2011-й год – год двадцатилетия со времени выступления ГКЧП и последовавшего за ним распада Советского Союза. Хорошо известно, какую роль в этом сыграли бывшие союзные респулики СССР, включая Российскую Федерацию. Гораздо меньше говорится о событиях в самой Российской Федерации и поведении входящих в нее автономных национальных республик. Публикуемая статья и содержащаяся в ней информация представляют в данном отношении определенный интерес. Она позволяет лучше понять и возможные перспективы сохранения Союза – отнюдь не однозначные – в случае заключения нового Союзного договора, подписание которого было сорвано выступлением ГКЧП.

Драматические события конца 1991 года, завершившиеся распадом Советского Союза 25 декабря, будут долго жить в памяти российского народа. Споры о сущности прошедших тогда кардинальных изменений живы и поныне, их актуальность временами испытывает новые подъемы. Даже после смены одного или двух поколений останутся сторонники разных, часто противоположных, оценок происшедшего тогда. В сознании заметной части граждан надолго останется горечь от утраты того, что называлось великой державой. Эти ощущения во многом объясняют, почему политическое развитие России, начиная с 2000 года, пошло по пути возрождения авторитаризма.

Можно согласиться с болгарским исследователем И. Крастевым, что «именно российский коллективный опыт 1990-х объясняет привлекательность путинизма. В сердцевине этого опыта находится распад Советского Союза и кризис, который за этим последовал. Поколение Путина не имеет ностальгии по коммунизму, но оно рассматривает Советский Союз как свою отчизну. Когда СССР распался, его коллапс внедрил постоянное чувство хрупкости и незащищенности в представления россиян о мире»[1].

Причины, вызвавшие неожиданный распад Советского Союза, казавшегося тогда несокрушимым, в последние годы подвергались анализу многими авторами. Экономическая несостоятельность, кризис идеологии, который стал очевиден простым людям, социальные проблемы – важнейшие составляющие процесса, в результате которого рухнула КПСС, а вслед за ней обвалился и Советский Союз, где эта партия была «руководящей и направляющей» силой. Существенно при этом, что раскол громадного государства произошел по этническим и административным границам. Как известно, в Советском Союзе административные границы нередко пролегали по линиям раздела между различными этническими группами. В Российской Федерации раскола не произошло, но возникли очаги напряженности, которые на Кавказе легко видны и до настоящего времени.

Распад Советского Союза и линии этнического напряжения в России возникли вследствие двух недостатков советской системы: чрезмерного централизма во всем, прежде всего в экономике, культуре и идеологии, и нерешенности национального вопроса. Действительно, сложившаяся система управления была ориентирована на жесткое выполнение решений одного центра по всем, даже мелким вопросам. Поэтому призывы к большей автономии, в большей свободе принятия решений на местах выглядели оправданными и хорошо понятными каждому человеку. В этом отношении все административные единицы – области и республики – были в приблизительно равном положении. Немного бóльшей свободой пользовались союзные республики, но и в этом случае «удлинение поводка» было очень ограниченным и это их явно не удовлетворяло.

По мере того, как во второй половине перестройки все больше обнаруживалась несостоятельность центра в обеспечении граждан продовольствием и необходимыми товарами, росло недовольство населения и местных властей, которые, пытаясь улучшить ситуацию, стремились взять контроль над регионом в свои руки. Возникшие новые элементы того, что можно условно назвать экономической свободой, были выгодны местным руководителям. Они сулили увеличение возможностей в распределении недвижимости, товаров, а это были рычаги для расширения поля власти и получения новых перспектив для ее удержания.

Национальные проблемы, в отличие от излишней централизации, в первые перестроечные годы не выглядели столь важными, и если где-то возникали обострения, то они не считались трудными для разрешения. Еще начиная с брежневского периода, советское руководство усыпляло себя и граждан страны теориями, согласно которым «национальный вопрос, унаследованный со времен царизма, в принципе решен», и «объективная почва для серьезных межнациональных противоречий исчезла»[2]. И вот неожиданно для многих и, прежде всего, для партийных идеологов, гласность принесла осознание межэтнических проблем, нерешенных культурных вопросов многих национальностей, угасания языков. В условиях постепенной демократизации общественной жизни эти проблемы стали все более четко артикулироваться различными группами населения, превращавшимися в движения и организации. Обращения к Центру с просьбами уравнять в правах людей разных национальностей, содействовать развитию культуры и языков были настолько же понятны и актуальны, как и просьбы устранить избыточную централизацию.

Оба отмеченных выше недостатка были свойственны и крупнейшей союзной республике – Российской Федерации ввиду ее большого структурного и этнического разнообразия. Поэтому все, что происходило на «союзном уровне», имело тенденцию репродуцироваться также и в России на уровне субъектов федерации: в российских автономиях были созданы движения за национальное возрождение, организации типа «национального фронта», были приняты декларации о суверенитете, утверждены символы государства – гимны, гербы.

