закона, предоставив гражданам право возбуждать дела в судах при их неисполнении, и принять нормы закона, по которым решения власти не имеют силы, если проекты этих решений не были заблаговременно представлены обществу. Такой подход сегодня пытаются реализовать американцы.

Надо резко повысить действенность критики в СМИ, для чего восстановить порядок возбуждения прокуратурой дела по факту публикации и упростить процедуру частного обвинения по факту клеветы (отменить необходимость доказывать корыстный умысел клеветника), отменить одиозные статьи Закона «Об информационной безопасности», которые позволяют чиновникам затыкать рот журналистам, проводящим расследование.

Для обеспечения свободы слова на государственных и региональных телеканалах и в то же время для ограничения засилья оглупляющих передач целесообразно передать решения о предоставлении времени для ток-шоу и аналитических передач специальным комиссиям, состоящим из известных общественных деятелей либеральной ориентации, и установить процедуру формирования таких комиссий, исключающую неявный диктат исполнительной власти.

Огромно поле для модернизации страны, для того чтобы наше государство стало удобным для жизни честных людей. Но найдутся ли общественные силы, способные реализовать необходимые меры?

Беседу провела Татьяна Бойко
Май 2010

Источник: © 2010 www.ru-90.ru

---

[1] Можно ли в борьбе с коррупцией в России использовать зарубежный опыт? Сборник статей / Под ред. П. С. Филиппова. СПб.: Норма, 2010. С. 21.

[2] См.: Горбуз А.К., Краснов М.А., Мишина Е.А., Сатаров Г. А. Трансформация российской судебной власти. Опыт комплексного анализа. СПб.: Норма, 2010.