Декабрьские выборы 1993 года стали фактически первым политическим событием национального масштаба в новой России. Разумеется, драматические события, предшествовавшие объявлению выборов, оказали самое серьезное влияние и на ход избирательной кампании, и на ее результаты. Справедливо однако и то, что впервые в российской истории шло достаточно свободное противостояние между идеями, партиями, группами лоббирования, независимыми кандидатами и всеми прочими неизменными атрибутами избирательных кампаний, и об этом наглядно свидетельствуют итоги голосования 12 декабря.

Практически все средства массовой информации восприняли результаты народного волеизъявления крайне негативно. Заголовки газет пестрели апокалиптическими предсказаниями, стране обещали страшные годы и повторение кровавых конфликтов. Ничего этого не произошло, а забегая вперед можно предположить, что первая дума оказалась ничуть не хуже второй и по подготовленности депутатского корпуса, и по степени вменяемости, и даже по умению лоббировать свои собственные интересы – здание на Охотном ряду тому наглядное подтверждение. Главным же, на наш взгляд, стало появление реальной во всех ее проявлениях многопартийности, что надолго определило вектор развития российской демократии.

Можно долго спорить о том, насколько российская многопартийность соответствует стоящим перед ней задачам, реальному состоянию общества и экономики, но именно декабрь 1993 определил конфигурацию и реальных участников политического процесса, которые и поныне занимают ключевые позиции на авансцене российской политики.

В общем, декабрь 1993 оказался почти таким, каким должен был оказаться, учитывая предшествующие потрясения. Не имеющий позитивного политического опыта российский избиратель соответствующим образом вполне маргинально отреагировал на неадекватную попытку власти установить свой полный контроль над положением в стране. В этом выборе была своя внутренняя логика – избиратель ответил всем властям как он относится к сентябрьско–октябрьскому кризису.

Разный избиратель ответил, однако, по-разному. Разброс результатов между регионами и внутри них доказывает, что выбор был именно политическим и основывался на различном восприятии сложившейся ситуации. Именно эти политические расколы, проходящие по различным осям современного российского общества, и будут представлять для нас наибольший интерес в ретроспективе новейших российских избирательных кампаний.

РОССИЙСКИЙ ИЗБИРАТЕЛЬ – ТИПЫ ЭЛЕКТОРАТА

Даже беглый анализ избирательной статистики позволяет выявить ряд закономерностей. Выбор России и РДДР получили наилучшие результаты в мегаполисах (в первую очередь Москве, Санкт-Петербурге и на Урале). ЛДПР – в «горячих» пограничных (Псков, Белгород, Ставрополь) и наиболее удаленных регионах (Чита, Сахалин). Коммунисты – в сельских округах европейской части России (за Уралом представители КПРФ не выиграли ни одного мажоритарного округа). У АПР при очевидной близости к коммунистам гораздо меньше различий между географическими регионами и в то же время среди всех 13 партий, участвовавших в выборах, наибольший разброс электората. Среднеквадратичное отклонение составляет у аграрников 95% от математического ожидания, если брать в расчет все 225 округов, и 83%, если учитывать только «русские» регионы без национальных республик и автономных округов. Это очень высокий показатель. У следующих за АПР Выбора России, Яблока и РДДР в «русских» регионах отклонение составляет не более 50%. У ПРЕС в «русских» регионах разброс меньше 30% от средней, а все максимальные результаты достигнуты в республиках и автономных округах.

Обычно аналитики выделяют в России 4 типа электората: демократический (скорее все-таки либеральный), коммунистический (левый), патриотический (национально ориентированный) и неопределившийся («болото»). Иногда выделяют еще специфический электорат партии власти. Однако собственно у партии власти электорат очень мал, а сторонники ПРЕС или НДР рекрутируются обычно из различных слоев населения. Еще один тип электората выделяют относительно редко, однако как раз с его определением нет никаких проблем. Речь идет об иноэтническом (нерусском электорате). Разумеется, внутри данного типа существуют весьма глубокие различия, общее же заключается в том, что федеральные политические партии не могут обратиться к иноэтническому населению, минуя местные элиты, как это они делают в большинстве «русских» регионов. Определить количество иноэтнического электората также несложно – около 10%. Обычно именно округа в республиках и автономных округах дают наиболее отличающиеся от средних по России значения. В 1993 г. такими территориями оказались Башкирия, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Северная Осетия, Дагестан, Тува, Карачаево-Черкессия, Ямал и другие. Иноэтнический электорат представляет собой отдельную, весьма объемную и выходящую за рамки данного материала тему. Далее мы сосредоточимся преимущественно на «русских» регионах.