Но между национальными движениями в союзных республиках и национальными движениями в российских автономиях существовала принципиальная разница. В республиках Прибалтики, Грузии, Армении, Белоруссии и других такие движения возникали по инициативе «снизу», получали действительно массовую поддержку и часто действовали вопреки решениям и намерениям местных коммунистических партий. Более того, компартии прибалтийских республик быстро переориентировались и включились в борьбу за обретение независимости.

Напротив, в автономиях коммунисты в поздние 80-е годы сами были у истоков национальных организаций и на первых порах способствовали росту и укреплению своих подопечных. Впоследствии национальные движения перешли под патронаж региональных администраций, в которых оказались вчерашние партийные боссы. Несмотря на такую поддержку, ни одна из организаций местных националистов российских автономий никогда не могла и близко подойти к такому уровню проникновения в массы и влияния на политические решения, которого достигли Саюдис в Литве, народные фронты Латвии и Эстонии в 1988 – 1990 гг. Для этого существовало ряд причин.

Во-первых, власти не только поддерживали, но и ограничивали деятельность местных националистов. Это возникало в силу того, что региональные власти быстро становились авторитарными и такие понятия, как плюрализм и наличие оппозиции, не находили места в их представлениях об управлении.

Во-вторых, в периоды согласия с федеральным центром акции этнонационалистов порой становились нежелательными для местной элиты, и их активность заметно снижалась, демонстрируя зависимость от интересов руководства республики.

В-третьих, сами национальные организации были скомпрометированы в глазах людей неизбежно проявлявшейся связью с региональными властями, даже если они стремились ее замаскировать. Это существенно снижало их привлекательность в народе.

Кроме этого, в прибалтийских республиках и в автономиях разными были исторический опыт, длительность совместного проживания с русскими, культурная и образовательная зависимость от Москвы, уровень сохранения своего языка и культуры. Эти аргументы сохраняют в значительной мере силу и при сравнении ситуации в республиках Кавказа и на Украине с положением в автономиях России.

Если децентрализация была важным аргументом для всех российских региональных администраций в равной степени, то национальный вопрос могли эффективно применять в качестве аргумента в своих требованиях к центру только те российские республики, в которых была значительная национальная составляющая. Хотя М.Шаймиев и назвал первопричиной конфликтов в СССР «бесправие государств в лице союзных и автономных республик, которые были очень централизованы в рамках единой плановой системы», а национальные, этнические и другие факторы, которые «также обострились и способствовали возникновению конфликтов», поставил на второй план[3], его мнение было опровергнуто всей постсоветской историей отношений национальных республик с центром. В том числе, и деятельностью властей самой Татарии. Именно национальный сепаратизм, был ли он поддержан снизу народом или сверху элитой, был основной проблемой как в отношениях Союза ССР с союзными республиками, так и в отношениях России с ее автономиями.

Татария «заговорила громче остальных автономных республик» после весны 1990 г. Хотя в советское время и Башкирия и Татария в равной мере претендовали на повышение статуса республик до союзных, после парада суверенитетов Башкирия стала более осторожной в своих требованиях. Причиной было то, что в ней было не две, как в Татарии, а три крупных этнические группы: русские, татары и башкиры. Соединить политические требования двух родственных этносов в своих выступлениях перед центром местная правящая элита, состоящая преимущественно из башкир, была не в состоянии. Для такого объединения следовало бы приравнять в правах татар с башкирами, а это элита в принципе не могла сделать, поскольку ее властная позиция во многом базировалась на доминирующем положении титульного этноса (башкир) в районной и республиканской власти. В Дагестане положение всегда было еще сложней, поскольку в нем местная власть должна уметь сохранять равновесие между восемью достаточно крупными национальными группами численностью более 100 тысяч человек и несколькими другими малочисленными народами.

Власти российских автономий обычно обращались к центру, используя общий для всех аргумент о децентрализации структуры управления. Первоначально они дистанцировались от лозунгов этнонационалистов. Апеллируя к населению вообще и к нетитульным этническим группам, в частности, власти автономий подчеркивали преимущества, которые будут получены, если многие предметы ведения и полномочия (список прилагался) будут переданы из центра в автономию. В пропагандистских целях намеренно переплетались две независимые категории – демократия и суверенитет, тем самым делалась попытка переориентировать сильное в то время стремление народа к демократии и связать его с требуемой для элиты независимостью от центральной власти. Вот как выглядела эта связка в обращении Верховного Совета Татарии к народу вскоре после путча:«…Развитие демократии в нашей республике мы представляем себе только на пути реализации государственного суверенитета Татарской ССР»[4]. Это было заявлено вскоре после того, как элита республики определенно продемонстрировала желание следовать жестким рецептам ГКЧП. При этом тогда уже было ясно, что демократизация в республике начала заметно отставать от российской, а в некоторых аспектах чувствовалось возвращение к советским порядкам.

