Источник: Полис. 2003. № 4.

ДАХИН Андрей Васильевич, доктор философских наук, профессор кафедры философии и политологии ННГАСУ, директор Нижегородского центра социально-экономической экспертизы.

 

Дуализм демократии и авторитарности

 

Политические практики российских регионов описываются с помощью таких ключевых понятий, как “демократизм” и “авторитарность”. Это вполне естественно, поскольку мы имеем дело с обществом “демократического транзита” [Мельвиль 2000]. Но нельзя не заметить, что смысловые оттенки обоих понятий за последние годы изменились. Если еще недавно “авторитаризм” (чаще всего имелся в виду коммунистический/посткоммунистический авторитаризм) и “демократия” (речь шла преимущественно о “чудотворной” демократии ленинских лозунгов “творчества масс”, подновленных в эпоху Горбачева, и о “свободе” времен Ельцина) довольно резко противопоставлялись, то в 2000 — 2002 гг. дискурс модифицировался, усложнился. Появилась метафора “вертикали власти”, которая уже не содержит “коммунистических оттенков”, но при этом предполагает возможность ограничения самостоятельности региональных и муниципальных органов, а значит — и демократии образца 1990-х годов. Процесс постепенного нарастания некоммунистической “авторитарности”, начавшийся с избрания В.Путина Президентом РФ, фиксируют многие эксперты [1] .

 

Одновременно стала сокращаться дистанция между “авторитаризмом” и “демократией”. Как отмечает В.Ковалев, в отечественной политологии “все большее распространение получает определение российского политического режима как гибридного, сочетающего в себе элементы как авторитаризма, так и демократии”. Сам он активно использует (и это характерная черта современного политологического дискурса) понятие “поставторитарный синдром”, которое также представляет собой форму когнитивного “перемешивания” того, что еще недавно считалось противоположностями [Ковалев 2002: 95]

 

На наш взгляд, все это говорит о постепенном вырождении “неопролетарской” модели демократии первого десятилетия реформ. Определение “неопролетарский” довольно точно описывает российскую политическую реальность, указывая на главную идею революционного проекта ХIХ — ХХ вв., которую можно выразить одной фразой: боритесь против власти, хватайте все, что хотите и сколько хотите. Эта протестная идея лежала в основе и тезиса об “экспроприации экспроприаторов” К.Маркса, и ленинского лозунга “фабрики — рабочим, земля — крестьянам”, и ельцинского “берите суверенитета, сколько хотите”. Неопролетарское мышление свойственно не только массам, но и элитам, в т.ч. региональным. В России 1990-х годов оно привело к всплескам сепаратистских и националистических тенденций, в экономике произошел “неопролетарский” захват имущества — заведомо неэффективный, непродуктивный (некоторые “памятники” этого десятилетия “лежат на боку” до сих пор). Впрочем, подобные захваты собственности продолжаются и сейчас, особенно в регионах, но теперь они именуются “недружественными поглощениями”.

 

“Неопролетарские” подходы к политической борьбе, чрезвычайно распространенные на региональном уровне, обрастают специфическими технологиями. Нетрудно заметить, что значительная часть электоральных стратегий и тактик последних лет опирается на “подпольные” или, как чаще говорят, “теневые”, “скрытые” мероприятия: строится предвыборная “конспиративная сеть”, решаются “конспиративные задачи”, организуется “конспиративное финансирование” и т.д. Такие предвыборные проекты, метко названные “грязными технологиями”, стали приметой времени.

 

“Грязные технологии” — продукт распада “неопролетарской” демократии 1990-х годов и признак того, что в политическом пространстве ощущается острый дефицит некой важной “субстанции”. Наиболее отчетливо это проявляется в ходе региональных избирательных кампаний, демонстрирующих торжество “грязных технологий”.

 

К началу 2003 г. региональные избирательные площадки разделились на те, где отсутствует политическая конкуренция, и те, где она существует. Первые сложились в регионах с авторитарными политическими системами (Татарстан, Башкортостан, Калмыкия, Карелия, Краснодарский край и т.п.), вторые — в демократически ориентированных, имеющих не менее двух конкурирующих центров политического влияния (Нижегородская область, Красноярский край и т.п.). Но парадокс в том, что, как показывает практика, “грязи” меньше там, где региональная власть более авторитарна, и наоборот. Таким образом, “грязные технологии” переворачивают систему политических ценностей, в которой демократия — это “хорошо”, а авторитаризм — “плохо”. Выборы — неотъемлемый элемент демократии — оказываются ареной незаконной политической деятельности, что дискредитирует российскую политическую систему в целом.

 

Пытаясь в “пожарном” порядке нейтрализовать обнаруживающиеся изъяны “неопролетарской” демократии [Борисов и др. 2002], государство постепенно превращается в “жандарма”. Возникает замкнутый круг: все более широкое использование “черных технологий” ® усиление “жандармского” присутствия государства ® новая волна “черных технологий” и т.д. Если теневая политическая активность на выборах будет и дальше расти, закономерно ожидать, что силовые структуры государства станут постоянными участниками избирательного процесса.

 

Власти регионов, в которых политическая конкуренция отсутствует, черпают в феномене “грязных технологий” дополнительные аргументы в пользу поддержания статус-кво. Руководство регионов, где политическая конкуренция есть, страдают от таких “технологий” и ради чистоты “знамени демократии” допускают возможность более широкого использования в ходе избирательной кампании авторитарных инструментов. Другими словами, именно распространение подобных “технологий” во многом и провоцирует спонтанно-авторитарные ответы власти.