Попытки дать точное определение другим типам электората сводятся к банальным «сторонники реформ» – «противники реформ», что, во-первых, вовсе не является независимой переменной, а во-вторых, дает весьма низкую корреляцию с избирательными цифрами. Вообще говоря, категории «демократический», «коммунистический» и т. д. электорат не имеют точного определения и используются скорее на эмоциональном уровне. Математический анализ, однако, свидетельствует о глубоком расколе между избирателями либеральных (Выбор России, Яблоко, РДДР) и левых (КПРФ, АПР) партий. Отрицательная корреляция между ними достигает 0,76, что для идеологических партий, получивших вместе всего около половины голосов по федеральному округу, является чрезвычайно высоким показателем. Аналогичные расчеты в Румынии, Украине, Молдавии не дают столь высокой корреляции для идеологических партий.

Подобное часто возникает при более устойчивых расколах – этнических, религиозных и т. д. Такие случаи можно наблюдать и в России – многие из титульных этносов российских республик практически не голосуют за ЛДПР, РОС или другие партии с устойчиво «державным» образом. Предположения о глубоком расколе между различными типами электората подтверждает и корреляция между либералами и ЛДПР (-0.75). Однако естественное в таком случае предположение о близости электората ЛДПР и левых вовсе не соответствует действительности. Корреляция ЛДПР и всех левых составляет 0,52 (средний уровень), а между ЛДПР и КПРФ всего 0,26 (слабая связь).

Графически полученные соотношения можно представить себе в виде почти равнобедренного треугольника, где «демократический» электорат равноудален от левого и ЛДПР-овского. Таким образом, функциональное определение либерального электората может быть следующим – это те избиратели, которые голосуя выбирают не из левых и левых национал-патриотов. Соответственно левый электорат это те, кто ни при каких обстоятельствах не проголосует за «либералов». Разумеется, данные определения носят всего лишь функциональный, а не строго научный характер. Разумеется, вовсе не все левые, тем более в 1993 году, голосовали за коммунистов и аграрников, и вовсе не все либералы за Выбор России, однако подобный подход позволяет с достаточной точностью определить количественные характеристики различных типов электората.

Дальнейшие расчеты приводят к несколько неожиданным результатам. Электорат ПРЕС и Женщин России ведет себя в соответствии с образом партий. У ПРЕС слабоположительная корреляция с либералами и средне отрицательная (около -0,2) с левыми и ЛДПР, у Женщин наоборот слабоположительная с левыми и ЛДПР, и средне отрицательная с либералами. ДПР же имеет нулевую корреляцию и с Выбором России и с КПРФ, отрицательную с ЛДПР и АПР и средне положительную с РДДР и Яблоком. То есть существует электорат, или скорее особая часть электората, одновременно несовпадающая и с Выбором России и с КПРФ – двумя антагонистами. Исходя из образа ДПР и Яблока, этот электоральный подтип можно назвать оппозиционно демократическим.

Для ПРЕС главным антагонистом (самая большая отрицательная корреляция) является Аграрная партия – основным конкурентом для региональной элиты является хорошо организованная и сплоченная аграрная элита этих же регионов. То есть все участники избирательного процесса находятся «внутри» своего электората, а конечный успех зависит от того, насколько им удается выйти за его пределы, либо ликвидировать конкурентов в своем электоральном спектре.

В отличие от левых и либералов, идентичность других типов электората выражена значительно слабее (это подтверждают существенно меньшие значения коэффициента корреляции между остальными партиями), однако дать им функциональные определения все-таки возможно. Национал-демократы – это те, кто, выбирая из некоммунистов и нелибералов, считает Россию национальным государством русского народа. В связи с запретом РОС, ФНС и других их союзников по Верховному Совету, этим избирателям оставалось голосовать по общефедеральному округу только за ЛДПР, что и сделали те, кто все-таки пришел на выборы. Этот тип электората в России вовсе не многочисленен, как иногда считается, – где-то в районе 15% и сосредоточен на русском Севере, в некоторых пограничных регионах и частично в Сибири. При голосовании сторонники национал-демократической идеи часто голосуют вместе с протестным электоратом. В отличие от коммунистов, где многие также голосуют протестно, но против очевидного врага в лице «демократов», протестный электорат голосует против всех больших идеологий – и против либералов, и против коммунистов, и против федеральной власти. На практике это приводит к поддержке либо региональных партий власти, либо партий с паллиативной, либо квазиидеологией. ЛДПР, Женщины России, отчасти ПРЕС и АПР стали основными получателями этих голосов. Размытость протестного электората не позволяет точно определить его количество, однако, по-видимому, это все-таки не более 15–17% с очень серьезными колебаниями во времени. Именно в этой категории избирателей в наибольшей степени прослеживается отказ от участия в голосовании.