Национальный вопрос становился известным в Москве через выступления в российских автономиях титульных этнических организаций, на уличных митингах и демонстрациях, на которых порой выдвигались лозунги крайне националистического содержания. Например, в Татарстане звучали требования, что «русские должны признать лидирующую роль татар», а иначе «пусть убираются на все четыре стороны»[5]. В этой связи можно говорить о тесном «альянсе этнонационалистов и правящей элиты»[6]: политический язык и идеология каждой из двух сторон дополняли друг друга как две половины одного целого. То, что провозглашали националисты из титульных этнических групп, создавало удобный фон, создающий более благоприятные условия для властей автономий, выдвигающих требования Центру или ведущих переговоры с Москвой.

Некоторые исследователи и политики, однако, пытаются объяснить эту конструкцию иначе. Они полагают, что центристское руководство республики находилось в постоянном поиске компромисса между двумя крайними позициями политического спектра. В такой трактовке возникает существенная проблема: надо найти политический субъект, который занимает вторую крайнюю позицию. Если первая – это всем известные этнонационалисты, выдвигавшие лозунги вроде «Татария не для русских», то в качестве второй крайней силы приходилось выбирать либо небольшую маргинальную группу, либо весьма умеренные интернациональные движения или организации, т. к. организаций русских националистов в этнических республиках России в те годы не существовало. Впрочем они не возникли и в более позднее время.

В то время страна жила под впечатлением разгорающихся этнических конфликтов в Нагорном Карабахе, Молдавии, Чечне и в Югославии. Атмосфера незнакомой ранее возрастающей угрозы значительно усиливало требования этнонационалистов в автономиях и их претензии к центру, что побуждало Москву относиться к этому с особенным вниманием. Проблема осложнялась тем, что, ослабленные доктриной о полном решении национального вопроса в СССР, царствовавшей в предшествующие годы, ученые и чиновники в Москве имели весьма приблизительное представление о состоянии национальных проблем на местах. Когда в 1990 г. элита автономий получила больше рычагов в управлении, она постаралась установить контроль над содержанием информации, выходящей из региона. В Татарии, в частности, были быстро установлены правила, по которым, любой социологический опрос на территории данной автономии мог быть проведен только с разрешения местных властей[7].

Характеризуя позднеперестроечное время, Е. Гайдар замечает, что тогда «номеклатура хотела растащить систему (госсобственность) по карманам и вместе с тем сохранить элементы этой системы, дающие гарантию власти над собственностью»[8]. Он также показывает, как чиновники пользовались огромными возможностями в управлении и распределении ресурсов для того, чтобы открыть пути для обогащения. «Конвертация» властных полномочий чиновника в деньги осуществлялась в том или ином виде в любом российском регионе. В национальных республиках России властная элита стремилась не упускать дополнительные, этнические составляющие своих претензий на власть и на соответствующую «конвертацию». Тем более, что аргументы «национального характера», как мы видим, были тогда «козырными» и не подвергались основательному критическому анализу. Такое положение продолжало существовать и в постельцинское время. Это видно, в частности, из длительности правления авторитарных руководителей, принадлежащих к титульным этническим группам, таких как В.Коков, М. Рахимов, К.Илюмжинов и М.Шаймиев и других и размерами собственности, которая перешла за это время соответствующим кланам.

При этом речь шла не только о применении властями автономий уже имеющихся «национальных» аргументов, но и об управлении «национализмом», включая его усиление в определенные периоды, для чего использовалась часть материальных и властных ресурсов. Еще в 1987 году А. Яковлев предостерегал: «Импульс национализма идет сверху – от местной интеллигенции, партийного и государственного актива. Власти благожелательно относятся к националистским проявлениям. Слава богу, хоть об уничтожении Советского Союза не говорят»[9].

Существенно, что элиты автономий и до перестройки, и в постсоветское время были сформированы преимущественно из представителей титульных народов республик. Являлись ли они в то время выразителями интересов своего народа, стремившегося к освобождению от сильной и жесткой руки Москвы? А может быть хотели получить для себя более независимые позиции с бóльшим числом властных полномочий и возможностями распоряжаться ресурсами в условиях ограниченной (ими же!) конкуренции со стороны элит других этнических групп?