 

Какие же факторы способствуют росту применения “грязных технологий” в регионах с конкурентной политической средой? Подчеркнем, что проблема заключается не в “технологиях” как таковых. Их использование указывает на наличие особого рода политической конкуренции. Поэтому для ответа на поставленный вопрос необходимо проанализировать структуру конкурентных политических отношений в “демократических” регионах. Попытка такого анализа — на примере Нижегородской области — и предпринята в настоящей статье.

 

От “парада суверенитетов” к “федеральному окружению” (1991 — 2003 гг.)

 

В 1991 — 2003 гг. нижегородская региональная административно-политическая и хозяйственная элита [2] прошла через более или менее законченный цикл структурно-институциональной трансформации. В ходе данного цикла горьковская областная партийно-хозяйственная элита образца 1991 г. была отставлена, но выжила в новых условиях и частично сумела вернуть прежний административно-политический статус в регионе. Знаковой фигурой в этом отношении может служить Г.Ходырев, который ушел в 1991 г. с поста первого секретаря Горьковского обкома КПСС и вернулся в 2001 г. в “свой кабинет” в качестве губернатора Нижегородской области.

 

В целом процесс трансформаций нижегородской региональной элиты отнюдь не образует “замкнутый круг”, когда параметры системы возвращаются в ту точку, с которой когда-то началось движение. “Круговая” динамика присутствует, но это лишь одна (внешняя) сторона процесса. По сути же имеет место восходящее движение, сопровождающееся делением элиты на все новые и новые сектора — наподобие ветвящегося дерева.

 

Основу (или, если можно так выразиться, “живой вес”) региональной элиты первого десятилетия реформ составила советская партийно-хозяйственная номенклатура. На протяжении всего рассматриваемого периода она дробилась, расслаивалась на фракции, “перемешивалась” с новыми влиятельными группами, но так или иначе оставалась в сфере принятия политико-управленческих решений. Иначе говоря, последние десять лет регион жил во многом за счет профессиональных и политических ресурсов бывшей советской партийно-хозяйственной элиты/номенклатуры.

 

Процесс трансформаций нижегородской региональной элиты можно условно разбить на семь этапов, каждый из которых оставил свой след в нынешней структуре элиты.

 

1. Активная “деконструкция” (1991 — 1992 гг.). В этот период происходит вытеснение верхушки областной номенклатуры КПСС с ключевых постов. Система “обком КПСС — облисполком Совета народных депутатов” заменяется системой “администрация губернатора — областной совет депутатов”. “За скобками” региональной политики оказываются председатель облисполкома А.Соколов и первый секретарь ОК КПСС Г.Ходырев. Прежняя элита распадается на три “фракции”. Одна входит в новую администрацию, но на вторых и третьих ролях, здесь заметной фигурой является первый секретарь Арзамасского ГК КПСС И.Скляров. Вторая во главе с А.Соколовым начинает заниматься бизнесом и хозяйственной деятельностью. Третья, которую возглавляет первый секретарь Горьковского РК КПСС В.Кириенко (ныне заместитель губернатора), становится оппозиционной власти.

 

Утрачивают свои позиции и первые лица горьковской организации ВЛКСМ С.Кириенко (ныне полпред Президента в ПФО), Л.Глебова (ныне заместитель полпреда в ПФО), Е.Люлин (ныне председатель Законодательного собрания Нижегородской области), А.Лихачев (ныне депутат Госдумы от СПС), В.Воробьев (ныне гендиректор “Лукойл-Волганефтепродукт”) и др. В годы горбачевской перестройки актив ВЛКСМ уже попробовал свои силы в бизнесе, так что к моменту “роспуска” Союза он был в принципе готов к тому, чтобы перейти в класс предпринимателей. Комсомольские деятели отчасти занялись бизнесом, отчасти — преобразованием ВЛКСМ в Российский союз молодежи. В целом бывшая верхушка ВЛКСМ была лояльна официальному политическому курсу, хотя персональные отношения с новым руководством области оставались сложными.

 

Параллельно шел процесс вхождения в региональную власть гражданской антикоммунистической оппозиции во главе со старшим научным сотрудником НИРФИ, кандидатом физико-математических наук, депутатом первого Съезда народных депутатов РСФСР Б.Немцовым (ныне лидер фракции СПС в Госдуме РФ). Этот слой, формировавшийся на протяжении пяти лет горбачевской перестройки, идейно был связан с диссидентской политической культурой, которая активизировалась во многом благодаря горьковской ссылке А.Сахарова. В определенном смысле Немцов на время стал молодым “преемником” академика Сахарова в нижегородском демократическом движении. Его сближение с Б.Ельциным во время Съезда народных депутатов РСФСР явилось решающим фактором, способствовавшим назначению молодого ученого на должность губернатора Горьковской области.

 

Таким образом, в структурном отношении региональная власть представляла собой тогда комбинацию трех составляющих: (а) монополизировавших основные рычаги политического влияния новых “демократов” во главе с губернатором Немцовым; (б) лояльных новой власти членов старой партноменклатуры и (в) идеологически нейтральных советских хозяйственников, мобилизованных во власть вместо коммунистов. Если первые занимались изменением политического имиджа области и транслировали политические решения “демократического Центра”, то вторые и третьи обеспечивали повседневное функционирование регионального хозяйства.

 

В регионе была реализована модель “вытеснение — замещение”, когда верхушка партийно-хозяйственной номенклатуры “съехала вниз”, в гражданскую (коммунистическую) оппозицию или в “хозяйственный нейтралитет”, а у руля исполнительной власти оказались лица, прежде возглавлявшие демократическое движение.