В 1993 выйти за пределы своего базового электората удалось только ЛДПР. Главная причина здесь, на наш взгляд, в том, что ЛДПР оказалась в глазах общественного мнения единственной партией, нескомпрометировавшей себя сентябрьским кризисом, что позволило либерал-демократам одновременно играть на разных полях. За ЛДПР в конечном итоге проголосовало большинство национал-демократов, значительная часть протестного электората, деморализованные сторонники левых и даже часть оппозиционных демократов.

Все это и стало количественными слагаемыми неожиданного, небывалого и отчасти необъяснимого успеха ЛДПР, но так и не объясняет сам феномен партии Владимира Жириновского.

ФЕНОМЕН ЛДПР

Неожиданных электоральных успехов на пост-советском пространстве было уже вполне достаточно, но через некоторое время никто уже о вчерашних триумфаторах не вспоминал. Ситуация с ЛДПР оказалась принципиально иной. Несмотря на маргинальный образ партии, на отсутствие сколь-нибудь внятной идеологии (идеологию ЛДПР скорее можно назвать антиидеологией – против всех одновременно), партия уверенно продолжает оставаться на плаву. Очевидно, что ни какими-либо внешними обстоятельствами, ни своеобразной харизмой лидера партии данное обстоятельство объяснить невозможно. На наш взгляд феномен ЛДПР потому и оказался долговременным и жизнеспособным, что во многих своих составляющих он похож на всю современную российскую политику. Если это действительно так, то декомпозиция ЛДПР-овского феномена позволит прояснить некоторые до сих пор остававшиеся за кадром детали.

Существует, по крайней мере, четыре причины, по которым ЛДПР не должна была пережить первую Думу.

Первое. Очевидной опорой ЛДПР является протестный электорат, весьма непостоянный по определению. Кроме ЛДПР на этом поле постоянно играет множество групп, партий и просто политиков-одиночек. Более того, открыто участвуя во власти (по крайней мере в ее части) и в политическом торге, партия должна навлекать на себя гнев тех, кто никакую власть не любит. Как показывают расчеты, не более 40% тех, кто голосовал за ЛДПР в 1993 году, повторили свой выбор через 2 года, а 20% голосовавших за ЛДПР в 1995 году двумя годами ранее голосовали за другие партии. При такой большой «миграции» голосов ЛДПР вновь смогла, причем весьма уверенно, пройти в новую Думу.

Второе. ЛДПР вообще не присутствует в региональной политике. Кроме Пскова, где находится бастион ЛДПР, ни разу представитель ЛДПР не выходил в финал губернаторских выборов, а количество депутатов региональных законодательных собраний от ЛДПР не превышает 10 человек. С точки зрения обычных политических раскладов подобное либо невозможно вовсе, либо свидетельствует о скорой смерти партии. В случае с ЛДПР ничего подобного пока, во всяком случае, не происходит.

Третье. И левые, и правые обычно сохраняют преимущество в «своих» регионах. В случае с ЛДПР совершенно противоположная ситуация. Из двенадцати лучших для ЛДПР округов в 1993 году лишь один (уже упоминавшийся Псков) попал в число двенадцати лучших в 1995 году. Однако также как и в 1993 году большинство удачных для ЛДПР округов расположены либо в потенциально протестных зонах (приграничные регионы, Дальний Восток), либо в регионах, где в результате неудачи прежних фаворитов «высвободилось» наибольшие электоральные массивы (Урал, Мурманск).То есть электорат ЛДПР мигрирует вместе с миграцией протестного электората в целом по России.

Четвертое. У ЛДПР наименьшая среди всех представленных в Думе партий между результатами по списку и результатами в одномандатных округах. Определенная положительная корреляция, конечно же, есть, но она гораздо меньше, чем у других партий. В 1993 году ЛДПР провела в думу всего лишь пять одномандатников, меньше чем ПРЕС и ГС. На первый взгляд избиратели ЛДПР голосуют в мажоритарных округах без всякой видимой логики, исходя исключительно из каких-то своих соображений.

