Текст выступления

Спасибо большое за предоставленную возможность выступить на этой замечательной конференции в этом замечательном городе.

Я попробую «повысить градус дискуссии». Мне кажется, что предстоит разговор не просто о конкретной отрасли и  конкретной компании «Газпром». Анализируя все, что сегодня происходит с «Газпромом», можно в значительной степени сделать выводы о содержании некоторых итогов тех экономических преобразований, которые у нас осуществлялись в течение последних пятнадцати лет. Постараюсь быть максимально кратким. Мне организаторы предложили следующее название темы: «Реформа «Газпрома»: замысел и провал». Сразу скажу, что именно в таком контексте, может быть, и неправильно смотреть на ситуацию, которая происходит у нас в газовой отрасли, потому что там собственно и реформ никаких не было.

Была некоторая задумка провести серьезные структурные преобразования, которая, например, получила отражение в одной из первых версий программ социально-экономического развития страны, которые были приняты правительством в начале первого президентского срока Путина, в так называемой «программе Грефа». Но, по сути дела, эти замыслы так и остались нереализованными, потому что это как раз был такой случай, когда российский президент достаточно активно вмешался в экономическую политику, на основании сделанного лично им политического выбора. Без каких-либо широких обсуждений, консультаций с правительством, он сам принял волевое решение не проводить никаких значимых структурных преобразований в газовой отрасли и достаточно четко дал понять правительству, что тему этих преобразований необходимо закрыть, и просто попросил правительство устраниться из структурной политики в газовой отрасли, как таковой.

Поэтому я скорее буду говорить не о провале попыток реформировать «Газпром», которые как бы предпринимались в течение последнего времени. На самом деле в реальности этих попыток, можно считать, что и не было. Я, скорее, буду говорить о провале той модели развития, которая была избрана для газового сектора российской экономики, причем модели, которая на самом деле была избрана с самого начала наших экономических реформ, еще в 1992 году, когда был издан указ президента Ельцина от 1 июня 1992 года, который определял структуру акционированных предприятий газовой отрасли. По сути дела этот указ положил начало существующей до сих пор модели работы газового сектора, централизованной модели, в которой изначально не предполагалось децентрализации управления, которая сохранила централизованную структуру управления советского образца, сохранила государственную собственность, и в общем серьезных попыток покуситься на эту модель развития в течении пятнадцати лет не было.

На мой взгляд, уже можно анализировать результаты функционирования этой модели. Особенно мне кажется правильным – и я призываю и вас смотреть на эту ситуацию в таком ключе – анализировать ее в сравнении с параллельно развивавшейся совершенно иной моделью устройства структуры отрасли, схожей по многим параметрам с газовой отраслью, - нефтяной отрасли российской экономики, где централизация управления не была сохранена, где было создано достаточное количество независимых и конкурирующих между собой нефтяных компаний, где инфраструктура была достаточно жестко отделена от участников рынка, выделена в самостоятельный субъект, и где была проведена приватизация. Государство практически вышло из этого сектора, правда, начало возвращаться обратно, но все-таки это возвращение происходит достаточно медленно, поэтому этот пятнадцатилетний отрезок дает нам возможность сравнивать. Если говорить о провале, то стоит вести речь не столько о провале реформ, сколько о провале той централизованной модели функционирования газового сектора, которая у нас сложилась. Этот провал становится особенно очевидным, если сравнивать газовый сектор с сектором нефтяным, где путь развития был совершенно иным.

Причем, на этом слайде показано, что на самом деле стартовые условия вхождения в последний политический цикл, в начале 2000-х годов, стартовые условия в газовой отрасли были по многим параметрам значительно лучше, чем в том же нефтяном секторе, и вообще лучше, чем во многих отраслях промышленности, и, в частности лучше, чем в других добывающих отраслях промышленности. Там в 90-е годы не было глубокого производственного кризиса, там были достаточно новые основные фонды и самая высокая ресурсная обеспеченность, по крайней мере, по сравнению с сектором нефтедобычи. Но в течение всего нескольких лет ситуация в газовом секторе, как не странно, дошла до печального состояния, о котором мы сейчас поговорим.