 

2. “Романтическая стабилизация” (1992 — 1993 гг.). В указанные годы [3] в региональной элите закрепилось разделение на три основные “фракции”: (а) прогубернаторскую, активно поддерживавшую начинания Немцова; (б) инертно-хозяйственную, работавшую на “свой бизнес” и (в) идеологически-оппозиционную, состоявшую из коммунистов, ушедших “в народ” и не претендовавших на заметные публичные роли. Лишь эта последняя “фракция” была достаточно однородной. В первые две вошли весьма не похожие друг на друга группы — бывшая партхозноменклатура (“красные директора”, многие из которых приняли участие в приватизации своих предприятий, стали акционерами, но по-прежнему рассчитывали на госзаказы и государственный протекционизм) и новые хозяйственники, предприниматели и бизнесмены, появившиеся в результате приватизации и первых лет “свободной торговли”. Эти люди или “конвертировали” в бизнес организационные ресурсы своих бывших хозяйственных должностей, или имели в советских условиях теневой бизнес, а теперь получили возможность заниматься им открыто.

 

Приближенная к Немцову часть новых хозяйственников активно обслуживала финансовые программы губернатора-реформатора, за что получала от власти определенные льготы для собственного бизнеса. Эту разнородную по составу группу объединяло совпадение интересов: и новой административной “демократической” элите, и частным предпринимателям хотелось иметь надежный механизм взаимной “конвертации” власти и капиталов.

 

“Идеологически инертные” хозяйственники преследовали преимущественно коммерческие цели и не стремились сблизиться с властью. Антикоммунистически настроенная и политически активная часть граждан по-прежнему поддерживала “демократические” новации губернатора Немцова. Параллельно на “левом” фланге начала формироваться коммунистическая оппозиция, организатором которой выступила нижегородская организация КПРФ.

 

В те годы, когда еще была сильна инерция “шоковой терапии”, новая демократическая административно-политическая элита сделала первые шаги к тому, чтобы обеспечить себе хозяйственную базу в регионе. В этом был заинтересован прежде всего Немцов, у которого не хватало административных и символических ресурсов для закрепления властных позиций и который был вынужден опираться на лояльную часть старой “партхозноменклатуры”, что не совсем соответствовало имиджу “демократического” лидера. Поэтому ему требовалось в короткий срок создать своему режиму “идеологически приемлемые” “несущие конструкции”. “Материалом” для них выступали: демократически настроенное население, новые хозяйственники, а также новые фигуры в структуре областной администрации, пришедшие по объявленному губернатором конкурсному набору на вакантные руководящие должности.

 

Важно отметить, что корпус чиновников областной администрации утратил однородность. Он состоял из: (а) выдвиженцев губернатора, занимавших ключевые политические посты; (б) лояльных новой власти представителей бывшей “партноменклатуры”, выполнявших важные “хозяйственные” функции, и (в) рядовых чиновников, профессионально сформировавшихся в советские годы.

 

Пост председателя областного Совета народных депутатов занимал близкий к губернатору Е.Крестьянинов, что избавило Нижегородскую область от институциональных противоречий (особенно после событий осени 1993 г.). Это заметно отличало ее от большинства других российских регионов, где между губернаторами и депутатами разворачивалась острая борьба за политическое влияние. В администрации Нижнего Новгорода тоже сформировалась группа, поддерживавшая политический курс Немцова. Лидером этой группы был мэр города Д.Бедняков.

 

В рассматриваемый период новую административно-политическую элиту региона — в целом довольно пеструю и аморфную — олицетворяли Немцов, Крестьянинов, Бедняков. Казалось, что “демократическая революция” в регионе успешно завершилась, новая власть сформировалась и теперь будет стараться улучшить жизнь в регионе.

 

3. Административная стабилизация (1993 — 1997 гг.). Силовое разрешение конфликта между Верховным Советом РСФСР и Президентом РФ осенью 1993 г. и принятие новой Конституции перевернули страницу политической истории страны. К этому времени Немцову, стремившемуся монополизировать политическое влияние в области, стало ясно, что пестрота его окружения препятствует эффективному управлению регионом. Поэтому начался процесс отбора фигур, наиболее идеологически лояльных губернатору и в то же время способных осуществлять его проекты, в первую очередь в экономической и банковской сферах.

 

Из аморфного окружения губернатора выделяется группа “преданных сторонников”, профессионально образованных (в сфере экономики, бизнеса, банковского дела) и готовых следовать его политической воле. Эту сортировку сопровождал ряд событий. Первым стал конфликт между Немцовым и Бедняковым в 1994 г. Мэр областного центра попытался реализовать в уставе города положение новой Конституции об отделении муниципального управления от системы государственной власти. Губернатор, усмотрев в этом покушение на свои прерогативы, добился указа Президента об отстранении Беднякова от должности (указ был отменен в 1998 г.) и провел на этот пост представителя лояльной “партхозноменклатуры” вице-губернатора Склярова. В результате администрация города оказалась в положении одного из департаментов областной администрации.

 

Второй крупный конфликт был связан с ОАО “ГАЗ”. Немцов инициировал и поддержал смену руководства этого крупнейшего в области предприятия. В то время его генеральный директор Б.Видяев занимал выжидательную позицию, характерную для всего корпуса “красных директоров”. Губернатору же ГАЗ был необходим и как возможная точка хозяйственного роста, и как площадка для “обкатки” новых экономических отношений. “Красных директоров” ставили перед выбором: либо полная лояльность губернатору, либо утрата своего положения. О том, что среди критериев “отбора” в команду губернатора не последнее место занимает личная лояльность, свидетельствовал и конфликт между Немцовым и бизнесменом с криминальным прошлым А.Климентьевым, возникший из-за целевого валютного кредита Правительства РФ, выделенного под строительство на Навашинской верфи судов международного класса.

