Уважаемые друзья, мне очень приятно, что мне предоставлена такая честь выступить в профессиональной аудитории, в присутствии ведущих экономистов, социологов, политологов страны. Конечно, я размышлял о том, что было бы интересно для этой аудитории, и, одновременно, актуально, отвечало бы на целый ряд злободневных вопросов сегодняшнего дня, способствовало бы пониманию главных экономических процессов. Центральная проблема заключается в том, как сделать экономику России цивилизованной, как сделать так, чтобы рос ВВП, росло благосостояние и качество жизни.

Я буду сегодня говорить, в этой связи, об абсолютно известных вещах. Мне кажется, что они должны быть понятны, но каждый день я встречаю на страницах научных журналов, в прессе позиции, из которых становится ясно, что какие-то очевидные вещи почему-то неизвестны. Я попытаюсь ответить на вопрос, что же нужно сегодня делать, что бы в ближайшие два, три, четыре года экономический потенциал России существенно возрос. Я считаю это вполне возможным и у правительства есть для этого все необходимые инструменты.

Мы сейчас живем в очень благоприятной ситуации, которую, может быть, Россия в какие-то другие исторические периоды не имела. Мы располагаем возможностью сделать серьезные шаги вперед в экономике.

Часто мне говорят: «Почему накапливается такой стабилизационный фонд? Правительство не умеет использовать деньги внутри своей экономики…». Утверждается, что мы теряем шансы именно сейчас уникальную возможность диверсифицировать российскую экономику. За счет такого быстро прирастающего богатства в виде упавшей с неба мировой конъюнктуры, связанной с высокими ценами на нефть, быстро настроить крупные высокотехнологичные промышленные предприятия. При этом не учитывается целый ряд вещей.

Я хочу начать с того, что рост инвестиций в нашу экономику достаточно четко прогрессирует, т. е. мы перешли от очень плохого инвестиционного климата к достаточно стабильному наращиванию ежегодного объема инвестиций в основные фонды. Стоит обратить внимание, что с 2000 года по 2004 год мы больше, чем в два раза нарастили инвестиции.

В текущих ценах с 2006 по 2009 годы мы еще раз удваиваем объем инвестиций, причем это абсолютно такой консервативный прогноз, сделанный и принятый правительством в этом году. Вы мне скажете: «А это же в номинальных ценах, а не в реальном выражении». У нас теперь существует строгое правило, я должен назвать сначала в рублях, в номинальных ценах, но я для удобства сделаю то же самое, переведу по фактическому или прогнозируемому курсу в доллары.

Что же будет происходить в валютном выражении в нашей экономике, сколько наша экономика будет потреблять инвестиций? Мы с 2000 года к 2004 году удвоили (таблица 1), а к 2005 году, это факт, утроили объем инвестиций в экономике. К 2009 году еще удваиваем — со $125 до $264 млрд. Это значит, что наша экономика ежегодно стабильно наращивает потенциал привлекательности для модернизации, т. е. каждый год наша экономика получает инвестиции для совершенствования производств или строительства новых предприятий. Их строится очень много, только почему-то это не «на слуху».

И 2004 год для этой динамики является очень интересным. В этом году старение парка оборудования прекратилось и началось его обновление, т. е. мы получили тот объем инвестиций, уникальный, который в ходе реформ, неправильной экономической политики утеряли, но в 2004 году снова вернули. Модернизация экономики пошла своим путем и я просто привожу известные данные о том, что степень износа оборудования стала уменьшаться.

Конечно, если говорить о структуре экономики, о структуре этих инвестиций, то не так уж их много в перерабатывающей промышленности, однако очень неплохо «живет» транспорт, увеличивший до $19 млрд. ежегодные инвестиции в основные фонды, а в строительстве отмечен их рост в 2,5 раза. Т. е. темпы не маленькие, но, самое главное, эти темпы надо сохранить, накапливая потенциал дальнейшего роста. Иначе говоря, нужно обеспечить абсолютно стабильные условия для инвестиций, которые достаточно устойчиво позволят наращивать привлекательность российской экономики.

Цена на нефть, к сожалению, как бы нам не хотелось жить независимо от нее, оказывает существенное, а иногда ключевое и драматическое влияние на судьбу нашей экономики. Если измерить ее в текущих ценах, то цена барреля доходила в начале 1980-х годов до $37,9, но в 1998 году средняя была около $12–15. Если же измерить в ценах 2005 года, то мы должны учесть, что мы не дошли до пика, который был в 1980-х.

Также могут повториться и драматические моменты падения цены нефти, которые для России означали не только потерю потенциала, снижение темпов роста, или даже потерю части ВВП, но и знаменовались важными социальными изменениями в обществе. У предыдущей модели плановой экономики не хватило запаса устойчивости, мы имели развал СССР. Это — одно из социальных последствий неправильного стратегического распоряжения располагаемыми ресурсами.

В этой связи я хочу сказать, что сейчас мы находимся в благоприятном периоде и каждый год имеем положительное сальдо платежного баланса, приток валюты в страну больше, чем отток, и, в результате, этот баланс при водит к увеличению золотовалютных резервов. Мы прогнозируем, на конец 2006 г. их прирост составит $100 млрд., т. е. никогда так быстро не накапливался золотовалютный резерв.

Что это такое? Это означает, что Центральный Банк под напором большого объема валюты, что бы сохранить курс, вынужден ее покупать и инвестировать очень большое количество денег в экономику. И это связано не с объемом товаров и скоростью обращения денег, а просто со случайными событиями политического или более фундаментального характера, определяющими цену на нефть. За 8 месяцев этого года мы имеем прирост золотовалютных резервов на $77 млрд., и, как я сказал, скорее всего, он составит $100 млрд.

Что происходит с денежной массой (агрегат М2). В прошлом году за 8 месяцев денежная масса увеличилась на 37,2%, в этом году на 45%. Сколько нужно стране, чтобы жить нормально и иметь именно тот прирост денежной массы, который обеспечивает оборот и потребность экономики? В Китае это 17–18%, есть другие страны, где 20–23%.

Конечно, надо учитывать скорость обращения денег, которая тоже меняется: чем меньше скорость обращения, чем меньше люди бегут от рублей, чем больше готовятся в них сберегать, тем скорость обращения становится медленней и в какой-то момент, это, конечно, «съедает» излишние деньги. Тем не менее, такой прирост денежной массы, равный 45%, это, конечно, чрезмерный приток.

Прирост денежной массы на 669% в 1992 году обеспечил инфляцию 2510%, у нас был такой год. Прирост денежной массы на 365% обеспечил инфляцию 840% в 1993 году. Если мы посмотрим, то и далее корреляция достаточно серьезная. В последние годы мы наращивали денежную массу сравнительно высокими темпами, при этом мы всегда почему-то себя спрашивали, отчего нам никак не удается побороть инфляцию, никак не удается сдержать укрепление рубля. А ведь мы же сами не могли поставить под контроль ключевые показатели развития нашей экономики, которые регулируются правительством, находятся в зависимости от правительства.

Можно привести пример. В Великобритании в начале 1980-х инфляция была 16,8%, а в Германии — 13,1%; это выше даже, чем у нас сейчас. Но эти страны, проводя жесткую монетарную политику, взяв, как цель таргетирование инфляции, обеспечили исполнение задачи ее снижения, зафиксировав эту цель в своих макроэкономических программах и бюджетных политиках.

Причем мне говорят: «Вы никак не хотите поднимать российскую экономику». Однако, давайте, обратим внимание на те страны, которые поднимают свою экономику более высокими темпами. Китай проводит стерилизацию в размере 10% ВВП, это ему необходимо, у него, хоть и нет нефтедолларов, но от очень большого объема экспорта, в том числе технологического, прирост золотовалютных резервов в экономике у него еще больше, чем у нас. Только в 2004 году золотовалютные резервы Китая выросли на $200 млрд., соответственно, на столько же он инвестировал дополнительно юаней в экономику. Они оказались лишними, инфляция стала подниматься и Китай провел серьезные стабилизационные мероприятия, сбив инфляцию до 3,9%.

Если говорить о странах, которые имеют или большой экспортный потенциал или нефтяной, то им приходится для обеспечения стабильности важнейших показателей экономики проводить очень серьезные меры монетарной политики и стерилизацию. Россия делает это более скромно, ну и, соответственно, получает свой результат в виде достаточно высокой инфляции.

Я бы сейчас не стал обсуждать, как это влияет на социальные группы, что происходит в условиях инфляции, почему бедные проигрывают больше в условиях инфляции и почему ставку кредитования на рынке нельзя сделать ниже инфляции. Скажу только, что сейчас у нас в экономике ставка кредитования в среднем 15%, потому что инфляция колеблется в районе 10–11% (ставка кредитования должна быть явно больше, чем инфляция). И если у нас по отчету Центрального Банка в прошлом году только 14% кредитов выдано сверх трех лет, то инвестиционный климат нашей страны — это как раз кредит под 15% на срок до трех лет.

Как вы думаете, можно построить крупное промышленное предприятие, провести его окупаемость, реализовать любую другую новую современную технологию в рамках такого инвестиционного климата? Конечно же, нельзя. Поэтому страны избирают приоритетной целью своей макроэкономической политики низкую инфляцию, которая в 21-й стране мира зафиксирована в законодательстве на уровне 1–2% (плюс-минус 0,5–1%). Пока Правительство РФ до сих пор не обеспечило выполнения этих важных для себя показателей, хотя наконец стала ставить их в своей политике на очень важное место.

Я слышал заявления многих представителей Государственной Думы или Совета Федерации о том, что наш профицит, это очень много, надо его потратить на какие-нибудь нужные вопросы. Так вот, профицит- это то, что мы должны накопить и сейчас пока не можем потратить, потому что государственные расходы и есть важнейший инструмент регулирования денег в обращении.

Государство отличается от простого предприятия, оно регулирует количество денег, собирая их в виде налогов, но не имея сразу возможность все потратить, потому что, тем самым, оно влияет на это количество. Так вот, профициты бюджетов Норвегии, одной из ведущих нефтедобывающих стран, были от 11% до 15% ВВП. Также и другие нефтедобывающие страны вынуждены были его иметь достаточно большими, что является неизбежным для таких типов экономик.

Конечно, надо сказать, что монетизация нашей российской экономики очень низкая, так как недостаточно развитие финансово-кредитных институтов, желание сберегать в рублях, т. е. неэффективна работа экономики, как «губки», которая готова впитывать деньги, а не выжимать их из себя. Это свойство нашей экономики, очень слабой, и пока что только 27% денежной массы к ВВП мы можем себе позволить и не более для того, чтобы удерживать основные макроэкономические показатели.

Развивая финансовые институты, приводя инфляцию к низким параметрам, мы увеличиваем и то количество проектов, которые банки смогут кредитовать под 7%, желательно на 10 лет; производство расширится и спрос на деньги как раз появится. Следовательно, не сначала деньги в экономику, и потом мы, наверное, понастроим заводов, а сначала макроэкономические параметры, которые создают для любого частного инвестора, оценивающего свои риски, ту перспективу, за которую он ожидает окупаемости вложенных средств.

Нам часто говорят: «Давайте спрогнозируем, наконец, вот эту цену на нефть, умело рассчитаем все, что бы наша экономика имела стабильность на очень долгий срок». Оказалось, что рассчитать стабильную цену на нефть очень трудно. Я вам приведу прогноз цены на нефть Агентства энергетической информации США, т. е. те данные, что использует правительство США. Прогноз на 1998 год, как он менялся с 1986 года. В 1986 году предполагалось, что цена в 1998 году составит 54 $ и каждый год этот прогноз менялся. Таким образом никто не предсказал 1998 год фактическую цену ($12,5). Реально серьезно спрогнозировать цену на нефть невозможно; я много раз это обсуждал с Гринспэном, он тоже у меня советовался: «Как вы выходите из этой ситуации, как вы свою экономику прогнозируете?». В этой связи наша страна должна иметь особые механизмы страховки для таких случаев, когда цена становится для нас пока мало прогнозируемой.

И вот здесь под напором денег, не проводя жесткую монетарную политику, мы провалимся не только по инфляции, но провалимся и по курсу своей валюты к иностранным валютам. Если девальвация 1998 года составила почти 40%, то сейчас к доллару мы восстановили вес нашей валюты до уровня докризисного 1997 года. Это означает, что мы живем сегодня примерно в условиях валютного коридора 1997 года, вес нашей валюты такой же. Я только еще раз подчеркну, что наш прирост реального эффективного курса, который осуществляется, если взять 1998 год за 100%, идет строго за ценой на нефть.

Вот такая зависимость нашего курса и вообще всех сравнительных издержек нашей страны с издержками во всех других странах, которые с нами конкурируют по товарам. Это очень опасная тенденция означает, что мы не прервали ее, что мы живем в условиях, как до 1998 года: обрушится цена — обрушится курс.

Однако одной проблемой у нас будет меньше, дефолта в стране не будет. Мы от угрозы дефолта избавились после погашения долгов перед Парижским клубом. Дефолт, это то, что громче всего в 1998 году звучало, когда, кстати, инфляция подскочила на 84% и зарплаты обесценились в два раза- это была катастрофа для страны. И вот мы тогда не смогли противостоять инструментами экономической политики этой серьезной проблеме.

Сейчас мы пока еще не можем противостоять натиску мировой конъюнктуры, при этом другие страны, находящиеся в таких условиях, допускают меньший прирост реального эффективного курса национальной валюты. Все страны-экспортеры, как правило, свой курс не укрепляют, а ослабляют (таблица 2). Это значит, что они контролируют свою экономическую ситуацию, т. е. качество их финансовой политики значительно выше.

На что влияет курс? Курс, конечно, увеличивает прирост импорта, темпы прироста импорта 16–18% в год, при этом наш рост промышленного производства существенно меньше, т. е. на нашем рынке появляются товары импортные, в основном удовлетворяющие наш спрос. Это означает, что на нашем рынке появляются товары-конкуренты нашей отечественной продукции. Если в 1998 году мы получили девальвацию, заперли импорт и стали загружать отечественную промышленность, она получила «кислород», то в настоящий момент мы укрепили курс до уровня 1997 года, съели это созданное нами преимущество. В результате в настоящий момент прирост импорта, в связи с укреплением курса, остается очень высоким и давит нашу отечественную промышленность по ценам, так как укрепление курса сразу делает более выгодным на рынке тот же самый товар, произведенный за те же самые затраты вне страны.

При этом мне пришлось произвести специальное исследование, которое показало, что, конечно, импорт зависит от укрепления курса. Мы выявили, что при повышении реального курса рубля на 1% увеличение импорта происходит чуть меньше чем на 1%. Однако также имеется и рост ВВП, который увеличивает потребности в оборудовании, в новых технологиях, он тоже влияет на прирост импорта, т. е. не все нужно списывать только на укрепление курса. В 2005 г. прирост импорта составил 28,6%, при том что прирост курса обеспечил 9,9 процентных пунктов этого прироста, рост ВВП — 8,4 (10,3 процентных пункта пришлось на другие факторы).

Повышение курса рубля, мы прогнозируем, будет уменьшаться, потому что будет уменьшаться цена нефти. Мы считаем в 2009 году будет $48 за баррель, и, кроме того, вследствие притока импорта идет встречный отток валюты. В результате политики укрепления рубля положительное сальдо платежного баланса будет, конечно, постепенно сокращаться, поэтому, конечно, и укрепление курса дальше в такой степени происходить не будет. В то же время официальный прогноз Министерство финансов считает, что он недооценен. Скорее всего, снижение темпов укрепления будет высоким.

Что определяет счет текущих операций, т. е. вот тот самый напор долларов на нашу экономику? Средний темп роста экспорта нефти в физическом выражении упадет с 13,9% в 2000–2004 годах до 1,2% в 2005–2009 годах, т. е. у нас уже не будет такого наращивания экспорта нефти. Однако я хочу сказать, на сколько мы запланированные раньше показатели выполняли. Цена на нефть планировалась на 2005 год $28, была $50; на 2006 год — $40, а получилась $65. Соответственно, профицит текущего счета нашего платежного баланса планировался на 2005 год $38 млрд., был $83 млрд.; на 2006 год планировался $65, а по оценкам составит $115 млрд. Прирост золотовалютных резервов отличался от запланированного в несколько раз. Это означает, что мы пока не можем уловить в прогнозах, в оценках реальные проблемы нашей макроэкономики.

Стабилизационный фонд, конечно, убирает излишние деньги из экономики, но не справляется вполне с этим. Центральный Банк до апреля этого года даже кредитовал банки, сейчас же вынужден увеличить соответствующие изъятия из экономики, уже инструментами Центрального Банка, но этого пока не достаточно. Прирост денежной базы в узком определении планировался на 2003 г. в размере 25 млрд. руб., а был 49 млрд., на 2005 год план был 24 млрд. руб., а реально было 31,6 млрд. Вот и на этот год планировалось 20 млрд. руб., скорее всего, будет 31 млрд. Мы снова в 2006 году не контролируем ситуацию по притоку денег.

Базовая инфляция, ее чаще связывают с монетарной (хоть это и не вполне тождественные понятия), которая определяет общую инфляцию, остается очень высокой.

Один журналист очень ловко определил: «Для Кудрина повышение цен на молоко, это не значит прирост общего индекса инфляции». Строго говоря, если количество денег в обращении не увеличивается, то повышение цен на молоко снижает спрос населения на другие товары, значит, оно должно уменьшиться в другом месте, т. е. это баланс. Только при подпитывании этих повышений цен количеством денег в экономике общий индекс инфляции будет расти, если деньги в экономике не увеличиваются, то значительный рост цен на одни товары вызовет снижение потребления других товаров.

Это достаточно распространенная в объяснении инфляции позиция, поэтому, есть сомнения, когда говорят, что «бензин опять подвел». На середину сентября месяца общая инфляция с декабря прошлого года выросла на 7,2%, если посчитать вес бензина в этом приросте, это всего 0,2 процентных пункта, цены на который выросли на 11% с начала года. В прошлом году он к концу года вырос на 17%. Бензин или сахар, или даже жилищно-коммунальное хозяйство не могут создать инфляцию сами по себе, это совершенно другой механизм, хотя статистически инфляция именно через цены считается. Здесь присутствует определенное заблуждение в отношении природы инфляции.

Для того, что бы посмотреть, в чем же заключается проблема эффективного курса рубля, нужно выйти на сайт Центрального Банка и убедиться, как считается корзина для его определения. Выяснится, что доля валют 7 стран-внешнеторговых партнеров России (Германии, Белоруссии, Украины, Китая, Италии, Нидерландов и США) составляет 51%. Их удельный вес в индексе реального эффективного курса — более 4%. Поэтому, если я посчитаю по этим 7 странам, то укрепление этого курса будет не таким, как прошлогодние 10,5%. В отношении этих стран у нас еще большее произошло укрепление, а в отношении стран еврозоны, оно еще выше.

Таким образом, средние цифры не должны нас вводить в заблуждение. Ситуация еще хуже, на самом-то деле мы еще больше проблем создаем нашему бизнесу в конкуренции.

Далее, я теперь просто обратившись к сайту Центрального Банка предлагаю следующие рассуждения: в структуре корзины валют доля евро составила 36,8%, при этом, как известно, у нас реальный эффективный курс считается как средневзвешенный номинальный обменный курс рубля с поправкой на соотношение темпов инфляции в России и странах — основных внешнеторговых партнеров. Таким образом, если у нас номинальный курс со странами еврозоны не меняется, то инфляция в России является тем же укреплением рубля.

Разница в инфляции между Россией и еврозоной в 8,6 процентных пункта, означает как раз укрепление реального курса рубля в отношении валюты еврозоны на 8,6%, даже если номинально рубль не укрепляется относительно евро. И, таким образом, только за счет нашей высокой инфляции (10,5% в 2005 году) мы получаем рост реального эффективного курса (при неизменном номинальном) на 3,2% за счет стран еврозоны. Таким образом, главная причина укрепления реального эффективного курса, — это инфляция.

Тут я направляю свою статью в один известный журнал и мне звонит оттуда очень известный человек, со степенью, и говорит: «Раньше нам казалось, что инфляция ослабляет рубль, а Ваша, говорит, позиция, что инфляция укрепляет рубль». Я отвечаю: «Ну, давайте зайдем на сайт Центрального Банка и посмотрим, как считается». И получается, что на самом-то деле очень многие не чувствуют, что инфляция России укрепляет наш рубль к основным валютам.

Каковой была бы цена вопроса для российской политики и, конечно, для нашего населения, если бы мы не укрепляли курс? Если бы мы курс не укрепляли вообще, то еще выше было бы положительное сальдо текущего счета (в 2006 году — на $30 млрд.), меньше была бы привлекательность российской экономики для инвестиций, потому что зарабатывают часто, в том числе, и на укреплении рубля. Прирост резервов был бы на $27 млрд. больше, которые мы выкупили бы, чтобы не укреплять рубль. Соответственно, это привело бы к росту денежной базы на 863 млрд. руб.

В результате для сохранения ожидаемой инфляции пришлось бы не только стерилизовать расчетную дополнительную эмиссию, но и сократить денежное предложение для компенсации более высокого обменного курса. Суммарные объемы стерилизации на 2006 год оценивались бы в более чем 1 трлн. руб. Такая стерилизация могла бы быть осуществлена, в основном, за счет бюджетных средств.

Вместе с тем, более низкий курс рубля заметно увеличил бы доходы федерального бюджета. Профицит бюджета должен был бы быть раза в два больше. Тогда необходимые размеры сокращения бюджетных расходов оказались бы меньшими, чем размеры стерилизации (на этот год они должны были бы быть сокращены на 586 млрд. руб.). Вот цена вопроса: 586 млрд. руб. для бюджета одного года; это цена стабильной экономики, стабильного макроэкономического климата, инвестиционного климата для нашей экономики. Это не маленькая цена, это политическая цена, вопрос не в умелом экономическом расчете, а вопрос в экономическом и политическом выборе, хотим ли мы иметь стабильную нашу экономику.[1]

В настоящий момент доходы нашего бюджета на 52% состоят из нефтяных. Это означает очень сильное влияние общей конъюнктуры в мире и оно сразу проявляется, как только мы планируем снижение цен на нефть. Когда цены на нефть будут $48 за баррель, то у нас этих доходов в бюджете будет всего 33%.

В то же время нам часто говорят: " Давайте начнем тратить эти деньги». Я вас уверяю, что мы через три года даже зарплату в том же объеме не сможем выплачивать в нашей стране. Я уже не говорю о поддержке федеральных целевых программ. Под угрозой окажутся основные расходы и обязательства государства на среднесрочный период. Эйфория возникает, когда цены очень высокие, но еще две недели назад они были $70, а сегодня они уже $59.

Мы, тем не менее, вышли на очень высокий уровень непроцентных расходов федерального бюджета, хотим развивать и поддерживать очень много разных отраслей, в том числе и национальных проектов. Объем используемых нефтяных денег, т. е. те деньги (за вычетом Стабфонда), которые мы запланировали тратить, снижаются с 5,5% ВВП в 2006 году до 3,7% в 2009 году в связи со снижением доходов от нефти, но, тем не менее, остаются очень высокими.

Если разделить расходы бюджета за счет нефтегазовых доходов на базовые (при цене отсечения $27) и конъюнктурные, то первые составят в бюджете 2006 г. 3,8% ВВП, тогда как вторые — 1,7%. В 2009 г. аналогичная разбивка составит 3,1% и 0,6% ВВП, соответственно. В Стабилизационный фонд в соответствии с действующим законодательством поступают НДПИ и вывозные пошлины на нефть, а налог на добычу газа, вывозные пошлины на нефтепродукты и газ, а также налог на прибыль нефтегазового сектора в него не включаются. Они остаются в бюджете и составляют те самые конъюнктурные расходы за счет нефтегазовых доходов.

Поэтому у нас со следующего года при снижении цен на нефть возникает новая ситуация в бюджете. Если до 2006 года мы за счет цен на нефть гасили долги, то с нового года для поддержания достигнутого уровня расходов мы вынуждены заимствовать для целей поддержания расходов. Иначе говоря, имея такие запасы Стабилизационного фонда мы не только не имеем права их израсходовать, что бы не вызывать макроэкономическую разбалансировку, мы вынуждены для поддержания расходов заимствовать на внутреннем рынке и платить за это. Вот цена высоких расходов, которые мы накопили.

Вспомним про «золотое правило» у министров финансов всех стран: наращивать расходы на уровень прироста экономики, для нас эти 6% означают, что на 2007 год мы должны были бы запланировать расходов на 502 млрд. руб. меньше (запланировали на 1 трлн. 100 млрд.). Если бы мы жили при полном сбережении конъюнктурных доходов свыше $27 за баррель, то расходы должны были бы быть меньше на 311 млрд. руб. Если бы мы определили для себя какой-то постоянный уровень потребления доходов от нефти, которые мы себе позволяем тратить на ближайшие 20–30 лет ежегодно (я считаю, что это примерно 4% ВВП), то расходы федерального бюджета-2007 должны были бы быть меньше на 250 млрд. руб. Я считаю, что мы бы тогда постепенно улучшали качество нашей финансовой системы.

Укрепление курса означает, что, тем не менее, наша экономика пока не стала серьезно снижать темпы роста. По-видимому, наши предприятия повышали производительность труда быстрее, чем укреплялся курс, т. е., грубо говоря, получая ухудшение условий в издержках по сравнению с другими странами, мы компенсировали это повышением производительности труда. Однако уже в 2005 году наметился разрыв уже в обратную сторону. Укрепление курса происходит быстрее, чем прирост производительности, значит, наши предприятия не смогут компенсировать это укрепление курса, ухудшение своих относительных издержек.

Можем ли мы сделать нашу финансовую систему очень надежной, стабильной, которая станет реальным локомотивом, или реальной средой для серьезной модернизации нашей экономики, в том числе инновационной экономики? Я себе позволил недавно выступить и сказать в программе «Время», что мы сейчас ставим себе амбициозную задачу: создать качество финансовой системы такое же, как в Соединенных Штатах. На следующий день в течение нескольких дней я читал отклики на это высказывание. Все говорили о том, что это какая-то заоблачная, нереальная цель, кто-то говорил о том, что это хорошо, надо ставить амбициозные цели и к ним тянуться. Но никто не говорил, что это реально.

Я имел в виду, что мы можем достичь уровня стабильности финансовой системы, которая бы по рейтингам ведущих рейтинговых агентств оценивалась, как самая стабильная, высокая. Страны, имеющей кредитный рейтинг ААА. И чтобы продемонстрировать, насколько это реалистично, я позволю себе взять шкалу рейтинга «Стандард энд Пурс», одной из ведущих самых уважаемых рейтинговых компаний, и показать, где мы находимся по этому рейтингу и насколько сложно нам добиться этого результата.

В настоящее время Россия находится на 7 шагов по рейтингу «Стандард энд Пурс"от высшей рейтинговой оценки. Итак, нам придется преодолеть 7 шагов, а с 2000 года мы поднялись на 8 шагов. Какие мы пройдем шаги дальше и какие страны мы по мере этого подъема будем догонять?

Первым, кого нам надо будет догнать, это первая ступень: Тринидад и Тобаго, Малайзию, Оман, здесь есть Чехия, Израиль, Багамские острова. Я думаю, что это реалистично. Вторая ступень: Бахрейн, Ботсвана, Чили, уже Китай появился, Словакия, Литва, Корея. Я думаю, что это тоже реалистично. Следующая ступень- нефтедобывающие страны, которые сумели отладить свою финансовую систему. И эта ступень, в принципе, для нас достижима.

Далее ступень, где, как это не странно, две страны «большой восьмерки» (Япония и Италия). Япония оказалась подвержена финансовому кризису 1997–1998 годов из-за своей некачественной финансовой системы, а также характеризуется некоторой закрытостью своей финансовой системы, в том числе недостаточно либеральной к иностранным инвестициям.

Дальше идут Гонконг, Словения, вполне достижимые страны. Еще дальше Бельгия, Новая Зеландия. И, наконец, список стран имеющих высший рейтинг и являющихся достаточно стабильными финансовыми системами, в чьи ценные бумаги готов размещать деньги весь мир, хранить деньги в ценных бумагах этих стран, инвестировать в их экономики, поднимать их экономики. К ним мы должны стремиться, если хотим надежно сохранить свои деньги для будущего поколения.

[1] Такую политику реализует Китай, который не хочет укреплять юань; в итоге сравнительные издержки китайских предприятий меньше, чем у любого конкурента.