Несомненно, феномен ЛДПР имеет и объективные, и субъективные причины. Родившись с одним лицом, партия уже успела его многократно изменить, но смысл ее существования сохранился. Главной (объективной) причиной существования партии является изломанное на рубеже 80–90 общественное сознание, своеобразно воспринявшее двойную мораль политики вообще и российской в первую очередь. Принципы типа: «чем хуже, тем лучше», «а пусть всем будет плохо» и т. д. являются главной идеологией протестного электората, что впрочем не мешает этим же людям в другом случае голосовать вполне рационально. Субъективная причина заключается в том, что сразу после победы на выборах Владимиру Жириновскому удалось превратить свою организацию в полезный для многих политический институт. ЛДПР превратилась в универсального политического джокера необходимого и Думе, и Правительству, и Президенту и даже непредставленным в Думе партиям. Сейчас ЛДПР можно назвать партией антивласти (это, вероятно, тоже своеобразный феномен), партией изнанки российской политики.

ВЫБОРЫ В ОДНОМАНДАТНЫХ ОКРУГАХ

Главным общеполитическим приложением феномена ЛДПР является раздвоенность российской политики. В наибольшей степени это касается выборов в одномандатных округах. Часто даже можно встретить утверждения, что выборы по общефедеральному списку и мажоритарным округам имеют между собой мало общего, и вообще судьба одномандатных округов решается губернаторами в регионах. Все это, конечно, не соответствует действительности, хотя в большинстве высказываний есть и элементы истины. В первую очередь необходимо отметить, что и в России и в странах с аналогичной избирательной системой (Германия, Украина, Литва) корреляция между списком и округами весьма велика и варьируется от 70% до более чем 90%.

С другой стороны, и это в большей мере касается России, между выборами в одномандатных и федеральном округах есть несколько существенных отличий.

Первое. Количество партий в федеральном списке значительно превосходит число кандидатов в одномандатном округе, и, следовательно, партиям или их избирателям приходится объединяться даже помимо своего желания. То есть конфигурация кандидатов в федеральном и одномандатном округе даже по умолчанию оказывается весьма отличной друг от друга.

Второе. В России самые большие по количеству избирателей одномандатные округа, в 3 раза больше чем в Украине, в 2,5 раза больше чем в Германии. При этом очень часто округа повторяют административно-территориальные границы, приглашая тем самым беспартийных губернаторов и мэров крупных городов принять участие в выборах в мажоритарных округах во главе своих собственных региональных партий власти. Случаев, когда партия мэра борется против партии губернатора описано уже предостаточно. Однако, если бы избирательные округа не совпадали бы административными границами подобное вряд ли стало бы возможно.

Третье. В мажоритарных и списочных выборах принципиально различный учет победителей. Если по списку побеждают все, кто набрал 5%, то в мажоритарном округе победитель только один, и вокруг этого можно строить различные комбинации. В ряде зарубежных источников для обозначения явления перехода голосов используется термин conversion (превращение), имея в виду, что переход голосов происходит по определенным законам. Как показывают исследования все участники российских выборов, особенно в 1993 году активно использовали доступные политические технологии для наиболее эффективного перехода голосов.

Данные Таблицы 1 позволяют сделать некоторые выводы.

Первое. Количество партийных депутатов, победивших в одномандатных округах очень велико. По всем регионам – 150 из 219 (68%), по «русским» регионам еще выше 131 из 179 (73%). В национальных республиках и автономных округах всего 19 из 40 (47,5%). То есть, несмотря на причудливые сочетания и определенную раздвоенность избирателей, большинство губернаторов все-таки сочло необходимым для себя заручиться поддержкой со стороны федеральной партии или даже нескольких партий.

Второе. В «русских» регионах в качестве самостоятельных игроков с собственными списками по одномандатным округам выступили всего несколько сильных губернаторов, и далеко не все добились ожидаемого результата. Лучших результатов добились Борис Немцов (Н.Новгород) 5 из 6, Иван Шабунин (Волгоград) и Юрий Ножиков (Иркутск) 3 из 4, Юрий Горячев (Ульяновск) и Леонид Рокецкий (Тюмень) 2 из 2 и региональный оппозиционер Аман Тулеев (Кемерово) 3 из 4. А вот Константин Титов (Самара) из 5 своих кандидатов смог провести в Думу только двоих.

Третье. К Выбору России, который все ожидали увидеть новой партией власти, в период предвыборной кампании присоединилось много попутчиков. После относительной неудачи многие из них немедленно покинули фракцию ВР. Из 15 независимых во фракцию вошли 10, а из 8 совместно поддержанных ВР с региональной властью ни один. У остальных прошедших и даже непрошедших в Думу партий коэффициент «верности» оказался существенно выше, а у ЛДПР и Яблока вообще не оказалось ни одного беглеца. Эта коллизия достаточно наглядно демонстрирует стратегию глав администраций во время выборов. Даже сотрудничая с теми или иными партиями, при нынешнем беспартийном формате своей власти, они выступают как особая сила.

Четвертое. Значительная часть мандатов у АПР и ГС и большая часть у ПРЕС, РДДР, ЖР и других небольших партий была получена в результате сотрудничества с региональными властями. Поэтому, многообразие партий, получивших мандаты в мажоритарных округах в значительной мере является искусственным. Реально в округах побеждали только представители первых пяти партий, все остальные либо выступали как независимые кандидаты, либо образовывали региональные коалиции.

Заслуживает отдельного внимания и географический аспект распределения мандатов между партиями. Яблоко из 7 мандатов 4 получило в областных центрах, а 3 оставшихся в Московской области. Практически аналогичный результат у РДДР – 3 в крупных городах, 1- Ленинградская область и 1 регион-округ Калининград, а вот у Выбора России, как и положено потенциальной партии власти, количество регионов значительно шире, есть мандаты, полученные вне крупных городов. Коммунисты и патриоты (РОСП) ни разу не получили мандаты в одном и том же регионе. Причем между ними существует достаточно четкое географическое разделение – КПРФ получила мандаты в Центральной России, Черноземной Зоне, Волге и Урале; патриоты – в Северной России, Кубани, Сибири и, что очень интересно в демократически настроенных столицах. Различаются полученные мандаты и по типу населенных пунктов – у коммунистов большинство получено в сельских избирательных округах, у патриотов в городских. Аналогичные, хотя, возможно, и не столь выраженные различия существуют между географией мандатов и у других партий. В таблице 2 мы предприняли попытку увязать результаты между процентными результатами партий в округах и дискретным распределением мандатов там же. Предполагая, что формулы перехода могут носить и более сложный характер, кроме собственно партий в таблицу включены и различные расчетные соотношения. В таблице учитывались только 179 «русских» округов.

На основании полученных данных можно сделать ряд выводов и предположений.

Первое. Для крупнейших идеологических партий рост голосов, поданных за список, означает все большую вероятность победы в мажоритарном округе. В округах с сильным отклонением от средней по «русским» регионам ВР и АПР выиграли около 75% округов.

Второе. Любопытно, что в специально рассчитанных «демократических» и «левых» округах не наблюдается существенного роста выигранных соответствующими партиями. У либералов процент сохраняется на уровне «чистых» партийных округов, а у левых даже слегка падает. То есть любой рост партийной неопределенности ведет к усилению активности региональных политических сил.

Третье. Весьма интересные результаты дает группировка «яблочных» и схожих с ними «оппозиционно демократических» округов. У Яблока здесь наблюдается лишь незначительный рост мажоритарных мандатов, а вот патриоты (РОСП) добиваются значительных успехов. Это подтверждает сделанное ранее предположение, что левый и патриотический электорат имеют серьезные различия, а также и то, что за патриотических кандидатов голосовали многие оппозиционно настроенные по отношению к Выбору России сторонники демократических преобразований.

Четвертое. Рост голосов, поданных за ЛДПР по списку, не имеет, как уже отмечалось выше, существенной связи с победами в мажоритарных округах, хотя 3 из 5 мандатов свидетельствует об актуальности полученной группировки. В ЛДПР-овских округах заметен рост побед у независимых кандидатов (аутсайдеров) со стихийно-демократической популистской программой. Впоследствии они присоединились к депутатской группе «Союз 12 декабря». Любопытно, что никто из них не был избран на второй срок.

Пятое. Группировка «центристских» округов, где отмечается наилучший результат у небольших партий, приводят к значительному росту мандатов у этих партий – 6 из 27 и 2 из 13. С другой стороны значительно усиливается и присутствие беспартийных кандидатов соответственно 12 и 6. В этой группировке независимые и представители регионов получили примерно одинаковое количество мандатов.

Шестое. В «региональных» округах с наименьшим количеством голосов у трех крупнейших партий регионалы добиваются огромного успеха 10 мандатов из 40 (плюс 7 у независимых) при существенном отклонении и 6 из 10 (60%) при сильном. Таким образом, как мы и предположили ранее, снижение влияния основных федеральных партий в регионе автоматически заполняется усилением региональных политических сил.

Такими были выборы в декабре 1993 года. В чем-то уникальными – первый раз, в чем-то экстраординарными – предшествующие обстоятельства. В остальном, на наш взгляд, они оказались более чем закономерными и дали вполне соответствующую, хотя и несколько наспех сделанную картину российского общества середины девяностых. Мы здесь сознательно не затрагивали выборы по двухмандатным округам в Совет Федерации и голосование по проекту Конституции – это особая тема.