 

Вехой в процессе трансформации региональной элиты стало создание социально-коммерческого банка “Гарантия”, который работал и с нефтеперерабатывающими предприятиями, и с пенсионным фондом. Председателем правления банка был С.Кириенко, который вошел в команду губернатора. В структурном плане это привело к формированию в рамках прогубернаторской политико-экономической элиты нового сектора, частично вобравшего в себя кадры последнего состава Горьковского ОК ВЛКСМ. В 1996 г. Кириенко занял пост президента НК “НОРСИ-ойл”. Превратившись, как и банк “Гарантия”, в центр структурного развития и аккумулирования элиты, эта компания остается под “опекой” губернатора.

 

В регионе новых чиновников и хозяйственников делят по критерию лояльности к Немцову, складываются группы сторонников губернатора и тех, кто не вызывает его доверия. То же происходит и в среде сохранившейся “партхозноменклатуры”. И хотя одновременно возникает центр объединения оппозиционных сил — Нижегородская организация КПРФ во главе с Г.Ходыревым, — оппозиционные губернатору настроения на уровне региональной элиты выражены довольно слабо.

 

4. Активный “административный транзит” (1997 г.). Начало этому периоду положил указ Президента РФ о назначении Немцова вице-премьером российского правительства. После года губернаторства лидер нижегородских “демократов” покидает область и переезжает в Москву, забирая с собой почти всю свою “команду”. В структуре региональной политической элиты образовалась “дыра”. Поскольку карьерный “скачок” губернатора не был подготовлен, не было и кандидатуры его преемника. Видимо, поэтому на губернаторских выборах 1997 г. Немцов поддержал кандидатуру мэра Нижнего Новгорода Склярова, а на должность представителя Президента РФ в Нижегородской области рекомендовал бывшего главу Шахунского района Ю.Лебедева, занимавшего в 1996 — 1997 гг. пост вице-губернатора.

 

В результате московского транзита влияние Немцова в области резко снизилось, и в трансформациях региональной элиты появились новые тенденции. Выборы губернатора выявили трех лидеров, относившихся к разным “фракциям” элиты: Скляров (он стал губернатором области) представлял лояльную Немцову “фракцию” советского “партхозактива”; Ходырев (который не смог победить Склярова во втором туре) — идеологически оппозиционную “демократам” “фракцию” советской “партхозноменклатуры”, которая оформилась в КПРФ и училась действовать сплоченно; Булавинов (третье место в первом туре губернаторских выборов) — “новых хозяйственников”. Последняя фракция была организационно слабее двух первых, поэтому она лишь обозначила свое намерение бороться за власть. Ни один из трех кандидатов в губернаторы не называл себя продолжателем “дела Немцова”, наоборот, все они более или менее критически отзывались о его деятельности.

 

Вместе с тем критика “линии Немцова” звучала преимущественно слева, со стороны КПРФ. Критика со стороны “правой” оппозиции, возглавляемой Климентьевым, была во многом обусловлена личной антипатией последнего к Немцову, а также стремлением придать политический характер уголовному процессу по “навашинским миллионам”. И появление Булавинова, и активизация Климентьева показали, что “дыра” образовалась не только на “месте Немцова”, но и на “правом” фланге. После избрания Склярова губернатором в области произошла рутинизация административно-политических процессов. Региональная администрация превратилась в своеобразный “центр консервации” элиты. В самой же элите ясно обозначилась “левая” оппозиция (КПРФ). Начала формироваться и “правая” оппозиция, правда, пока слабо выраженная.

 

5. “Активный административный транзит — 2” (1998 г.). Событиями, ознаменовавшими начало этого этапа, стали отставка правительства В.Черномырдина и назначение на должность премьера Кириенко, который вышел из “тени” Немцова и приобрел собственный политический вес. Влияние Немцова в регионе еще более ослабло, к тому же он перестал быть безусловным лидером в группе “московских нижегородцев”. Между Немцовым и Кириенко обнаружились трения, каналы их влияния на элиту Нижегородской области окончательно разделились — каждый имел в регионе своих “доверенных” лиц. Губернатор Скляров старался в равной мере дистанцироваться от обоих — его политические симпатии были на стороне мэра Москвы Ю.Лужкова. “Москва Лужкова” конкурировала на нижегородской земле с “Москвой Кириенко–Немцова”. Это обстоятельство стимулировало кристаллизацию региональной административно-политической элиты, в которой большой вес имели “красные директора”, объединившиеся вокруг “хозяйственника” Склярова.

 

НК “НОРСИ-ойл”, представлявший сферу влияния Кириенко, продолжал аккумулировать новую региональную экономическую элиту. В сферу влияния Немцова входил ГАЗ — предприятие, руководство которого имело устойчивый авторитет в среде региональной элиты. Но новая элита здесь не формировалась. В 1998 г. мэром Нижнего Новгорода был избран Лебедев, открыто конкурировавший с губернаторским кандидатом на эту должность. Лебедев сменил почти всех глав районных администраций, руководителей ключевых департаментов мэрии. Таким образом, из корпуса региональной элиты выделилась фракция муниципальной элиты Нижнего Новгорода. Она не имела отчетливой политической окраски, но вела самостоятельную “игру” во всех последующих электоральных кампаниях, вплоть до выборов мэра Нижнего Новгорода в 2002 г. “Московскую” поддержку ей обеспечивал Немцов, видевший в ней канал влияния в регионе, а также Д.Савельев, “за спиной” которого маячил Б.Березовский.

 

6. Административно-политическая стабилизация (1999 г.). Отставка правительства Кириенко вывела “московских нижегородцев” за пределы зоны активного влияния на ситуацию в области. Поэтому главными центрами структурирования региональной элиты оказались областная администрация во главе со Скляровым и администрация Нижнего Новгорода во главе с Лебедевым. Вместе с тем Кириенко по-прежнему активно участвовал в развитии нефтехимического комплекса области — на базе “НОРСИ-ойл” была учреждена Волжская нефтехимическая компания (ВНХК). Кроме того, экс-премьер создал общественно-политическую организацию “Новая сила” (“НС”), которая была призвана объединить представителей “самостоятельного сословия”. “НС” организационно структурировала фракцию “новых хозяйственников”, придерживавшихся либеральных взглядов и независимых от губернатора. Она противостояла, с одной стороны, КПРФ, с другой — прогубернаторским “Отечеству — всей России” и “Единству”, а с третьей — “Яблоку”, близкому в тот период к губернатору.

 

Вокруг губернатора вращалась обширная и пестрая по составу масса региональной элиты, тяготеющая к власти. Мэр Нижнего Новгорода опирался на небольшую, но “плотно сколоченную” группу, активно осваивавшую ключевые каналы влияния в городе и стремившуюся оттеснить от них иных акторов. Наиболее напряженно складывались отношения этой группы с руководителем “Нижновэнерго”, принадлежавшим к фракции Кириенко, которая тоже была достаточно цельной и однородной по структуре. “Новая сила” стала той базой, на которой в 1999 г. в Нижегородской области был создан “Союз правых сил” (СПС). В рамках СПС произошло сближение Немцова и Кириенко, началось и сближение их ресурсов влияния на региональную элиту.

 

“Классическая” либеральная конструкция региональной элиты стабилизировалась. В ней выделились: аморфная прогубернаторская “партия власти”, “левая” оппозиция (КПРФ), “правая” оппозиция (СПС). Стройность конструкции нарушала лишь неполитическая (“хозяйственная”) оппозиция в лице администрации Нижнего Новгорода, противостоявшей трем первым центрам влияния. Выборы в Государственную думу 1999 г. окончательно закрепили “классическую” структуру, поскольку 5-процентный барьер преодолели только три избирательных объединения: “Единство”, КПРФ и СПС.

 

Новой фигурой в регионе стал российский бизнесмен К.Бендукидзе, купивший пакет акций судостроительного завода “Красное Сормово”. Его появление в области сопровождалось громкими скандалами, связанными с тем, что местная “партия власти”, к которой принадлежал и гендиректор этого предприятия Н.Жарков, стремилась воспрепятствовать усилению позиций Бендукидзе. Ситуация вокруг “Красного Сормова” сигнализировала о новых факторах трансформаций региональной элиты, в частности об усилении политического влияния в регионе федеральных финансово-промышленных групп (РАО “ЕЭС Россия” — через “Нижновэнерго”; “Уральские машиностроительные заводы” — через “Красное Сормово”; группа “Каскол” — через завод “Сокол”). Однако в 1999 г. заметного структурного влияния на региональную элиту они не оказывали.

 

7. Завершение “партийно-хозяйственного структурного цикла” и новая конфигурация (2000 — 2003 гг.). Введение системы федеральных округов оказалось сильным катализатором трансформации элит: Нижний Новгород стал столицей Приволжского федерального округа, а полномочным представителем Президента РФ по этому округу был назначен С.Кириенко. Возникли три центра административно-политической кристаллизации региональной элиты: (а) администрация Нижнего Новгорода, (б) администрация губернатора области, (в) аппарат полномочного представителя Президента РФ в ПФО. Эти центры, не находившиеся между собой в прямом административном подчинении и в равной мере обладавшие атрибутами официальной власти, задавали вектор, разрушавший “классическую” конфигурацию элиты, где есть “центр”, “правая” и “левая” оппозиции.

 

Появление института полномочных представителей, как и ряд других президентских решений, ограничили влияние глав регионов. В Нижегородской области это привело к тому, что перед губернаторскими выборами 2001 г. началось определенное сближение администрации Склярова, представлявшего в регионе партию “Единство”, с полпредством. В результате сложилась обширная, но “рыхлая” “фракция” элиты, объединявшая структуры областной администрации и полпредства, “Единства” и СПС. Особняком от этого сложного комплекса стояло нижегородское отделение КПРФ, выдвинувшее в качестве кандидата на губернаторских выборах депутата ГД, “красного” “нижегородского москвича” Ходырева. Кроме того, в губернаторской избирательной кампании участвовали такие “индивидуальные игроки”, как депутат ГД В.Булавинов (который представлял думскую фракцию “Регионы России”), депутат ГД Савельев (он формально принадлежал к фракции СПС, но противодействовал альянсу губернатора и полпреда), предприниматель Климентьев. Все они, на протяжении ряда лет связанные с регионом, были здесь как бы “родными”.

 

В тот же период в области появилась совершенно новая фракция элиты, представляющая интересы стратегических инвесторов — федеральных финансово-промышленных групп. Прежде всего речь идет о “Сибирском алюминии”, новом собственнике ГАЗа, о “СИБУРе”, инвесторе нефтехимического холдинга “СИБУР-Нефтехим”, а также о “ЛУКойле”, купившем Кстовский завод НОРСИ. Возникла новая ниша для развития “фракции” региональной элиты, административно и финансово не зависимой от областной администрации.

 

Выборы губернатора летом 2001 г. показали, что за четыре прошедших года принципиальных и устойчивых структурных изменений региональной элиты не произошло. Во второй тур выборов вышли те же кандидаты, что боролись за губернаторское кресло в 1997 г., — Ходырев (который сумел на этот раз переиграть аморфную структуру, созданную “под” действовавшего губернатора) и Скляров. Третье место по итогам первого тура вновь занял Булавинов.

 

В 2001 — 2002 гг. соотношение трех административных центров консолидации элиты оставалось неустойчивым: напряженность в отношениях между губернатором и полпредом в ПФО, а также между полпредством и администрацией мэра Лебедева сохранилась (что особенно остро проявилось во время выборов мэра Нижнего Новгорода осенью 2002 г.).

 

На ключевые “финансово-экономические” посты в областном правительстве Ходырев назначил своих бывших коллег по Министерству антимонопольной политики. Это указывает на возникновение тенденции к усилению в региональной политике “московского” влияния, проводником которого стали администрация губернатора и правительство области. Соответственно, можно говорить о формировании в регионе группы “нижегородских москвичей” (Ходырев, Сентюрин, Муравьев и др.) в противовес группе “московских нижегородцев” (Немцов, Кириенко). С возвышением Ходырева завершается цикл политической “перестройки” советской партийно-хозяйственной номенклатуры, причем завершается почти полным разрывом с интересами региона.

 

В 2000 — 2003 гг. наблюдается дробление региональной политико-административной и экономической элиты. Избрание нового губернатора привело не к ослаблению этого процесса, а, напротив, к его усилению, усложнению. Можно назвать следующие центры консолидации региональной элиты в тот период: (а) губернатор, который возглавил группу “нижегородских москвичей”, разорвав отношения с КПРФ и с остатками региональной советской “партхозноменклатуры”; (б) полпредство и близкое к нему руководство областного Законодательного собрания, администрация избранного в мэры Нижнего Новгорода Булавинова и структуры “Единой России”; (в) Немцов и СПС, собирающие вокруг себя часть мелких и средних предпринимателей — “новых хозяйственников”; (г) фракция относительно независимых друг от друга и от региональных властей представителей крупных финансово-промышленных групп (есть основания рассматривать их как “филиал” Российского союза промышленников и предпринимателей А.Вольского); (д) “фракция” бывших “красных директоров”, тяготеющая к региональной “Единой России”. Названные группы и центры влияния, при всех противоречиях между ними, не раз демонстрировали способность к диалогу и координированным действиям, что позволяет определять их как “системные” силы.

 

Региональная элита содержит и такой компонент, как “блуждающие ЛОМы” [4] или, как часто говорят, “несистемные силы”. Речь идет о политических фигурах, которые, сохраняя формальные связи с тем или иным “системным” сектором элиты, строят траектории своей активности индивидуально, самостоятельно, лавируя между крупными блоками регионального “истеблишмента”. В период 2001 — 2002 гг. такими индивидуальными игроками были Савельев, Лебедев, Климентьев. Наличие этой группы свидетельствует о неустойчивом характере существующей конфигурации региональной элиты.

 

Нижегородская область — это, безусловно, регион с активной политической конкуренцией, где представлен практически полный набор возможных акторов. Наиболее непримиримо по отношению друг к другу настроены “системные” и “несистемные” “фракции” региональной элиты.

 

Если оценивать трансформацию нижегородского политического режима в духе концепции Гельмана, Рыженкова, Бри [см. Гельман и др. 2000], то в области сменились три типа режима: “победитель получает все” — при Немцове; “сообщество элит” — при Склярове; “борьба по правилам” — при Ходыреве. Но такое заключение не отражает реального положения дел. В частности, именно при Ходыреве (2001 — 2002 гг.) в Нижегородской области наблюдался всплеск “черного пиара” и политических “боев без правил”. Если бы мы отталкивались в анализе от модели “конкуренции правительства и оппозиции” [Кузьмин и др. 2002], то получили бы перекос в сторону авторитаризма, так как в качестве “оппозиции” фигурировал “одинокий” Климентьев (партийная оппозиция была слаба, а КПРФ не выставляла на выборах мэра Нижнего Новгорода собственного кандидата); “классифицировать” же бывшего мэра областной столицы Лебедева, противостоявшего кандидатам, поддержанным другими структурами власти, вообще бы не удалось.

 

Проведенный анализ, в основу которого положена модель конкуренции региональных элит между собой, позволяет сделать вывод о том, что в 1991 — первой половине 2003 г. в регионе шел процесс формирования и институционализации конкурентной среды. При этом роль лидеров отдельных “фракций” была различной: Немцов старался сдержать этот процесс; Скляров пытался “играть с огнем”, но не совладал с его стихией; Ходырев стремился занять свое, отличное от других, место в конкурентной среде, не претендуя на статус “арбитра” всей игры.

 

Две модели региональной демократии

 

Чтобы понять характер альтернативы, перед которой стоят конкурентные региональные политические системы и их элиты, необходимо обозначить две полярные модели политического конкурирования и, соответственно, две модели региональной демократии.

 

Первая модель складывается в ситуации непримиримой оппозиции сторон, когда политическая конкуренция принимает форму “борьбы всех против всех”. Это — та самая “неопролетарская” свобода, при которой отношения представителей элит неустойчивы, ситуативны, могут быстро меняться “на противоположные”, короче говоря, когда они никак не институционализированы. В избирательном пространстве тогда действуют только “независимые кандидаты”, декларирующие свою независимость от “истеблишмента” (государства, партий и пр.) и реально преследующие собственные, причем узко понимаемые интересы. Публичную политику они подменяют манипулированием, их лозунг: “в борьбе за победу все средства хороши”, а практики сродни колонизаторским. Для работы на выборах привлекаются приезжие команды политорганизаторов и технологов, которые действуют в том же духе — ведь никаких отношений и никакой ответственности в регионе у них нет. Они приезжают “из ниоткуда” и уезжают “в никуда” после окончания кампании. Любопытно отметить, что если такую установку принимают местные “политтехнологи”, то по окончании выборов на них обрушивается волна судебных исков, в основном по защите чести и достоинства (в Нижнем Новгороде так было с “командой” Савельева).

 

Такова модель “враждующей демократии”, в основе которой лежат недоверие, отчуждение и “смертельная борьба” конкурирующих элит.

 

Вторая модель формируется в том случае, если методы политической конкуренции не выходят за рамки формальных и неформальных правил, принятых всеми ее участниками. Здесь практики конкурирования включают в себя, кроме инструментов борьбы, и инструменты компромисса. В итоге на выборах нет “абсолютных победителей” и нет “абсолютно проигравших”. Выигрыш и проигрыш относительны, ибо в любом случае сохраняется важнейшая “субстанция” конкурирования — “общие правила”. В данном контексте избирательный процесс идет совершенно иначе, чем в рамках первой модели. Целей у каждого актора две: ближняя — выиграть выборы, дальняя — сохранить эти правила. Они и определяют выбор допустимых средств предвыборной борьбы, из которых заведомо исключаются те, что могут разрушить взаимное доверие конкурирующих элит. В качестве прецедента можно вспомнить компромисс трех соперничавших межу собой кандидатов (Сентюрина, Дикина, Булавинова) на нижегородских выборах мэра 2002 г., в результате которого двое претендентов сняли свои кандидатуры в пользу третьего.

 

Перед нами модель “доверяющей демократии” (ее также можно назвать “адекватной” — в том смысле, что конкурирование элит институционализируется адекватно балансу индивидуальных и корпоративных интересов), а его базой служат взаимное доверие элит и общие правила конкуренции.

 

Нижегородские выборы 2002 г. стали ареной столкновения не только конкретных кандидатов, но и двух моделей демократии. Это не значит, что одни кандидаты сознательно “продвигали” первую модель, а другие столь же осознанно опирались на вторую. Ситуация развивалась, скорее, следующим образом: “системные кандидаты”, действовавшие поначалу в привычном русле “неопролетарской борьбы”, в какой-то момент приняли “общие правила”, которые помогали решать не чью-то отдельную, а общую для всех проблему выживания региональных элит. Модель “доверяющей демократии” возникла, таким образом, ситуативно, случайно. Но ее появление свидетельствует о том, что в “демократических” регионах есть для нее почва.

 

Переход от “враждующей” к “доверяющей” модели демократии является, вероятно, главным условием, которое может предотвратить навязывание государству роли “жандарма”. Альтернатива такова: либо региональные элиты выработают и усвоят “общие правила” конкурирования и тем самым сохранят региональные институты демократии и самих себя, либо усилится расползание политической “нелегальщины” и “грязных технологий” (в т.ч. “грязного” лоббирования, “черного пиара” и пр.). Как следствие, возрастет потребность в жандармских функциях (если по отношению к региональным элитам в “жандармы” будут “записаны” Президент РФ с его администрацией и “силовики”, то по отношению к элитам федеральным в качестве такового выступит Запад, скорее всего в лице “единственной супердержавы”).

 

Региональные “общие правила” не смогут сложиться и конституироваться, если федеральные элиты по-прежнему будут допускать “бои без правил”. В этой связи стоит вспомнить историю с несостоявшимся “недружественным поглощением” Нижегородского масложиркомбината (НМЖК). 5 ноября 2002 г. был незаконно изъят реестр его акционеров, но оперативная реакция руководства предприятия, полпредства в ПФО и “силовиков” пресекла эту хорошо спланированную операцию [Кальчева 2002]. Такой случай в области — не исключение. В структурном плане мы имеем дело с “несанкционированными взломами” региональных предприятий, осуществляемыми по заказу тех или иных групп федеральной элиты. Парадокс в том, что эти группы уже имеют законное представительство в регионе. Так, группа Дерипаски-Мамута присутствует в Нижегородской области в качестве собственника ГАЗа.

 

В ходе избирательных кампаний подобные “несанкционированные взломы” принимают форму “боев без правил”, которые без устали ведут “независимые” местные кандидаты (типа Климентьева и Лебедева на выборах мэра Нижнего Новгорода в 2002 г.). На электоральном поле сталкиваются интересы не просто разных групп элиты, но групп, по-разному относящихся к “общим правилам” конкуренции: одни тяготеют к принятию таковых, а другие их отвергают, фактически рубя сук, на котором сидят.

 

Роль полпредов и округов: новое “федеральное окружение”?

 

На наш взгляд, на выборах 2002 г. Центр с помощью полпредства в ПФО стремился не столько поддержать того или иного кандидата, сколько внедрить модель “доверяющей демократии” — в противовес “демократии враждующей”. После приведения регионального законодательства в соответствие с федеральным трансформация моделей региональной демократии стала важнейшей структурной задачей Центра. Если первая задача была публично провозглашена Президентом РФ, то вторая возникла “сама по себе”. В этом контексте, как нам представляется, федеральные округа призваны выполнять функцию “системного оператора” квазиинституциональных объектов, каковыми являются отношения региональных элит.

 

В нижегородской практике активность полпредства в ПФО проявилась в вытеснении “несистемных кандидатов” на “обочину” избирательного процесса. Здесь явно просматривается противоречие между системным характером проблемы (общие правила политической конкуренции) и ситуативностью, даже “пожарностью” методов ее решения. Несоответствие состоит в том, что системные правила должен устанавливать закон, а не тот или иной чиновник. Создание законных рамок для конкуренции “системных кандидатов” не может быть одномоментным “актом” — необходим постоянный процесс согласования интересов основных участников выборов, среди которых — и местные “олигархи”, и политтехнологи, и СМИ, и юристы, и структуры власти (облизбирком, губернатор и др.), но в первую очередь — структуры гражданского общества (партии).

 

В условиях нынешней раздробленности региональных элит ресурсы полпредств вполне позволяют запустить подобный процесс. Первая кадровая замена в “лагере” полпредов Президента РФ (Северо-Западный федеральный округ) дает возможность предположить, что укрепляться будет не “силовая”, а “дипломатическая” составляющая их корпуса. Что касается ПФО, то подчеркнуто “гражданский” Кириенко и раньше, с первого дня своего назначения на эту должность, выглядел “белой вороной” на фоне остальных полпредов, так или иначе ассоциировавшихся с “силовиками”.

 

Очевидно, что активность полпредств из сферы “правового уравнивания” регионов постепенно сместится в сторону региональной политической дипломатии, по крайней мере там, где политическая конкуренция стала реальностью. В целом же активность полпредств в регионах, скорее всего, снижаться не будет. По всей видимости, они продолжат “окружать” регионы, побуждая конкурирующие элиты к диалогу, к принятию общих правил политической конкуренции, к модели “доверяющей демократии”. Успех этой работы будет зависеть от того, насколько полпредам при поддержке ячеек гражданского общества удастся стать региональными “арбитрами” — в значении, в котором употребляют это слово по отношению к федеральным элитам [Фортескью 2002: 69].

 

* * *

 

Анализ политических проблем и их решения в Нижегородской области в последние годы [подробнее см. Дахин 2002] позволяет заключить, что властное присутствие федерального Центра в регионах России в ближайшем будущем не ослабнет. Как представляется, курс Центра на “мягкое окружение” регионов призван побуждать конкурирующие, раздробленные взаимным недоверием и локальными политическими “боями без правил” элиты к принятию общих правил “доверяющей демократии”. Актуальность данной задачи связана не только с постепенным перераспределением местной собственности в пользу федеральных “олигархов”. Утверждение модели “доверяющего” конкурирования имеет и стратегическое значение — как “профилактика” негативных последствий нового “взлома” отношений собственности в России. Его следует ждать, по всей видимости, в 2030 — 2035 гг., когда Россия подойдет к завершению первого в ее новейшей истории цикла отношений частной собственности. Ныне молодые “олигархи” состарятся и должны будут кому-то передать свои капиталы. Этот процесс окажется для России не менее значимым, чем приватизация 1990-х годов. От модели конкуренции (и политической, и экономической), которая установится к тому моменту в качестве доминирующей, во многом зависит, будет ли наша страна в середине XXI в. ослаблена “взаимным кровопролитием” конкурирующих элит, или же ее усилит их умение действовать по общим демократическим правилам и в общих долговременных интересах.

 

Борисов С.В., Дахин А.В., Макарычев А.С. 2002. Без победителя: выборы мэра Нижнего Новгорода. — Полис, № 6.

 

Гельман В., Рыженков С., Бри М. (ред.) 2000. Россия регионов: трансформация политических режимов. М.

 

Дахин А.В. (ред.) 2002. Основные тенденции политических и экономических трансформаций в Нижегородской области. — Информационный бюллетень НИЦ СЭНЭКС. Октябрь 2001 — апрель 2002. Нижний Новгород.

 

Кальчева М. 2002. “НМЖК” ведет переговоры с группой МДМ, которая считается причастной к захвату реестра акционеров. — НТА Приволжье (http://www.nta-nn.ru/?id=15527)

 

Ковалев В.А. 2002. Поставторитарный синдром в регионе (Опыт Республики Коми в контексте “путинского федерализма”). — Полис, № 6.

 

Кузьмин А.С., Мелвин Н.Дж., Нечаев В.Д. 2002. Региональные политические режимы в постсоветской России: опыт типологизации. — Полис, № 3.

 

Мельвиль А.Ю. 2000. Демократические транзиты, транзитологические теории и посткоммунистическая Россия. — Политическая наука в России: интеллектуальный поиск и реальность. М.

 

Перегудов С.П. 2002. Корпоративный капитал и институты власти: кто в доме хозяин? — Полис, № 5.

 

Смолянский П. 2002. Трансформация региональных элит и региональная политика федерального центра. — Россия-2001. Новые тенденции политического, экономического и социального развития. Материалы конференции. Волгоград, 22-24.06.2001. М.

 

Фортескью С. 2002. Правит ли Россией олигархия? — Полис, № 5.

 

Шаблинский И. 2002. Расколотое общество, консолидированная власть (заметки о политическом режиме, открывающем ХХI век). — Конституционное право: Восточноевропейское обозрение, № 2 (39).

 

 

[1] “Речь идет о повальном наплыве во власть высших офицеров из служб безопасности и оборонных ведомств. Их приток усиливает в Администрации Президента и в Правительстве один из мировоззренческих, идеологических полюсов, который симпатичен таким изданиям, как ‘Правда’ и ‘Завтра’” [Шаблинский 2002: 91].

 

[2] Региональной элитой мы называем социальную группу, члены которой контролируют основные каналы влияния в регионе: административно-правовые, финансово-экономические, информационно-идеологические. Эта группа не является единым, монолитным социальным субъектом — она дифференцирована, разделена на сектора и сегменты, более или менее оформленные институционально. Подобный подход к определению региональной элиты достаточно распространен. Так, П.Смолянский относит к ней представителей местного “истеблишмента”, которые обладают формальной и/или неформальной властью, непосредственно участвуют в принятии политико-административных решений или оказывают опосредованное влияние на этот процесс, при этом их лидерство закреплено в региональном общественном сознании [Смолянский 2002: 124]. Федеральная элита отличается от региональной прежде всего иным положением в ней “олигархов” [Перегудов 2002] и большим “удельным весом” “силовиков”.

 

[3] Мы называем их периодом “романтической стабилизации”, поскольку время “шоковой терапии” прошло в регионе без серьезных конфликтов и чрезвычайных ситуаций, а популярность губернатора Немцова росла вместе с общероссийской популярностью области, вернувшей себе историческое название и ставшей Нижегородской.

 

[4] “ЛОМ” — лидер общественного мнения.