Вот один из показателей, это прирост производства за последние шесть лет (2000-2006 гг.) и видно, что добыча газа «Газпромом» за этот период практически не выросла, в то время, как в нефтяном секторе мы получили феноменальный прирост добычи, еще в 2000 году мы просто не могли предположить такого. Обсуждая это еще в 2000 году в правительственных структурах, обсуждая будущее нашего нефтяного сектора, мы просто не могли предположить, что наша нефтяная промышленность так быстро реабилитируется и достигнет таких серьезных производственных показателей.

Причем существует масса спекуляций по поводу того, что рост нефтедобычи был связан с какими-то неправильными методами добычи, которые использовали частные нефтяные компании. Я должен сказать, что это действительно не более, чем спекуляция, потому что совершенно объективные цифры показывают, что тот рост, который в нефтяном секторе был достигнут, это был результат, во-первых, очень крупных инвестиций. Можно сказать, что наши уважаемые олигархи в значительной степени, с индустриальной точки зрения, реабилитировали себя за те методы, которыми они получали эти активы в собственность, поскольку основную часть своих “windfall profits”, сверхприбылей , которые нефтяные компании получили из-за быстрого роста мировых цен на нефть, начиная со второй половины 1998 года, вот здесь видно, куда они дели эти сверхдоходы – эи сверхдоходы они реинвестировали, вложили в развитие производства. Это были очень крупномасштабные инвестиции, которые лежали в основе того прироста добычи, который у нас был. Тот же «ЮКОС», например, впервые в постсоветской истории запустил в действие крупное новое месторождение в Западной Сибири, Приобское, с объемом добычи примерно 25 млн. тонн в год, в которое он инвестировал большое количество средств. Довольно серьезно удалось поднять производительность, в частности, средний дебит скважин.

Вообще, здесь еще один момент, о котором нужно много говорить, нет на это времени, но вкратце я скажу, что состояние нефтяной индустрии, в котором она находилась в 90-е годе, никак нельзя назвать заделом советского периода. Скорее это была разруха, оставленная в наследство Советским Союзом, поскольку во второй половине 70-х годов, в 80-е годы советской власти очень жестоко обращались с месторождениями, злоупотребляя так называемым «заводнением», т.е. закачкой воды в пласт для поддержания пластового давления, на ранней стадии разработки месторождений, когда этого нельзя делать. В результате эта известная история с Самотлором, например, - просто можно сказать о том, что советские власти в значительной степени разрушили западно-сибирские месторождения, там была очень высокая степень обводненности и очень резко снизился дебит скважин. Российские нефтяные компании достаточно серьезно реабилитировали многие из этих месторождений, подняли дебиты, привлекли сюда западные технологии.

Не везде была такая розовая картинка, как я сейчас рассказываю, но в целом можно говорить о том, что тот рост, который имел место в нефтяном секторе, это был рост за счет инвестиций и роста производительности. С другой стороны, можно посмотреть на то, что происходило в «Газпроме». Видно, что при сопоставимых финансовых ресурсах, которые находились в распоряжении этой компании – поскольку экспортные цены на газ привязаны к мировым ценам на нефть и «Газпром» имеет примерно сопоставимый уровень прибыли от экспорта – на самом деле, мы видим, что инвестиции в развитии сектора газодобычи не были значительными, мы видим, что производительность в течение всего этого периода падала, и получается, что эта централизованная структура, сохранить которую было принято решение еще в 1992 году, подтвержденное впоследствии президентом Путиным, она дала гораздо худшие результаты в этот последний период (последние 6-7 лет), когда нефтяной сектор развивался, а в газовом наоборот нарастали проблемы.

Принципиальный вопрос – почему же Газпром не инвестировал средства в развитие производства?

Первой серьезной проблемой, являющейся неизбежным следствием отсутствия внутриотраслевой конкуренции и оборотной стороной централизации управления, монопольной среды, которая существует в газовой отрасли, является низкая производственная эффективность. И мы видим, насколько серьезный масштаб в Газпроме имел рост операционных издержек за все эти годы. По сути дела, он съел примерно 2/3 от фантастического прироста выручки, которую компания получила за последние несколько лет, благодаря и росту международных цен на газ, и росту внутрироссийских цен. Вторая причина – неправильная аллокация ресурсов в рамках монополии. Некоторое новое направление, которое начало развиваться в последние годы – Газпром стал достаточно активно тратить свои сверхприбыли на скупку активов не только в газовом секторе, но прежде всего в других секторах экономики, в нефти, энергетике, нефтегазохимии. Мы видим, что за последнюю пятилетку он потратил на эти цели примерно в два раза больше средств, чем на производственные инвестиции в свой главный операционный сектор, в газодобыче. Мы видим, например, какую колоссальный разрыв между производственными инвестициями и инвестициями финансовыми, инвестициями в покупку активов наблюдается в этом году. Т.е. практически Газпром не инвестирует в развитие новых регионов добычи и в освоение новых месторождений, зато основные средства (17 млрд. долларов) в этом году запланировано на покупку активов.

Можно видеть, насколько серьезно в Газпроме падала производительность труда, насколько серьезно выросли операционные издержки на баррель добычи. Т.е. можно говорить о том, что, если цена на нефть упадет ниже 20 долларов за баррель, то Газпром точно окажется в крайне тяжелом кризисном состоянии, мы видим, что у него только операционные издержки составляют только больше 10 долл., причем никаких объективных предпосылок для этого не было. И, к сожалению, эта монопольная модель, на самом деле, ложится серьезным бременем на, прежде всего, нас с вами, российских потребителей газа.

В этом году российское правительство приняло постановление о поэтапном повышении цен на газ до того, что называется паритетом с европейским уровнем цен, хотя строго говоря никто не знает, какие будут европейские цены на газ в 2011 году, но вот решили, что некоторая паритетная цена по версии российского правительства будет 125 долларов за 1000 куб. м, а вот поскольку эти планы впервые раскрыты, на мой взгляд, здесь имеет смысл начинать разговор о том, а были ли альтернативы, и какова могла бы быть ценовая картинка на внутреннем газовом рынке в случае, если бы там была достаточно сильная конкуренция. Есть расчеты, которые, к сожалению, пока не опубликованы, но мы, я думаю, в ближайшее время это сделаем с нашими коллегами по ЦЭМИ, которые первыми эти расчеты сделали, которые показывают, что если бы на российском рынке была достаточно сильная конкурентная среда, то внутренние цены на газ были бы выше сегодняшних, но в то же время существенно ниже тех, которые предполагается достичь по правительственной программе. Т.е. мы где-то получили бы среднероссийские цены в диапазоне 65-70 долларов за 1000 куб. м при сегодняшнем уровне производственных издержек, но не больше. Правительство предполагает довести эти цены до 125 долларов, по сути дела это означает такой неограниченный карт-бланш «Газпрому» на прикрытие собственной низкой эффективности за счет российских потребителей газа.

И вот это как раз та ситуация, которая достаточно серьезно отличает нас от возможной модели, в рамках которой в газовом секторе предполагалась бы конкуренция.

И некоторые другие аспекты, связанные с низкой эффективностью газпромовской деятельности, это и рост долга, с которым придется дальше что-то делать. Вообще достаточно беспрецедентная ситуация, когда при таких высоких международных ценах на сырье нефтегазовая компания накапливает такие долги. Не очень понятно, как она за них собирается расплачиваться. Видимо, когда цены упадут, предполагается эти долги возвращать. Вот мы видим, что в принципе международные нефтегазовые компании, и даже те российские нефтяные компании, которые находятся в частной собственности, у них нет больших долгов, наоборот, они в последние годы постарались расплатиться с теми долгами, которые накопили в период низких цен. Все наоборот с «Газпромом». Это достаточно серьезно повышает риски того, что в будущем эта долговая проблема ляжет серьезным бременем на возможности газового сектора для инвестиций, развития. При этом – такая мало известная вещь, на которую я лично стараюсь все время обращать внимание – «Газпром» получает огромные налоговые субсидии от государства, он платит значительно меньше налогов добываемую тонну нефтяного эквивалента, не только, чем сегодня платят российские частные нефтяные компании, но и скажем примерно в 2 раза меньше, чем платил «ЮКОС» в тот период, за который ему были предъявлены налоговые претензии. Т.е. нельзя сказать, что «Газпром» несет какое-то бремя финансирования государства на себе и из-за этого испытывает такие финансовые сложности. Нет, его нынешнее положение не есть следствие того, что он субсидирует государство, на самом деле это есть следствие достаточно низкой эффективности и просто собственной бесхозяйственности.

В итоге мы дошли до ситуации, когда у нас в России, в стране наиболее богатой запасами газа в мире, есть реальный кризис, связанный с дефицитом поставок газа. К сожалению, этот дефицит трудно измеряем, потому что у нас до сих пор сохраняется система централизованного рационирования газовых поставок, через так называемый лимит, который централизованно для всех потребителей утверждает «Газпром», т. е. это некоторый рудимент плановой экономики, который в газовом хозяйстве у нас сохранился. Поэтому дефицит, собственно, померить трудно. Система заявления этого неудовлетворенного спроса крайне не прозрачна и никто не знает о том, сколько у нас могло бы потребляться газа, если бы был достаточно открытый рынок. Но, можно например сделать грубые расчеты по показателям того, сколько используется альтернативных видов топлива для замещения газа на энергоустановках, которые в нормальной ситуации работают на газе, но которым урезаются поставки газа в периоды пикового дефицита.

Надо сказать, что дефицит газа не существует, как некоторый абсолютный дефицит, длящийся в течение какого-то продолжительного периода, скажем года. Он носит ярко выраженный сезонный, пиковый характер. И как раз в эти пиковые периоды, просто можно посмотреть, сколько замещают на установках, обычно использующих газ, другими видами топлива. Исходя из этих данных можно сделать оценку о том, что только разница между плановыми поставками газа потребителям в России и в других странах, и фактически осуществленными поставками, составляла в 2006 году примерно 6-7 млрд. куб. м в год. Если учитывать, например, еще такие вещи, как неудовлетворенные заявки на дополнительный отбор газа, или скажем еще более гипотетическую вещь, это неудовлетворенные заявки на подключение к системам газоснабжения, то некоторые эксперты оценивают суммарный объем дефицита газа на внутреннем рынке в примерно 50 млрд. куб. м в годовом исчислении.

Многие говорят, что при таких низких ценах на газ в России многие будут потреблять его, и нельзя это потребление принимать за чистую монету, нужно создавать ценовые сигналы для того, чтобы газ расходовался более эффективно. Но на самом деле давайте не забывать, что у нас средняя российская цена на газ в этом году превысила уровень в 50 долларов за 2000 куб. м. Это цена, которая примерно соответствует – чуть меньше – европейскому net back, который существовал в 1990-е годы. Т. е. уровень цен на газ на внутрироссийском рынке, который соответствовал бы европейским ценам уровня 90-х годов, составляет примерно 60 долл.. Мы уже достигли европейского уровня, который существовал в прошлом десятилетии, и на самом деле многие потребители уже испытывают достаточно серьезное давление этих высоких цен и начинают инвестировать в повышение эффективности использования газа.

Нужно говорить все-таки о том, что спрос, он сегодня существует, и он не удовлетворяется в этой ситуации наличия дефицита, которая, хотя официально отрицается, тем не менее все-таки имеет место. И можно увидеть, например, что в последние несколько лет разрыв между поставками газа «Газпромом» на внутренний рынок, и собственно внутренним спросом на газ, он достаточно серьезно рос. Этот спрос удовлетворялся прежде всего за счет прироста добычи газа независимыми российскими производителями, но, тем не менее, вот это напряжение в удовлетворении внутреннего спроса, оно серьезным образом имеет место. Это не случайно, потому что добыча на крупнейших месторождениях «Газпрома», которые дают основные объемы газа, продолжает падать. Это тоже достаточно естественный процесс, этого ожидали, больше того, вот это падение добычи, оно несколько растянулось во времени, в свое время ожидали, что оно будет быстрее происходить – но, еще один благоприятный фактор для «Газпрома», на самом деле происходило оно в последние годы медленнее, чем ожидалось. Но тем не менее чудес не бывает, старые месторождения истощаются, они вполне естественно будут давать все меньше и меньше объемов добычи, и это тоже было ожидаемым развитием событий. Для того, что бы замещать эти месторождения нужно просто вводить новые.

Мы сейчас об этом поговорим, но вот еще одна иллюстрация того, что в компании есть серьезные проблемы, которые должны решаться, но, к сожалению, не решаются – это рост износа магистральных газопроводов. Для того, чтобы эти проблемы преодолеть нужно инвестировать.

И как раз вот здесь я бы хотел вернуться к той разнице ситуации, которая складывается в нефтяном секторе и в газовом. Мы видим, что в нефтяном секторе инвестиции в необходимых объемах приходят, и та модель реструктуризации и приватизации, которая была избрана к началу 1990-х годов, в этом смысле дала крайне позитивные результаты. А в газе мы видим, что освоение новых месторождений по-прежнему продолжает откладываться, и нужно сказать, что здесь ситуация менее благоприятная, чем в нефти: для того, что бы давать новые объемы газа, нужно идти в удаленные, очень сложные для разработки регионы, например полуостров Ямал, а вообще говоря, инвестиции только в разработку газовых месторождений полуострова Ямала, они сопоставимы по объемам с размерами, скажем, российского стабилизационного фонда, кроме того, это еще и технически очень сложная задача. Не факт, что с нынешними способностями «Газпрома» с точки зрения располагаемых технологий, кадров и т.д. «Газпром» в состоянии эту задачу решить и освоить этот сложный регион.

В итоге мы по сути дела получаем ситуацию, в которой достаточно ясно видно, что та модель развития газового сектора, которая была избрана 15 лет назад, она привела нас к очень сложным проблемам, к нарастающему производственному кризису, к низкой эффективности, к серьезным экономическим трудностям, и в общем выхода из этой ситуации, по крайней мере в нынешней модели, не видно, поскольку были надежды на то, что «Газпром» все-таки начнет инвестировать в освоение новых месторождений, но, к сожалению, пока не начинает, продолжая тратить деньги на что-то другое.

В этой связи возвращаюсь к реформам, которые так и не состоялись. Несколько слов, в заключении я хотел сказать о том, что, на мой взгляд, все больше объективных явлений в газовой отрасли позволяют говорить о том, что это была наша упущенная возможность. К разговору об этих реформах возвращаться просто необходимо.

К сожалению, у нас достаточно часто разговоры о реформе «Газпрома», которая проходит под таким магическим воздействием эффекта масштаба. Они сводятся к такой простой формуле: зачем делить одну большую компанию на много маленьких. Но вот я еще раз хотел обратить внимание на то, что из предыдущей презентации, на мой взгляд, видно, что такая же аналогичная модель разделения, которая случилась в похожем по своему устройству и своим характеристикам в секторе нефтедобычи, она принесла весьма и весьма успешные результаты, этот сектор развивался, там были серьезные инвестиции, там был рост эффективности. И такое разделение, оно на самом деле может иметь очень позитивные последствия. Кроме этого нынешний «Газпром» сегодня представляет из себя достаточно серьезный сгусток разного рода производственных и экономических проблем, которые объективно представляют из себя серьезный вызов, требующий постановки вопроса о такого рода реструктуризации, такого рода реформах. Более того, в связи с падением добычи газа на крупнейших месторождениях резко уменьшилась концентрация добычи газа в некоторых отдельных крупнейших месторождениях. Скажем, Ямбург и Уренгой давали еще несколько лет назад 3/4 объема добычи российского газа. Тогда говорили противники реформы: «А, собственно, кто с кем конкурировать будет?». Весь газ добывался на двух месторождениях. Но сейчас ситуация изменилась, сейчас структура добывающих активов гораздо более диверсифицирована, она будет еще более диверсифицированная в будущем. При том, что на крупнейших истощающихся месторождениях, которые разрабатываются сегодня, так называемый низконапорный газ дорожает в связи с тем, что пластовое давление падает, и необходимо тратить дополнительные средства для того, что бы оставшийся газ извлекать. Это делает параметры добычи газа на старых и новых месторождениях примерно сопоставимыми, что создает серьезные предпосылки для того, что бы все-таки организовать конкуренцию в сфере добычи газа.

Принципиальный момент, который противники реформы часто используют – они говорят, что в эффекте масштаба и в концентрации ресурсов в «Газпроме» есть определенные экономические преимущества. Но надо заметить, что эффект масштаба, если достаточно разумно подойти к реструктуризации газового сектора, может иметь место и в случае, если «Газпром» скажем будет разделен на несколько независимых газодобывающих компаний. Нужно понимать, что это будут далеко не маленькие, а очень крупные компании, и каждая из них будет сопоставима по размерам, или даже больше, чем «Лукойл». И мы видим на примере нашего нефтяного сектора, что создание нескольких конкурирующих компаний вовсе не означает отказ от эффекта масштаба, как такового. Здесь нужен некоторый поиск баланса между частичным сохранением эффекта масштаба и все-таки созданием условий для конкуренции, что в нефтяном секторе так или иначе удалось найти.

В этой ситуации реструктуризация «Газпрома» - это вовсе не табу, и возвращаться к разговору об этом нужно, тем более, что в России есть пример развития независимых от «Газпрома» газодобывающих компаний, некоторые из которых стали достаточно крупными, например, «Новатэк». Мы видим, что основной прирост добычи газа за последние годы, который позволил избежать крупномасштабного дефицита газа, дали именно они. Вот кумулятивные цифры по приросту добычи газа независимыми производителями и «Газпромом» в последние годы. Видно, что как раз независимые газдобывающие компании дали основной вклад в избежание дефицита газа на внутреннем и международном рынке.

Но вот этот нарастающий клубок проблем в газовом секторе, мне кажется, что к сожалению, создает очень высокую вероятность развития серьезных проблем и ограничений для экономического развития в будущем. Все-таки газ был, есть и будет основным российским энергетическим ресурсом, он сегодня занимает более 50% в первичном балансе энергоресурсов в России, и ситуация эта в обозримом будущем, в ближайшие пару десятилетий кардинально не изменится. Если у нас будут сохраняться такие серьезные проблемы с будущим нашей газодобычи, с будущим удовлетворением спроса на газ для российских и зарубежных потребителей, то это скажется очень серьезным образом на темпах экономического развития России, и можно говорить о том, что это превращается в одну из наших центральных экономических проблем. Я слышал, что некоторые опросы российских предприятий, которые проводились, в частности Высшей школой экономики в последнее время, они показывают, что одной из ключевых проблем, с которыми предприятия сталкиваются сегодня, препятствующие развитию их бизнеса, инвестициям, это невозможность подключения не только к газовым, но и электроэнергетическим сетям.

Про электроэнергетику мы еще поговорим, а вот в газе эта проблема, похоже, превратилась в системную, и есть все шансы говорить о том, что на ближайшее десятилетия мы из этой напряженной ситуации газодобычи кризиса не выйдем, потому что освоение новых регионов газодобычи все-таки потребует серьезных ресурсов и времени. Нет никакой уверенности в том, что этот проект удастся осуществить достаточно быстро.

В заключение, вместо хэппи-энда и ответа на вопрос «что делать», я хочу вспомнить старое высказывание бывшего тюменского губернатора Леонида Рокецкого, приведенное на последнем слайде. Я его интерпретирую так, что эта ситуация, которая сейчас складывается в «Газпроме» с падающей добычей, с достаточно глубоким финансовым кризисом, который там в реальности имеет место и прикрывается исключительно высокими доходами от экспорта газа, ростом внутренних цен и огромными налоговыми субсидиями, которые «Газпром» получает от государства, эта ситуация не может не найти выхода, т.е. есть некоторый внутренний запрос в «Газпроме» на серьезную масштабную реструктуризацию. Если серьезно интерпретировать эту фразу, то я думаю, что внутренняя ситуация в «Газпроме», она сама по себе должна создать некоторый вызов для того, что бы к разговору о такой реструктуризации в будущем все-таки вернулись.

Но я думаю в любом случае нам правильно осознавать, что ситуация у нас в газовом секторе, по сути дела, в центральном сегменте энергетического сектора нашей экономики, она достаточно серьезная, она в ближайшее время грозит обернуться серьезными проблемами для российского экономического развития. В этой ситуации отказ от реформ был достаточно серьезной и кардинальной ошибкой, и к этому разговору необходимо возвращаться. Спасибо.