До настоящего времени роль властных элит и массовых движений советских и российских республик в процессах до и после распада СССР была недостаточно исследована. Настоящая работа имеет целью внести бóльшую ясность в этот непростой вопрос в конкретном случае: в ней будут рассмотрены процессы только в российских автономиях, начиная с середины перестройки и до декабря 1991 г., когда Советский Союз прекратил свое существование. Речь пойдет о событиях в 16 республиках, входивших в состав РСФСР в годы перестройки; при этом наибольшее внимание будет уделено Татарии, признанному лидеру среди автономий. Почти все они именовались в советский период «автономными советскими социалистическими республиками». После принятия деклараций о независимости они переименовали себя в «советские социалистические республики», а впоследствии сократили и это название. Не следуя достаточно сложной хронологии переименований в этот период, мы будем именовать их «автономиями» или «российскими республиками», как это обычно принято в литературе. Термин «республика», взятый изолированно, будет означать «союзная республика».

Ниже мы пытаемся ответить на следующие вопросы. Что являлось основной причиной действий автономий во время парада суверенитетов и переговоров по Союзному договору? Насколько важно рассматривать интересы и действия элит с особенным вниманием и стремиться отделить эти интересы и действия от интересов и действий общества? Какова взаимосвязь между ними?

Население, география, экономика, руководящие кадры

Самая большая из пятнадцати союзных республик – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР) – сама имела тогда сложное административно-государственное устройство, частично сходное со структурой СССР. Среди 89 субъектов федерации, входивших в ее состав, было 16 автономных республик: Башкирская, Бурятская, Дагестанская, Кабардино-Балкарская, Калмыцкая, Карельская, Коми, Марийская, Мордовская, Северо-Осетинская, Татарская, Тувинская, Удмуртская, Чечено-Ингушская, Чувашская и Якутская. В октябре и ноябре 1990 года в автономных областях Адыгее, Горном Алтае, Карачаево-Черкессии, которые находились в то время в составе других субъектов России, были приняты Декларации о суверенитете и о статусе автономной республики. 3 июля 1991 года эти республики вместе с Хакассией были утверждены Верховным Советом РСФСР в качестве советских социалистических республик, входящих в состав России. Таким образом, в декабре 1991 к моменту крушения СССР, в Россию входили уже 20 республик. А в середине 1992 г. после разделения Чечено-Ингушской республики на Чеченскую и Ингушскую республики число российских республик (автономий) достигло 21.

Несмотря на то, что все автономные республики формально имели одинаковый статус, они значительно отличались друг от друга. Во-первых, они по-разному и в разные годы вошли в состав РСФСР. Семь из шестнадцати были образованы и получили свой статус до 1925 года. Это Башкортостан (1919), Татарстан (1920), Дагестан(1921), Якутия (1922), Бурятия и Карелия(1923) и Чувашия (1925). Другие были образованы в 30-е годы и позже.

Автономии сильно отличались по населению, этническому составу и по территории. В самой маленькой республике – Тыва – число жителей было в двенадцать раз меньше, чем в каждой из двух самых крупных автономий: Башкирии (3,95 млн жителей по переписи 1989 г.) и Татарстане (3,638 млн). Находящийся на третьем месте по населению Дагестан более чем в два раза уступал им. В семи автономиях численность населения не достигала одного миллиона. Эти пропорции сохранились и в настоящее время. Суммарно по данным переписи 1989 г. во всех российских республиках проживали 21,5 млн. жителей, что составляло 14,6% от всего населения РСФСР.

Важной характеристикой являлось соотношение долей русских и так называемых титульных («коренных») жителей в республиках. Больше всего коренных жителей было в многонациональном Дагестане – 90,8%, за ним шли Чувашия (68,7), Тыва (64,3), Чечено-Ингушетия (57,8), Кабардино-Балкария (57,6), Якутия (53) и Северная Осетия (53). Во всех других это число не достигало 50 процентов, в том числе в Татарстане – 48,5 и в Башкортостане – 21,9.

Самой крупной по территории среди автономий является Якутия – 3103 тыс. кв. км.- это вдвое больше, чем у всех других республик вместе взятых. Гигантская территория Якутии лишь немного уступает территории Индии. Хотя Татарстан с его 68 тыс. кв. км заметно меньше Башкортостана (143,6 кв. км.), оба эти значения можно считать вполне типичными для большинства областей в европейской части России. В Татарстане расположен важный речной узел – слияние рек Камы и Волги, по нему проходит одна из трех стратегических ветвей железнодорожного сообщения Москвы с сибирскими регионами России. Эти особенности выгодно отличают его от своего более крупного соседа Башкортостана.

Якутия, Башкортостан и Татарстан обладают богатыми природными ресурсами и их добычей, хорошо налаженной еще в советские времена. Наличие богатых природных ресурсов играло важную роль в их притязаниях на суверенитет. В. