В ночные часы

Порой этот телефон хотелось вырвать с мясом. Он казался соглядатаем из того мира, который так грубо вышвырнул меня. Было почти физическое ощущение, что этот маленький белый аппарат таит какую-то угрозу, что вот-вот он взорвется новыми бедами.

Я сижу в министерском кабинете Госстроя, на столе у меня этот телефон – белый с красно-золотым гербом, – и у меня ощущение мертвой тишины и пустоты вокруг. Никогда не забуду этих минут ожидания…

Шел 1988 год. Расцвет перестройки.

Мой помощник Лев Евгеньевич Суханов говорил, что на меня в такие минуты было тяжело смотреть. Я навсегда благодарен ему за то, что он научился вытаскивать меня из этой депрессии – хотя бы ненадолго. Например, специально находил какого-нибудь просителя из дальних краев, который раньше не смог попасть ко мне на прием, приглашал его, и осторожно говорил: «Борис Николаевич, ничего не могу поделать, там человек к вам рвется…» И я втягивался в разговор, выходил из этой пустоты.

Часто в ночные бессонные часы я вспоминаю эти тяжелые, быть может, самые тяжелые дни в моей жизни. Горбачев не задвинул меня в медвежий угол, не услал в дальние страны, как это было принято при его предшественниках. Вроде бы благородно – пощадил, пожалел. Но немногие знают, какая это пытка – сидеть в мертвой тишине кабинета, в полном вакууме, сидеть и подсознательно чего-то ждать… Например, того, что этот телефон с гербом зазвонит. Или не зазвонит.

Именно тогда я разобрался в наших отношениях с Горбачевым до конца. Я понял и его силу, и слабость, понял исходящие от него флюиды беды, угрозы. Никогда не ставил себе цели бороться именно с ним, больше того – во многом шел по его следам, демонтируя коммунизм. Но что таить – многие мои поступки замешаны на нашем противостоянии, которое зародилось по-настоящему именно в те времена.

«Дубинушка» и дубинка

Горбачеву надоела перестройка. Он ясно видел тупик, в котором может оказаться. Развитие ситуации было очевидным – пора было начинать постепенно переходить от неудавшихся реформ, от очередной «оттепели» к замораживанию политического климата, к стабилизации обстановки силовыми методами, к жесткому контролю над политическими и экономическими процессами.

Его первый шаг – президентство. Он закончил процесс оформления своего нового статуса. Одновременно он страховался от коммунистов – угрожать Президенту СССР было уже сложнее.

Горбачев начал избавляться от людей, которые превратились в самостоятельные политические фигуры: Яковлева, Шеварднадзе, Бакатина. Горбачеву надоело бороться с легальными оппозиционерами, надоели мучительные проблемы в республиках, надоела полная неясность с экономикой. Горбачеву, наконец, надоела пассивная политика бесконечных уступок и мирных инициатив в международных делах. Горбачев устал быть одним и тем же Горбачевым на протяжении многих лет.

Глобальный план перестройки уперся в его неспособность проводить практические реформы. То есть ломать и строить заново. Его ставка на идеологов либерального плана не оправдала себя. «Дубинушка», вопреки ожиданиям, сама, как поется в русской песне, не пошла, система не желала изменяться просто так, за здорово живешь. Она подлаживалась под любые слова.

Какие реформы хотел проводить Михаил Сергеевич? Был ли он органически способен к роли жесткого, бескомпромиссного руководителя?

Всем известно, что Горбачев был и остается приверженцем социализма с человеческим лицом. В теории это выглядит красиво. А на практике – бывший генеральный секретарь настолько боялся болезненной ломки, резкого поворота, был человеком настолько укорененным в нашей советской системе, пронизанным ею до мозга костей, что поначалу сами понятия «рынок», «частная собственность» приводили его в ужас.

И этот ужас длинным шлейфом тянулся за всеми действиями «партии и правительства». Даже после августовского путча Горбачев крайне болезненно воспринял решение о приостановлении деятельности компартии!

Так о каких реформах могла идти речь в рамках «жесткого курса», который наметился в связи с новой горбачевской командой: министр внутренних дел – Пуго, новый министр иностранных дел – Бессмертных, премьер-министр – Павлов, вице-президент – Янаев и др.?

Был ли способен Горбачев к роли «сильного президента»? Пусть простят мне читатели мою субъективность, но я в этом сомневаюсь. Самой природой созданный для дипломатии, компромиссов, мягкой и сложной кадровой игры, для хитроумного «восточного» типа властвования, Горбачев рыл себе яму, окружая себя «типичными представителями» нашей советской государственной машины. Предоставляя им огромные властные полномочия, Горбачев подталкивал свою команду к резкой смене курса, в то время как собственная политическая судьба вела Михаила Сергеевича к диалогу с левыми силами, к политическому компромиссу с демократами.

Падение в пропасть было неизбежно.

Помню, как мы с Львом Сухановым впервые вошли в кабинет Воротникова, бывшего до меня Председателем Президиума Верховного Совета РСФСР.

Кабинет огромный, и Лев Евгеньевич изумленно сказал: «Смотрите, Борис Николаевич, какой кабинет отхватили!» Я в своей жизни уже успел повидать много кабинетов. И все-таки этот мягкий, современный лоск, весь этот блеск и комфорт меня как-то приятно кольнули. «Ну и что дальше? – подумал я. – Ведь мы не просто кабинет, целую Россию отхватили». И сам испугался этой крамольной мысли.

Но что-то за этой мыслью стояло, какое-то четкое ощущение кризисного состояния. И я в конце концов понял – что.

Раньше в этом шикарном кабинете, в этом новеньком с иголочки Белом доме сидели люди, от которых практически ничего не зависело: Соломенцев, Воротников, Власов – высшие российские руководители. По большому счету все решалось на других этажах власти. А если еще точнее, то и на тех этажах, самых важных, самые большие начальники тоже только делали вид, что управляют судьбой России.

В Политбюро, конечно, принимались какие-то сиюминутные тактические решения, там были свои «прогрессисты» и свои «ястребы». Но ведь особой необходимости в их командах, решениях страна не испытывала.

Люди приходили в эти шикарные кабинеты, к этой неограниченной власти – как детали приходят к механизму, с той же мерой самостоятельности.

Главный парадокс России заключался в том, что ее государственная система давно брела сама собой, по большому счету ею никто не управлял. По-настоящему властного лидера в России давно уже не было. Даже реформатор Горбачев больше всего на свете боялся сломать, разрушить эту систему, боялся, что она ему отомстит. Основных механизмов советского строя «перестройка», по его мысли, не должна была касаться.

Мы долго и изнурительно боролись с этой системой, начиная с 1989 года, с первого съезда народных депутатов, впервые в советской истории боролись легально – и победили. Победили… чтобы я однажды вошел в этот кабинет?.. И моя радость быстро сменилась, как говорят спортсмены, сильным мандражом.

Да, систему перевели при Горбачеве в другой режим. Она не могла раздавить нас открыто. Но съесть тихо, по кусочкам – могла вполне. Могла саботировать любые наши действия, выйти из-под контроля. Могла и ласково, нежно задушить в объятиях. Вариантов масса. А у нас только один – победить.

Мне было не по себе в воротниковском кабинете от сознания этой бессмыслицы: главный оппозиционер возглавил грандиозный советский российский аппарат.

Кстати, насчет аппарата. С приходом нового начальника аппарат, то есть работники старого Верховного Совета, в панике оцепенел, затаился, и первые дни в Белом доме вообще ничего не происходило, никто не работал: все ждали полного разгона, скандала с немедленным увольнением, ходили упорные слухи, что Ельцин – неуправляемый самодур, может только руками на митингах махать, в Московском горкоме всех до точки довел…

Начинать пришлось с элементарной политбеседы. Я собрал всех сотрудников и сказал: «Увольнять никого не собираюсь, давайте работать вместе. Кому понравится – отлично. Кому будет сложно или неинтересно – с тем будем прощаться».

Многие так и остались. А кто-то ушел.

Когда я был депутатом Верховного Совета – отказался от депутатской машины, от дачи. Отказался и от специальной поликлиники, записался в районную. И вдруг столкнулся с тем, что здесь не отказываться надо, а выбивать! Поскольку руководителю России были нужны не «привилегии», а нормальные условия для работы, которых на тот момент просто не было.

Это внезапное открытие меня так поразило, что я капитально задумался: поймут ли меня люди? Столько лет клеймил привилегии, и вдруг… Потом решил, что люди не глупее меня. Они еще раньше поняли, что бороться надо не с партийными привилегиями, а с бесконтрольной, всеохватной властью партии, с ее идеологией и политикой.

…Во-первых, мне нужна была какая-то загородная резиденция, чтобы рядом со мной могли работать и жить люди – секретари, охрана, помощники, аналитики, вообще целый ряд лиц. Хотя бы несколько комнат. Сначала предложили номер в доме отдыха в Липках, но там оказалось шумновато и очень много народа – в основном клерки Верховного Совета России. Работать было невозможно.

На несколько месяцев мы перебрались в санаторий «Десна», тоже недалеко от Москвы. Помощники жаловались: неудобно, тесно, плохая связь. И, наконец, нашли «Архангельское» – дом отдыха Совмина России. Я делил половину двухэтажного коттеджа с замминистра сельского хозяйства, а потом мне и сотрудникам отдали его целиком. Здесь мы и жили до августовского путча.

За все путевки платил сам, вплоть до того, как стал Президентом России. После путча впервые въехал в резиденцию в Барвихе: специальный охраняемый объект, как говорят в этой системе, со спецсвязью, охраной и прочим.

Кстати, об охране. Туда в первый год набирали только гражданских людей, и отставник-инструктор учил их всем премудростям службы.

Дело было в том, что вся правительственная охрана в стране контролировалась одним учреждением – девятым управлением КГБ. Напомню, что Плеханов, начальник девятого управления, который парализовал 18 августа охрану Горбачева и вообще обеспечивал конспирацию всех встреч путчистов, до сих пор не наказан вместе с остальными, а уж по нему-то вопрос элементарен: он впрямую нарушил служебный долг! Поэтому брать кадровых охранников мы просто боялись.

Именно этот генерал Плеханов руководил всем «спец» в СССР: и теми же спецмашинами, и спецсвязью, и спецобъектами. И, конечно же, выдачей оружия для службы охраны.

Тем не менее мои ребята исхитрялись, как могли, используя все возможные легальные пути, чтобы достать оружие. Помогли в Министерстве обороны СССР, в МВД.

К моменту августовского путча на руках управления охраны Верховного Совета было: шестьдесят автоматов, около ста пистолетов, два бронежилета, пять австрийских раций.

И это все.

Прерываю свою запись и ставлю огромный знак вопроса.

И у Хасбулатова была своя, доморощенная, никому не подчиняющаяся служба охраны Верховного Совета. И его люди пытались накопить в Белом доме побольше оружия.

Неужели история и впрямь повторяется? Как же выглядит перед лицом истории наша российская демократия? Коммунистический путч побоялся стрелять в нее, а сама демократия не побоялась стрелять в своих врагов. Нет ли в этом злой иронии судьбы? Пусть каждый решает для себя эту загадку сам. Мой же ответ таков. И в первом и во втором случае моральное преимущество, сила правоты были за российской демократией потому, что она была вынуждена защищаться. Защищаться с помощью безоружных людей в первом случае и с помощью грозных танков – во втором.

И все же судьба Белого дома России не дает мне покоя. Этот исторический ребус предстоит решить будущим поколениям.

Не раз я выступал по телевидению с неожиданными резкими заявлениями, которые производили эффект разорвавшейся бомбы. Это не значит, что я люблю позировать, люблю мелькать на телеэкране. Совсем наоборот. Сниматься для меня – тяжкий труд. Как и вообще любое регламентированное, подневольное поведение. Здесь с меня сходит, как говорят, семь потов, и сам на себя я смотреть на телеэкране страшно не люблю.

Мои выступления всегда были связаны с какими-то переломными событиями: партконференция, съезд и так далее. Еще позднее – 20 марта и 21 сентября 93-го года – я выступил по телевидению накануне подписания известных указов.

Но однажды мне пришлось бороться за эфир, за передачу с моим участием. Это было в феврале девяносто первого года, когда я публично предложил Горбачеву уйти в отставку.

Вот как это случилось.

Приближался мартовский референдум 91-го, со страшной силой прогремели события в Прибалтике. Общество бурлило. Для чего был нужен референдум, все понимали. Во-первых, чтобы придать легитимность чрезвычайному положению уже в масштабах страны. И во-вторых, чтобы получить «законное право» бороться с российской независимостью.

Каждый день телекомментаторы запугивали народ развалом Союза, гражданской войной. Нашу позицию представляли как чисто деструктивную, разрушительную. Пугать гражданской войной – это просто. По-моему, многие уже всерьез ждали ее. Поэтому я испытывал острую необходимость объясниться. Объяснить, что реформа Союза – это не его развал.

Но тут вдруг выяснилось, что никто выпускать меня в прямой эфир не собирается. Начались игры с Кравченко, тогдашним теленачальником. То он не подходил к телефону, то выдвигал какие-то условия, то переносил дату записи. Продолжалась эта мышиная возня не день и не два. Естественно, я начал накаляться. Буквально каждый день со страниц разных изданий и в личных беседах демократы уговаривали меня пойти на компромисс с Горбачевым, не держать страну в напряжении. И тут я понял, так сказать, реально, какой компромисс мне предлагается – компромисс с кляпом во рту.

Вся эта история стала достоянием газет, пресса подняла шум. Кравченко делал вид, что ничего не происходит – обычные рабочие моменты. Результат получился как раз обратный тому, чего хотели блюстители государственных интересов: внимание к моему телеэфиру стало огромным.

Проблема была в одном: объяснить свою позицию предельно ясно, коротко, понятно любому человеку. Не извиняться, не принимать оборонительную стойку – это было самое важное в сложившейся ситуации.

Вот тут у меня и созрела эта мысль. Вы боитесь Ельцина? Ну так получите того Ельцина, которого боитесь! И я решил в очередной раз пойти вразрез с выработанным в обществе стереотипом.

«Стало совершенно очевидным, – сказал я телезрителям, – что, сохраняя слово „перестройка“, Горбачев хочет не перестраиваться по существу, а сохранить систему, сохранить жесткую централизованную власть, не дать самостоятельности республикам, а России прежде всего… Я отмежевываюсь от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку…»

Заглядывая вперед, могу сказать, что последствия этого шага были благоприятными – как и некоторые другие мои резкие заявления. В конечном итоге мое выступление не осложнило, а разрядило обстановку в стране. Хотя и страшно оскорбило Горбачева.

Почему я тогда резко выступил? Почему потребовал отставки Горбачева, ведь он продолжал считаться лидером перестройки, продолжал быть кумиром интеллигенции, в мире его авторитет был неизмеримо выше любого политика тех лет?

Вот что писали газеты мира после моего выступления: «Уход Горбачева в отставку вряд ли откроет путь к демократии» («Берлинер цайтунг»). «Решение Ельцина пойти в открытую атаку отражает скорее его слабость, чем силу» («Крисчен сайенс монитор»). «Иностранные дипломаты считают, что Горбачев остается самой подходящей кандидатурой, если не с точки зрения прогресса, то, во всяком случае, предотвращения там хаоса. Ельцин остается неизвестной величиной и может привести к анархии» («Таймс»).

А вот что заявил мой хороший друг, руководитель Казахстана Нурсултан Назарбаев: «В этот поворотный момент, когда мы переживаем экономический кризис, Ельцин фактически организует еще один кризис – на этот раз политический».

Для резкости у меня были причины разного плана, о них я говорил. В том числе чисто морального – мне было нестерпимо двурушничество Горбачева во время трагедии в Вильнюсе, я не мог ему простить, что он так легко похоронил программу «500 дней» – единственную нашу экономическую надежду тех лет.

Но были причины и более глубокого порядка, которые я начал в ту пору отчетливо осознавать.

К тому времени явно наметилась совершенно новая политическая сила, которая валила до кучи Ельцина и Горбачева, левую оппозицию и власти предержащие, для которой все мы были «агентами империализма» вместе с «американским шпионом» Яковлевым и «главным немцем» Горбачевым! Это было, по сути, зарождение будущего Фронта национального спасения – через разочарованных русских в Прибалтике, через новую, полозковскую компартию, через неформальных «новых коммунистов», через реакционные профсоюзы, через чернорубашечников и так далее.

В отличие от большинства демократов я догадывался, что угроза диктатуры исходит не только от окружения «Горби», но и от него самого. А это уже было по-настоящему страшно. Настанет момент, когда ему придется спасаться, и его выход через запасную дверь может иметь необратимые последствия. Ведь теперь консерваторы в Верховном Совете, которым руководил хитроумный Лукьянов, в правительстве, в ЦК КПСС, в силовых структурах имели четко сформулированную радикальную идеологию. Идеологию «национального спасения». Кризис в экономике, национальные конфликты на Кавказе они использовали в своих интересах, шаг за шагом разрабатывая модель чрезвычайного положения, а по сути – схему будущего государственного переворота.

В этой ситуации маневрировать между правыми и левыми было уже невозможно. Горбачев стоял перед ужасной необходимостью выбора. А однозначный выбор лишал его основного оружия – оружия политической игры, маневра, баланса. Без этого свободного пространства для вечных обещаний, блокировки с различными силами, неожиданных шагов – Горбачев уже не был бы Горбачевым.

Зажатый в угол различными политическими силами, он выдвинул идею нового Союзного договора. И сумел выиграть время.

В этот период обострения наших отношений с Горбачевым, когда начались политические забастовки шахтеров с требованием отставки Президента СССР, состоялась моя поездка в Страсбург на сессию Европарламента. Поскольку судьба российских реформ и российского Верховного Совета была еще очень проблематична, я решил заручиться поддержкой демократических парламентариев Европы.

Этой поездке не предшествовала какая-то определенная подготовительная работа. Расчет был на то, что они – демократы и мы – демократы. В Страсбурге меня встретил «холодный душ». Я бы даже сказал – ледяной. Вот, например, что писали западные газеты, оценивая этот визит.

«Монд»: «Приехав в Страсбург – эти ворота Европы, – Ельцин должен отметить, что здесь признают только одного русского – Горбачева. Особенно неприятным для Ельцина стал понедельник, когда его подвергла суровому испытанию группа социалистов Европарламента. Ельцин не ожидал, что его будут называть «демагогом» и «безответственным человеком», что председатель группы социалистов Жан-Пьер Кот упрекнет его в том, что он «представляет собой оппозицию Горбачеву», с которым, как он сказал, «мы чувствуем себя увереннее».

«Берлинер цайтунг»: «Депутаты Европарламента заняли четкую позицию. В очень недипломатичных выражениях они дали понять „главному сопернику“ М.Горбачева, что его единоборство с Горбачевым не находит понимания. Его стремление установить прямые отношения между Страсбургом и российским парламентом было отклонено. Развалившийся на части Советский Союз полностью дестабилизировал бы ситуацию».

«Нью-Йорк дейли ньюс»: «Необходимо помнить следующее: не располагающий опытом деятельности демократических институтов, Советский Союз может стремительно погрузиться в состояние кровопролития, голода, холода, анархии, если позиции Горбачева и нынешнего правительства, сколь бы слабыми они ни были, окажутся подорваны. Стремление Горбачева предотвратить развал СССР осуществимо лишь в случае сохранения политических реформ и определенного улучшения экономического положения. По мере своих возможностей США и другие страны Запада должны помочь Горбачеву в осуществлении этих целей».

Словом, это был тяжелый удар. Однако, вернувшись и чуть поостыв, я понял, что и в этой поездке был смысл. Россия делала первые шаги. В любом случае посещение Европарламента стало хорошим уроком. Важно не только то, кем ощущаешь себя ты, отправляясь на переговоры, не менее важно, кем считает тебя твой партнер. Для них Россия еще только обещала чем-то стать. Это отсюда нам казалось, что с нами все в порядке. Оттуда, из Европы, многое виделось непонятным и вовсе не обещавшим закончиться так, как мы уверяли.

Я же решил, что обещания нужно выполнять.

Весна 1991 года. Приближался апрельский пленум ЦК КПСС. Ничего хорошего этот очередной пленум Генеральному секретарю ЦК КПСС М. С. Горбачеву не сулил. Ожесточенная борьба с демократами на одном фланге могла не самортизировать, а, наоборот, ожесточить нападки партийных ортодоксов на другом. Чувствуя, что позиции Горбачева слабеют, его противники готовили мощное наступление. Целью этой атаки было снять Горбачева с должности Генерального секретаря, тем самым окончательно лишить его поддержки на съезде народных депутатов СССР, огромную часть которого составляли коммунисты, и покончить с его курсом в кратчайшие сроки.

Высчитав эту опасность, Горбачев сделал неожиданный ход. Собрав у себя в Ново-Огареве руководителей союзных республик, он попросил приехать на эту встречу и меня.

Я только что вернулся из Страсбурга. Совещание в Ново-Огареве было для меня сюрпризом. То, что сказал на встрече Горбачев, превзошло все мои ожидания. Президент СССР сообщил, что согласен на подписание нового Союзного договора, который значительно ослабит влияние центра на жизнь союзных республик. Он решительно выступает за принятие новой конституции, после чего существующие законодательные органы – Съезд народных депутатов и Верховный Совет СССР – будут распущены и состоятся прямые выборы нового президента. Я поставил свою подпись под заранее составленным совместным заявлением руководителей республик.

«Вашингтон пост»: «Советский президент Михаил Горбачев изменил сегодня политическое направление в сторону компромисса с несговорчивыми союзными республиками и добился поддержки со стороны своего главного соперника Бориса Ельцина. На проходившей за закрытыми дверями встрече с депутатами Ельцин рассказал, что Горбачев «пошел на важнейшие уступки» в вопросах децентрализации политической и экономической власти, благодаря чему, заметил Ельцин, теперь республики «смогут стать суверенными государствами». Ельцин напомнил собравшимся, как осенью прошлого года Горбачев обманул Россию с проектом программы «500 дней». «На этот раз Горбачев поклялся, что выполнит свои обещания. «Это было самое важное», – сказал Ельцин, заметив, что Горбачев «впервые разговаривал по-человечески».

Воспользовавшись договоренностью в Ново-Огареве, Горбачев приехал на пленум ЦК КПСС во всеоружии. Когда на него обрушился град критики, он резко поставил вопрос о доверии ему. Зная, что Горбачев получил поддержку лидеров союзных республик, участники пленума от республик решение об отставке Горбачева не поддержали бы. Он перехватил инициативу. Пленуму ничего не оставалось, как одобрить линию Горбачева. В заключительном слове он заявил на пленуме, что ему не по пути с теми, кто с помощью чрезвычайщины собирается остановить процессы демократизации и ограничить суверенитет республик.

В Ново-Огареве я подписал соглашение о моратории на политические забастовки. После этого я вылетел в Кузбасс, предложив шахтерам прекратить забастовки. Шахтеры спустились в забои.

И тем не менее назвать простыми наши отношения с Горбачевым в тот момент было никак нельзя. Сделав шаг навстречу России в ново-огаревском процессе, Горбачев по-прежнему изо всех сил пытался не допустить моего избрания Президентом России.

Этот вопрос его сильно волновал. Как рассказывал следователям российской прокуратуры бывший секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, «Горбачев много внимания уделял выступлениям Ельцина, событиям на митингах, на съездах народных депутатов России. Каждый шаг Ельцина он отслеживал, неоднократно при мне давал задание найти документы о здоровье Ельцина. Этот вопрос рассматривался на Политбюро то ли в 1987-м, то ли в 1988 году». (Видимо, мое выступление на октябрьском (1987 года) пленуме ЦК КПСС хотели объяснить следствием больной психики.)

В секретной записке ЦК Компартии РСФСР рекомендовалось «распылить силы пропагандистской машины противника» путем выдвижения десяти – двенадцати кандидатов на президентские выборы России, «ни один из которых не должен и не может рассчитывать на победу», тем самым отобрав голоса у Ельцина, организовать мощное и хорошо скоординированное наступление на позиции Ельцина…

Коммунисты ожесточенно готовились к предвыборной схватке, и делалось это с ведома и под руководством Генерального секретаря.

В ночные часы

Не только в политике бывают ситуации, из которых долго не можешь выпутаться, несмотря на весь жизненный опыт.

Я купил абонемент на теннис. Открыл для себя этот вид спорта. Администратор спорткомплекса, милая симпатичная женщина, очень старалась помочь, чтобы я действительно занимался. А место здесь было очень уютное – сауна, корты, все отлично, удобно. Ходить в установленное абонементом время я, естественно, не мог. Приезжал в неурочные часы. Как ей удавалось, не знаю, но одна свободная площадка для меня была всегда.

После тенниса она обычно приглашала нас с Александром Коржаковым к себе в тренерскую комнатку – посидеть, отдохнуть. Тут же наготове было что-нибудь вкусное.

…Прошло несколько месяцев, и я начал чувствовать какой-то дискомфорт. Место все-таки людное, тут занимаются спортом ученые, чиновники, студенты – словом, я стал ощущать чересчур пристальное внимание.

Однажды меня пригласили поиграть с космонавтами, в их спорткомплексе, – с Игорем Волком, Сашей Серебровым. Приняли они меня очень хорошо. И так я там здорово отдохнул! И тут я кое-что понял.

Помощь тренера – это, конечно, важно. Но мне не это было нужно. Кроме тенниса, который давал и отдых, и разрядку, и силы, мне нужны были свобода, раскованность, ощущение закрытой за собой двери. Я понял, что стал чрезвычайно остро, я бы даже сказал, болезненно, относиться к проявлениям чужой активности – когда человек пытается войти в мой внутренний мир. Даже при малейшем проявлении такой активности я «выпускаю иголки» и… закрываюсь. Но как объяснишь это женщине? Наверняка ей казалось, что это чьи-то интриги. Она обиделась…

Мне было неудобно, но ничего поделать с собой я не мог – как у многих политиков моего возраста и положения, у меня появился определенный синдром закрытости. Между тем, как и во многих других случаях, я еще раз понял: если чувствуешь опасность, тревогу, если тебе внутренне неуютно – нужно действовать решительно.

Впоследствии выяснилось: все задушевные разговоры с администратором спорткомплекса, милейшей женщиной и хорошим собеседником, тщательным образом прослушивались КГБ.

Опять авария

Сколько же их у меня было! И в бытность Председателем Верховного Совета я тоже попал в глупейшую аварию, в самом центре города, о которой много говорили и писали, и возможно, у кого-то возникло ощущение неясности. А дело было так.

В тот день Наина попросила охрану отвезти на работу моего доктора Анатолия Михайловича Григорьева: он утром проводил мне процедуры. Ему отдали машину, которая сопровождает мой автомобиль. Таким образом, пришлось ехать без машины сопровождения.

Обычный наш маршрут: выезжаем на Тверскую, первая машина впереди, моя сзади (у нас была договоренность с ГАИ, что при нашем въезде на переполненную улицу они перекрывают движение), мы пересекаем Тверскую, от которой до Белого дома рукой подать.

Честно говоря, я этот момент плохо помню – как-то расслабился, вытянул ноги (это привычка волейболистов – вытягивать ноги, колени-то разбитые на всю жизнь остаются, поэтому я и сидел в «Волге» рядом с водителем), задремал.

Движение в то утро было в восемь рядов, не то что коридорчика, дырки не было… Сотрудник ГАИ перекрыл движение, но, поскольку мы были без машины сопровождения, не все водители увидели предупреждающий жезл ГАИ. Нам бы притормозить, подождать, пока все остановятся. Но водитель глядит на меня, я автоматически делаю ему знак рукой: давай вперед! Он газанул, объехал большой фургон, и вот уже впереди просвет, как вдруг – страшный удар! И дикая боль в голове…

Мой тогдашний водитель, а я его привел с собой из Госстроя, сделал сразу три ошибки. Первая: не послушался начальника службы охраны, который настойчиво предлагал ехать в объезд. Вторая: поехал быстро, не прикрытый ГАИ. И третья: не успел затормозить. Мы въехали в деревянный забор, который самортизировал удар, а могли бы – в каменную стену. И вот тогда многое в нашей жизни сложилось бы иначе…

Женщину, которая сидела рядом с водителем столкнувшегося с нами «Жигуленка», с царапинами на голове сразу отвезли в поликлинику. А Коржаков, который в шоке сумел голыми руками отодрать заклинившую дверь, что в обычной ситуации вряд ли кому под силу, повез меня домой.

Дома, увидев меня, стала тихо оседать на пол Наина: вид у меня был тот еще – кровь, лицо белее мела. Потом она взяла себя в руки, помогла лечь в постель. Быстро примчалась «скорая». Врачи констатировали: легкое сотрясение, серьезных нарушений нет. Удар пришелся в височную часть головы и в бедро. Видимо, я действительно расслабился и не смог вовремя сгруппироваться. Врачи на всякий случай заставили ехать в больницу.

Там меня поместили в одноместную небольшую палату. Чувствовал я себя нормально, но тут началось – медсестры, врачи, больные, посетители… Всем хотелось посмотреть на живого Ельцина. В общем, чувствовал себя слоном в зоопарке, очень ему с тех пор сочувствую. Поэтому выдержал в больнице лишь одни сутки.

Недавно, летом 93-го, снова пронесся слух о моей болезни, о мифическом приступе. Мне снова звонят, снова волнуются.

Эта ситуация реальной или мифической угрозы жизни преследует меня, повторяется, вновь и вновь напоминает о себе. Будто хотят меня испугать. Проверяют характер. Держат «на взводе». Ну что ж, и это, наверное, хорошо. А тем, кто волнуется за меня, – большое спасибо.

Перед выбором

… Я не знал, кого мне выбрать.

Оставались последние часы. Срок подачи документов в Центральную избирательную комиссию по выборам Президента России истекал. Кто будет со мной в паре, кого я назову кандидатом в вице-президенты – этого решения с замиранием ждали многие люди. А я все никак не мог определить, кого мне выбрать.

Весна 91-го года. Пик предвыборной борьбы. Горбачев вел избирательную тактику довольно искусно, предложив целый веер кандидатур (разумеется, закулисно, как он умел это делать).

В тот момент я придавал кандидатуре вице-президента чрезмерно большое значение. Последующие опросы показали, что те, кто голосовал за Ельцина, голосовали бы за него и в том случае, если б кандидатом в вице-президенты был Иван Иванович Иванов, никому не известный человек! Но тогда я и моя команда жили в большом напряжении, находились в ожидании «последнего боя», так сказать, «страшного суда» избирателей…

Ситуация с каждым днем становилась все более двусмысленной. Было уже как-то неловко приходить на работу, смотреть людям в глаза – ведь нельзя, образно выражаясь, на такой скорости, с работающим на все сто мотором, ехать без колеса! Я кожей чувствовал, как напряженно ждут моего решения два человека: Геннадий Бурбулис и Руслан Хасбулатов.

Но ни один из них меня не устраивал. Что греха таить, я опасался чисто иррациональной антипатии народа. Меня не устраивал невыигрышный имидж обоих. Ну и самое главное: я чувствовал, что резко нарушу тем самым какое-то силовое равновесие в своей команде, одним махом решу их (тогда еще) подспудное соперничество и именно сейчас, когда это так не ко времени, наживу себе нового врага!

Руцкой был выдвинут кандидатом на пост вице-президента за несколько часов до истечения официального срока подачи заявления в Центральную избирательную комиссию.

О Руцком неожиданно вспомнили Людмила Пихоя и Геннадий Харин, ныне покойный. Руководители группы «спичрайтеров»-то есть по-русски текстовики. Эти люди – свердловчане, преподаватели вузов – и там еще были известны своим свободомыслием в первые годы горбачевской перестройки. Со мной они давно. И вот им вдруг пришла на ум эта идея. Они примчались утром ко мне в кабинет, радостные и взволнованные.

Что-то в этом ходе было. Идея сразу понравилась мне своей полной неожиданностью. Никаких близких деловых отношений с Руцким у меня не было. Идея расколоть монолитную полозковскую фракцию «Коммунисты России» и сразу выдвинуться в неформальные лидеры парламента реализовывалась Руцким без моего участия.

Как поведут себя эти «демократические коммунисты» дальше, было не очень ясно, но лидер их, безусловно, запомнился – своим неожиданным появлением и решительностью военного человека.

Руцкой был просто создан для избирательной кампании. Он как будто родился специально для того, чтобы быть запечатленным на глянцевых цветных плакатах, участвовать в телевизионных трансляциях, выступать перед большим скоплением народа. Внешность заслуженного артиста, боевой летчик – Герой Советского Союза, говорит резко и красиво. Одним словом – орел!.. Женщины средних лет будут просто млеть от восторга при виде такого вице-президента! А голоса армии!..

Не раз и не два я возвращался в памяти к этому эпизоду, осознавая горький урок: нельзя тянуться за красивой формой. Простая логика может оказаться обманчивой – в жизни ничего не бывает просто. За всякое слишком простое решение потом приходится дорого платить.

Забегая вперед, скажу, что первый период наших отношений был безоблачным и приятным. Во время путча Руцкой проявил себя по-военному твердо, чем тоже заслужил мое доверие. И лишь одна малозаметная деталь чуть подпортила впечатление от этих первых «медовых месяцев».

Александр Владимирович вдруг резко заинтересовался моим внешним видом. Он заходил ко мне в кабинет, делал страшные глаза и говорил: «Борис Николаевич, где вы взяли эти ботинки? Вам нельзя носить такие ботинки! Вы же Президент! Так, завтра будем выбирать вам обувь!» И назавтра Александр Владимирович предлагал мне не одну, а сразу шесть пар новенькой итальянской обуви! То же самое было с костюмом: «Этот цвет вам не идет. Будем выбирать…»

Я терпеть не могу, когда пытаются влезть в те уголки моей личной жизни, к которым я никого не собираюсь близко подпускать. Спасибо, конечно, за доброе участие, но обойдемся как-нибудь без советов вице-президента.

Для меня была несколько неожиданной эта любовь к лоску в бывшем «афганце», боевом офицере. Я, признаться, несколько растерялся от такого напора…

Главной же ошибкой Руцкого – вернее, не ошибкой, а органически присущей ему чертой – было упорное нежелание понять и принять собственный статус. С самого первого дня он считал, что вице-президент – это, если по-простому, первый заместитель президента.

Между тем даже школьник старших классов знает, что вице-президент – фигура представительская. Он выполняет разовые поручения, особые задания, данные ему президентом. Никакой самостоятельной политической позиции он – по определению – занимать не должен.

Руцкой внутренне не желал принимать ситуацию, при которой сразу несколько ключевых фигур в российском руководстве, включая вице-премьеров, играли в политике гораздо более весомую роль, чем он. Он искал выход из этого тупика, уже понимая, что не сработался с президентом. И нашел для себя роль поистине парадоксальную, никем не виданную доселе в нормальных институтах власти: роль резонера, блюстителя нравственности, мольеровского святоши, который со смиренным и одухотворенным видом рвется к президентскому креслу.

Лишь много месяцев спустя я осознал, что Руцкой никогда не был мне близок и чисто психологически, что называется, по душе, но тяжесть от общения с ним сказалась потом, когда исправлять ошибки было уже поздно.

Наша психологическая несовместимость проявлялась во многом, даже в мелочах. Например, я не мог принять его привычку подпускать грубую брань в разговоре, но главное – мне была чужда его агрессивность, нацеленность на поиск «внутреннего врага». Потом я понял – этому человеку была просто присуща глубоко спрятанная и оттого всегда для окружающих неожиданная злость.

Конечно, я не хочу ничего утрировать – Александр Владимирович умел быть добрым, внимательным, веселым, обходительным. Быть может, на его характер наложили отпечаток какие-то изломы военной судьбы или какие-то человеческие проблемы – мне уже этого узнать не дано. С Руцким мы не сошлись.

Какие кандидатуры были выставлены на первых президентских выборах помимо Ельцина? Давайте вспомним.

Бывший горбачевский премьер Рыжков.

За Рыжкова наверняка проголосует та часть населения, которая не хочет нового, которая – за СССР в прежнем виде, за плановую экономику, за спокойную жизнь на госдотациях, при стабильном прожиточном минимуме. Все эти приоритеты всегда активно защищал Рыжков. А в связи с павловской реформой, в связи с карабахским и южно-осетинским конфликтами, в связи с началом частнопредпринимательской эры эти приоритеты для большой части населения вышли на первый план.

Еще одна – на этот раз уже прямая – креатура Горбачева: Бакатин. Еще один отставник, прогрессист, симпатичный человек, окруженный вниманием прессы. За него, кстати, проголосовало немного избирателей, но свою роль он сыграл – вызвал некоторую сумятицу в мозгах, неуверенность у людей, часть из которых, запутавшись в кандидатурах, вовсе не пошла на участки для голосования.

И наконец, еще один «подарок» – три одиозные и очень активные фигуры, которые яростно выступили против демократической идеи вообще, против горбачевской перестройки и против Горбачева и Ельцина лично, за наведение порядка железной рукой – Макашов, Тулеев, Жириновский. Генерал, депутат, независимый политик. Три довольно современные (то есть жесткие, решительные, атакующие), злые по эмоциональному заряду и самое главное – опасные «фигуры, ибо когда черное мракобесие каждый день льется с телеэкрана – это парализует общество, я это понял по тем предвыборным неделям.

Довольно жуткие и в то же время привлекательные своей простотой лозунги Макашова – Тулеева – Жириновского: запретить, посадить, разогнать, выслать, заморозить, прекратить, отобрать, раздать и так далее в том же духе – оказали завораживающее воздействие на общественное сознание.

Я делаю этот вывод потому, что по итогам голосования на третье место уверенно вышел Жириновский. За этого человека, который в лихорадочном темпе лепил с телеэкрана один абсурдный тезис за другим, проголосовали миллионы (!) людей. Конечно, на них подействовал его лозунг, что пора отстранять от власти старых партаппаратчиков, членов Политбюро ЦК КПСС, и «давать дорогу адвокатам». Но, думаю, главное в другом. В таком сложном и замученном политикой обществе, как наше, «бешеный» вождь с фашистской или полуфашистской установкой всегда имеет немало шансов. А если другие политики в провале – этому человеку «зеленый свет». Ведь при разваливающейся экономике невежество, дикость и темнота распространяются с необычайной быстротой…

Конечно, «ястребы» во всем обвиняли Горбачева (да и Рыжков порой выступал с критикой в его адрес), но ведь он-то в выборах не участвовал! Объективно все кандидаты работали на него. То есть против меня. И он через своих людей помогал всем моим противникам – за исключением, быть может, Жириновского. Рыжкову и Бакатину помогали организовывать избирательную кампанию, на Тулеева работали депутатские фракции российского парламента, Макашова поддерживали Полозков и его компартия.

А против меня работали еще и такие обстоятельства. За два года (со времени моих выборов в народные депутаты СССР) я приобрел репутацию «вечного оппозиционера». Программа «500 дней» оказалась лишь обещанием. Я поддерживал новую и непонятную идею суверенитета России.

Эпоха повального увлечения демократическими лозунгами прошла: демократия ассоциировалась с горбачевской говорильней и падением уровня жизни. Разочарованность в Горбачеве вроде бы работала на Ельцина. Но и против него тоже – от этого старого политического сюжета народ успел устать.

И все же тактика распыления голосов в конечном итоге обернулась против Михаила Сергеевича. Вдруг все осознали: столько разных кандидатов – все против Ельцина. Опять нашего обижают!

Мне трудно объективно говорить о том, что же главным образом повлияло на мой успех в первых свободных выборах. И все-таки я думаю, что миф об «обиженном» Ельцине, образ врага режима сыграли тут не самую важную роль.

Самым важным политическим мотивом этих выборов я считаю разделение ролей: Горбачев представлял собой Союз, империю, старую державу, а я – Россию, независимую республику, новую и даже пока еще не существующую страну. Появления этой страны все ждали с нетерпением.

Большая часть российского общества подошла к июню 91-го с ощущением финала советского периода истории. Само слово «советский» уже невозможно было произносить. Оно исчерпало свой ресурс. Во всем мире образ СССР был неразрывно связан с образом военной силы. «Советский человек» и «советский танк» – оба эти понятия находились в каком-то немыслимом, сложном, неразрывном единстве. Изменив в рамках своей глобальной стратегии наш образ в мировом сообществе, зачехлив пушки у наших танков, Горбачев продолжал твердить о социализме, о дружбе советских народов, о достижениях советского образа жизни, которые нужно развивать и обогащать, не понимая, что зашел в тупик.

Эта страна уже не могла существовать вне образа империи. Образ империи не мог существовать вне образа силы.

СССР кончился в том числе и тогда, когда первый молоток стукнул по Берлинской стене.

Со всем «советским» у наших людей – пусть не всех, но наиболее активной и мыслящей части общества – уже было покончено. Именно с этой точки зрения, сквозь эту призму страна смотрела на выбор нового лидера.

Я пришел с идеей самого радикального освобождения от «советского» наследия – не просто путем различных реформ, а путем изменения державной, несущей, страдательной функции России.

Ново-Огарево. Акт первый

Обычно переговоры в Ново-Огареве, одной из подмосковных резиденций Президента СССР, происходили примерно по одинаковому сценарию. Сначала выступал Горбачев, говорил в своей манере: долго, округло, неторопливо. Затем приглашал к обсуждению нас.

Как правило, в конце мне приходилось брать инициативу на себя, если шла речь о принципиальном вопросе. И спорить. Это всех устраивало.

Нужно было видеть обстановку в небольшом торжественном зале, где все блистало правительственным великолепием, когда за длинным столом нависала тяжелая пауза и присутствующие пытались прятать глаза…

При существовании двух полюсов всем остальным было удобно выбирать свою позицию, маневрировать. Мы с Горбачевым брали всю моральную тяжесть выяснения спорных проблем на себя. …Как ни странно, это никогда не приводило к скандалам, к каким-то неприятным сценам.

Почему? Ведь, по сути, мы договаривались об ограничении полномочий союзного центра. Происходила вещь, вроде бы нестерпимая для такого человека, как Горбачев: ограничение власти. Но тут нужно было учитывать ряд обстоятельств.

Во-первых, внешне он шел как бы во главе этого процесса, сохраняя «отцовскую» позицию, инициативу и лидерство – по крайней мере, в глазах общественного мнения. Никто не посягал на стратегическую роль Президента Союза: все глобальные вопросы внешней политики, обороны, большая часть финансовой системы оставались за ним.

Во-вторых, с Горбачева разом снималась ответственность за национальные конфликты! Вернее, изменялась его роль в распутывании этих безумных кровавых клубков – из «человека с ружьем» он сразу превращался в миротворца, в третейского судью.

В-третьих, ему нравилась беспрецедентная в мировой практике роль: руководителя не одного, а множества демократических государств. Это был очень хороший полигон для гибкого вхождения в роль мирового лидера.

Ну и, наконец, психологический фон. Ситуация диктовала (и позволяла) нам с Горбачевым оставаться в процессе переговоров нормальными людьми. Отбросить личное. Слишком высока была цена каждого слова, а кроме того, когда все конфликтные моменты заранее обговариваются экспертами, целыми группами людей, когда ты психологически готов к трудному разговору – это уже не заседание Политбюро, где каждый шаг в сторону расценивается как побег.

После переговоров мы переходили обычно в другой зал, где нас ждал дружеский ужин, любимый горбачевский коньяк – «Юбилейный». Выходили мы после ужина, подогретые и волнующей обстановкой встречи, и ужином.

Пока я отстаивал интересы России за столом переговоров, моим ребятам приходилось отстаивать их в других, забавных ситуациях. Обычно машину Президента России старались поставить у входа первой. Но однажды мой автомобиль оказался в конце вереницы правительственных лимузинов. Моя охрана всполошилась, и, сделав немыслимый разворот, зацепив ново-огаревский газон, машина в конце концов опять оказалась первой: Россия главнее!.. Ребячество, конечно. Комендант Ново-Огарева был взбешен, грозился выставить штраф за испорченный кусок газона. Но они как-то отбились.

Быть может, со стороны такое количество «президентов», на самом деле реальной властью не обладающих, выглядело в ту пору несколько смешно. И тем не менее эти встречи вспоминаются теперь без всякой неловкости, а с грустью.

Какая была не использована возможность!

Трудно сейчас сказать, что могло бы получиться из этой ново-огаревской концепции. Быть может, это была бы самостоятельность на словах, а не на деле, и трения России с союзным правительством все равно были бы неизбежны. И все-таки наше расставание с СССР происходило бы гораздо более мирно, безболезненно.

А после 19 августа Союза не стало в один день…

Однако это был не просто «цивилизованный развод», как назвала ново-огаревский договор пресса. Мы с Горбачевым вдруг ясно почувствовали, что наши интересы наконец-то совпали. Что эти роли нас вполне устраивают. Горбачев сохранял свое старшинство, я – свою независимость. Это было идеальное решение для обоих.

Мы наконец-то стали встречаться неофициально. В этих конфиденциальных встречах иногда принимал участие и Назарбаев.

29 июля 1991 года в Ново-Огареве состоялась встреча, которая носила принципиальный характер. Михаил Горбачев должен был уезжать в отпуск в Форос. Сразу же после его возвращения из Крыма на 20 августа было назначено подписание нового Союзного договора. Сейчас мы имели возможность еще раз обсудить самые острые вопросы, которые каждый из нас считал нерешенными.

Разговор начали в одном из залов особняка. Все шло нормально, но когда коснулись тем совсем конфиденциальных, я вдруг замолчал. «Ты что, Борис?» – удивился Горбачев. Мне сложно сейчас вспомнить, какое чувство в тот момент я испытывал. Но было необъяснимое ощущение, будто за спиной кто-то стоит, кто-то за тобой неотступно подглядывает. Я сказал тогда: «Пойдемте на балкон, мне кажется, что нас подслушивают». Горбачев не слишком твердо ответил: «Да брось ты», – но все-таки пошел за мной.

А говорили мы вот о чем. Я стал убеждать Президента, что если он рассчитывает на обновленную федерацию, в нее республики войдут только в том случае, если он сменит хотя бы часть своего самого одиозного окружения. Кто поверит в новый Союзный договор, если председателем КГБ останется Крючков, на совести которого события в Литве. Ни одна республика не захочет войти в такой Союз. Или министр обороны Язов, – разве может быть в новом содружестве такой «ястреб» из старых, отживших уже времен.

Видно, Горбачеву нелегко давался этот разговор, он был напряжен. Меня поддержал Нурсултан Назарбаев, сказал, что надо обязательно сменить министра внутренних дел Пуго и председателя Гостелерадио Кравченко. Потом добавил: «А какой вице-президент из Янаева?!" Михаил Сергеевич сказал: «Крючкова и Пуго мы уберем».

Я стал убеждать Горбачева отказаться от совмещения постов Генерального секретаря ЦК КПСС и Президента Союза. Удивительно, но на этот раз он впервые не отверг мое предложение. И даже посоветовался: «А может быть, мне пойти на всенародные выборы?»

Все трое единодушно решили, что после подписания договора необходимо поменять Валентина Павлова, тогдашнего премьер-министра. Горбачев спросил: «А кого вы видите на этой должности?» Я предложил Нурсултана Абишевича Назарбаева на должность премьер-министра нового Союза. Горбачев сначала удивился, потом быстро оценил этот вариант и сказал, что согласен. «Другие кандидатуры вместе обсудим после 20 августа», – закончил он разговор.

Такой была эта встреча, и, я думаю, многое сложилось бы иначе, если бы то, о чем мы договорились втроем, удалось осуществить. История могла пойти совсем по другому пути.

Пройдет немного времени, и я своими глазами увижу расшифровку разговора Президента СССР, Президента России и руководителя Казахстана. После августовского путча в кабинете у Болдина, начальника аппарата Горбачева, следователи прокуратуры нашли в двух сейфах горы папок с текстами разговоров Ельцина. Меня в течение нескольких лет записывали – утром, днем, вечером, ночью, в любое время суток. Записали и этот разговор. Может быть, эта запись и стала спусковым курком августа 91-го года.

Россия. День за днем. 1991 год

Январь

На 14-й день после инфаркта состояние Рыжкова можно счисть удовлетворительным, он уже начал ходить по палате.

Вечером 8 января премьер-министр Литвы Прунскене с трибуны ВС Литвы сделала официальное заявление об отставке своего правительства в полном составе.

12 января подразделения ВС МВД СССР заняли здание Дома печати – Литовского издательства ЦК КПСС. В Вильнюсе обстановка обострилась. Тяжело ранены два человека. По радио звучат призывы ехать в Вильнюс, защищать важные объекты. На площади Независимости собралось большое количество народа. Образован Комитет национального спасения Литвы, который парламент Литвы объявил незаконным.

Министр иностранных дел Литвы Саударгас направил Шеварднадзе ноту протеста, в которой назвал все происходящее «актом агрессии».

14 января. Вильнюс в трауре. «По уточненным данным, погибло 14 человек. В больницах много тяжелораненых. С приездом делегации Совета Федерации СССР удалось договориться с военными о том, что ночью никаких действий предпринято не будет.

На утреннем заседании парламента Пуго заявил, что к человеческим жертвам привела политика руководства Литвы.

Комментируя события в Литве, Горбачев сказал, что узнал о случившемся только рано утром. Также он сказал, что необходим диалог, но желания диалога при беседе с Ландсбергисом он, Горбачев, не обнаружил.

Постановлением ВС СССР утвержден премьер-министр СССР. Им стал B. C. Павлов, с 1989 года бывший министром финансов СССР.

22 января Президент СССР издал Указ «О прекращении приема к платежу денежных знаков Госбанка СССР достоинством 50 и 100 рублей образца 1961 года и ограничении выдачи наличных денег со вкладов граждан». Выдача денег в учреждениях Сбербанка – до 500 рублей в месяц. Формулировка причины – усиление борьбы со спекуляцией и коррупцией в целях нормализации денежного обращения.

Госбанк СССР выступил с сообщением, где сказано, что, несмотря на «самодеятельность» некоторых регионов, срок обмена купюр продлен не будет.

ВС СССР постановил провести на всей территории СССР 17 марта 1991 года референдум о сохранении Союза ССР как обновленной Федерации равноправных и суверенных республик.

Февраль

Московская статистическая служба сообщила, что в Москве в 1991 году ожидается 100 тысяч безработных молодых людей.

Пресс-служба Президента СССР опровергла заявление бизнесмена Тарасова о тайной сделке Горбачева с японским правительством о получении 200 миллиардов долларов за 4 острова Курильской гряды. Также сообщено, что Горбачев намерен обратиться в суд, если ему не будут принесены публичные извинения.

Министерство печати и массовой информации РСФСР распространило заявление, в котором сообщается, что с 1 февраля запрещено вещание «Радио России» на волнах «Маяка» и первой общесоюзной программы.

Пленарное заседание сессии ВС РСФСР 7 февраля началось с того, что один из депутатов сообщил об обнаружении и вскрытии минувшей ночью двух комнат в здании Дома Советов республики, принадлежащих КГБ СССР и оборудованных радиоаппаратурой. Было предложено провести депутатское расследование, но при голосовании предложение отклонили.

19 февраля Ельцин выступил по телевидению с интервью по поводу событий в Прибалтике, в котором, в частности, предложил Президенту СССР Горбачеву уйти в отставку.

На сессии ВС РСФСР заместитель Председателя ВС Горячева зачитала политическое заявление, обращенное к парламенту. Его также подписали Исаев, Исаков, Абдулатипов и другие. В заявлении говорится, что Ельцин не оправдал надежды, возлагаемые на него при избрании. Реакция Ельцина неизвестна, так как он находится в поездке по Нечерноземной зоне РСФСР. Первый заместитель Председателя ВС РСФСР Хасбулатов предложил принять политическое заявление к сведению.

Март

Кабинет Министров СССР принял решение об отмене ограничения на выдачу сбережений в размере 500 рублей в месяц со вкладов частных лиц в Сбербанке СССР.

На пленарном заседании палат в Кремле 7 марта состоялось обсуждение кандидатов в члены Совета безопасности СССР. Избраны Янаев, Павлов, Бакатин, Бессмертных и др.

ЦК компартий трех союзных республик – РСФСР, Украины и БССР – провели встречу за круглым столом по проблеме «В сохранении и обновлении Союза ССР – судьба страны, будущее народов».

Коллективу Прокуратуры РСФСР был представлен новый генеральный прокурор республики Степанков.

Свыше ста миллионов долларов задолжал СССР различным американским компаниям за товары и услуги, которые были поставлены, оказаны, но не оплачены.

Первый в истории страны референдум состоялся 17 марта. Абсолютное большинство граждан СССР, принявших участие во всенародном голосовании, ответило «да» на поставленный в бюллетене вопрос о сохранении Союза.

Результаты российского референдума: на оба вопроса – о сохранении Союза и учреждении поста Президента РСФСР – утвердительно ответили большинство россиян, при этом на второй вопрос – 70,88 процента жителей республики.

Принят Указ Президента СССР «О реформе розничных цен и социальной защите населения».

Политическая забастовка горняков Кузбасса набирает масштабы. К 15 марта в нее включилось свыше трети угледобывающих предприятий бассейна.

Апрель

Произошла реформа цен. Вареная колбаса в магазинах стоит теперь 8 рублей (бывшая двухрублевая), говядина – 7 рублей за килограмм, батоны – 60 копеек, пряники – почти три рубля. Телевизор «Электрон» теперь стоит от 1800 до 1990 рублей. Эксперимент с ценами в Латвии начался за три месяца до союзного. Мясо здесь стоит 12 рублей 30 копеек, масло – 10 рублей, яйца – 3 – 4 рубля, сыр – 8 рублей и дороже.

14 апреля открытым голосованием Президентом Грузии избран З. Гамсахурдиа.

В Южной Осетии проведена операция по разоружению вооруженных групп.

Третий российский съезд завершил работу. Главным итогом съезда обозреватели считают постановление, которым съезд наделяет Председателя ВС РСФСР Ельцина дополнительными полномочиями для осуществления антикризисных мер.

10 апреля в НКАО обстреляны армянское село Ехцахог Шушинского района и три воинских поста.

Оперативные данные о работе промышленности страны за первый квартал 1991 года: общее падение объема производства к соответствующему периоду прошлого года составило 5 процентов, в том числе в марте – 6 процентов.

Совмин СССР установил повышенные ставки налогов на экспорт и импорт. Эти ставки могут доходить до 600 процентов стоимости товара.

Литва. После захвата банка в вильнюсском пригороде Ново-Вильня ОМОН и военные провели почти по всей республике операцию по захвату объектов, ранее находившихся в ведении ДОСААФ. Обстановка в Литве накалилась.

Кампания по выборам Президента РСФСР, которые состоятся 12 июня, обойдется в 155 миллионов рублей. Такова смета расходов, утвержденная 27 апреля Президиумом ВС России.

Май

Кабинетом Министров СССР для пострадавших от землетрясения районов Грузии выделено из резерва правительства 20 тысяч литров крови и кровезаменителей, 1560 палаток, тысяча туб мясных и молочных консервов, молоко, сахар, соль.

Рыжков будет баллотироваться на пост Президента России. Он сказал корреспонденту «Известий», что получил много писем из разных областей РСФСР с просьбой дать такое согласие. Согласие дано. Рыжков прошел медицинское обследование и убедился, что здоровье восстановлено.

На азербайджано-армянской границе вновь льется кровь. В последние дни конфликт получил столь трагическое продолжение, что высокопоставленные лица в МВД СССР называют происходящее настоящей войной между двумя республиками.

12 мая на полигоне Капустин Яр взорвана последняя советская ракета РСД-10, а 1 мая в США была уничтожена последняя крылатая ракета наземного базирования, неделей позже – ракета «Першинг-2».

Силаев подписал распоряжение об отмене налога с продаж на все продовольственные товары, за исключением алкогольных напитков, табачных изделий, кофе, тортов, шоколадных конфет и продуктов в шоколаде.

Кабинет Министров СССР распорядился увеличить зарплату авиадиспетчерам на 50 процентов, остальные требования рекомендовано рассмотреть соответствующим министерствам и ведомствам. Забастовка авиадиспетчеров, назначенная на 21 мая, не состоялась.

Отвечая на вопросы журналистов, Ельцин, кандидат номер один на пост Президента России, сказал: «Принять решение о выходе из партии для меня было нелегко. И все-таки многие – как беспартийные, так и коммунисты, – уверен, поняли мои поступок: разве нормально, будучи Председателем ВС, быть в зависимости от ЦК одной из партий, а тем более считать ее указания выше всех законов, выше Конституции? Я свой выбор сделал и не жалею о нем».

23 мая совершено нападение омского ОМОНа МВД СССР на пять таможенных постов латвийской республики на границе с Литвой и Эстонией.

24 мая будет намечена дата начала предупредительной забастовки нефтяников.

Пуго, отвечая на вопросы корреспондентов относительно ситуации на межреспубликанских границах в Прибалтике, полностью отрицает причастность ОМОНа к тамошним драматическим событиям.

Генеральный прокурор СССР Трубин отдал указание прокурору Латвийской ССР возбудить уголовное дело в отношении рижского ОМОНа «в целях установления правомерности его самовольных действий по ликвидации незаконно возведенных постов таможенной службы по признаку превышения власти».

Июнь

Пятая Всесоюзная конференция независимых профсоюзов приняла Хартию независимости профсоюзов в СССР.

Очередное заседание Подготовительного комитета по завершению работы над проектом нового Союзного договора состоялось 3 июня в Ново-Огареве. Руководители республик продемонстрировали единство во взглядах на процедуру утверждения договора – она должна быть четко определена в самом тексте, чтобы исключить вмешательство союзного съезда и ВС в процесс утверждения документа.

В Вильнюсе состоялось заседание Совета балтийских государств, участники которого приняли два документа: «О действиях СССР против балтийских стран и народов» и соглашение о сотрудничестве балтийских государств на пути к переговорам с Союзом ССР.

Народный депутат СССР В.Филиппов обратился к ВС СССР и избирателям с просьбой освободить его от депутатских обязанностей и призывом ко всем депутатам СССР сделать то же самое в интересах общества.

Состоялись выборы главы российского государства. 12 июня Президентом Российской Федерации избран Б. Н. Ельцин.

Премьер-министр СССР Павлов выступил 17 июня в союзном парламенте с сообщением о политическом и экономическом состоянии страны. Павлов сделал лейтмотивом своего выступления требование чрезвычайных полномочий для Кабинета министров – в том числе права на законодательную инициативу и на принятие «временных решений».

Депутаты Ленсовета проголосовали за возвращение Ленинграду его исторического названия – Санкт – Петербург.

Июль

Группа известных политических деятелей, в которую вошли Вольский, Попов, Руцкой, Собчак, Шаталин, Шеварднадзе, Яковлев, Силаев, Петраков, выступила с обращением к народу. В обращении говорится о создании «Движения демократических реформ».

3 июля состоялась встреча Горбачева с руководителями 9 республик. Участники встречи подтвердили свою приверженность принятому 23 апреля в Ново-Огареве заявлению.

Под председательством Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором принято заявление по вопросу о новом Союзном договоре. Политбюро призывает все парторганизации, каждого коммуниста занять активную позицию в этом вопросе, формировать широкое общественное мнение в пользу скорейшего заключения договора.

На утреннем заседании 11 июля союзный парламент приступил к рассмотрению одного из важнейших вопросов повестки дня пятой сессии ВС страны: началось обсуждение проекта Договора Союза суверенных государств. В работе заседания принял участие Горбачев.

Очередной тур голосования по кандидатуре Председателя ВС РФ закончился безрезультатно. Голоса разделились между кандидатурами Бабурина и Хасбулатова. 17 июля российский съезд народных депутатов закрыл свою работу, отложив выборы Председателя ВС на три месяца.

Президент России Ельцин подписал Указ о прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР.

23 июля во второй половине дня началась очередная встреча в Ново-Огареве полномочных делегаций Союза и республик, в ходе которой будет продолжаться работа над проектом Союзного договора.

25 июля начал работу очередной пленум ЦК КПСС. На пленуме выступил Горбачев с докладом по Программе КПСС.

Август

Президент СССР, находящийся сейчас на отдыхе в Крыму, вернется в Москву скорее всего к 20 августа. На этот день назначена первая церемония подписания ново-Союзного договора. Первыми договор подпишут полномочные государственные делегации России и входящих в ее состав республик, а также Казахстана и Узбекистана.

На пленуме ЦК КП России первый секретарь ЦК Полозков представил заявление с просьбой освободить его от обязанностей первого секретаря и вывести из состава Политбюро в связи с переходом на другую работу.

СССР в 1991–1994 годах придется выплачивать до 15 миллиардов долларов ежегодно в погашение процентов своей задолженности западным странам, а также по краткосрочным кредитам.

Опубликован Закон СССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий».

На пресс-конференции в Алма-Ате Президент Казахстана Назарбаев заявил, что 20 августа Союзный договор подпишут, кроме объявленных ранее России, Казахстана и

Узбекистана, Белоруссия и Таджикистан. На следующих этапах, в сентябре – октябре, к договору примкнут Азербайджан, Туркмения, Кыргызстан и Украина.

В Ташкенте проходит встреча президентов пяти республик: Узбекистана, Казахстана, -Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана. В качестве наблюдателя будет присутствовать премьер-министр Азербайджана. Обсуждению подлежит механизм осуществления Союзного договора.

Председатель ВС СССР Лукьянов постановил созвать шестую сессию ВС СССР 17 сентября 1991 года в Москве.

19 августа, кроме «Правды», газеты не вышли.

20 августа опубликованы указ вице-президента СССР Янаева от 18 августа о взятии на себя полномочий президента в связи с состоянием здоровья Горбачева, Постановление № 1 ГКЧП в СССР, Обращение ГКЧП к главам государств и правительств и генеральному секретарю ООН.

В «Обращении к гражданам России» Ельцин заявляет о том, что в ночь с 18 на 19 августа отстранен от власти президент страны. «Мы считаем, что такие силовые методы неприемлемы. Они дискредитируют СССР перед всем миром, подрывают наш престиж в мировом сообществе, возвращают нас к эпохе холодной войны и изоляции Советского Союза… Все это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти так называемый комитет. Соответственно объявляем незаконными все решения и распоряжения этого комитета».

Обратившись к гражданам Украины, Председатель ВС Украины Кравчук разъяснил, что на Украине ЧП не введено и в республике продолжают действовать Конституция и законы, принятые ВС УССР.

21 августа открылась чрезвычайная сессия ВС РСФСР. Организаторы военного переворота, члены так называемого ГКЧП, арестованы по пути в аэропорт «Внуково».

22 августа Президент СССР Горбачев заявил, что полностью владеет ситуацией и что восстановлена связь со страной. Он дал указание начальнику Генштаба Вооруженных Сил СССР Моисееву отвести все войска в места их постоянной дислокации.

24 августа над Кремлем поднят Российский флаг.

Допрошены и арестованы бывший премьер-министр страны Павлов и председатель Крестьянского союза СССР Стародубцев. Идет розыск первого секретаря МГК КПСС Прокофьева.

25 августа Горбачев сложил с себя полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС.

Покончили жизнь самоубийством маршал Ахромеев, управляющий делами ЦК КПСС Кручина и министр внутренних дел СССР Пуго.

Независимость Молдовы провозгласило Великое национальное собрание граждан республики.

Первый секретарь МГК КПСС Прокофьев сдался властям.

ВЛКСМ как единой организации больше не существует.

27 августа состоялась встреча президентов России, Казахстана и Кыргызстана с Горбачевым. Эти три республики согласны подписать Союзный договор.

На внеочередной сессии ВС СССР 28 августа Горбачев заявил: «Если бы ВС собрался 19 августа, путч был бы остановлен в самом начале».

Лукьянову предстоит очная ставка с членами ГКЧП. По обвинению в измене Родине арестованы 12 человек, сообщил генеральный прокурор России.

Президиум ВС Украины обратился к гражданам республики с заявлением, в котором провозгласил независимость республики.

Генпрокурор СССР Трубин заявил сессии о своей отставке. ВС СССР выразил недоверие коллегии Прокуратуры СССР и расформировал ее.

Президент Горбачев упразднил военно-политические органы в армии, на флоте, в КГБ, МВД и железнодорожных войсках.

Президент Казахстана Н. Назарбаев издал указ о закрытии Семипалатинского ядерного полигона.

На сессии ВС Азербайджана решено обсудить вопрос о государственной независимости республики.

Шеварднадзе, Яковлев и Попов отказались войти в Совет безопасности СССР. 30 августа сессия ВС СССР приняла решение сформировать Совет безопасности из руководителей девяти республик – участниц ново-огаревского процесса. Кроме них, Горбачев предложил ввести в Совет еще нескольких человек, в число которых вошли и упомянутые трое.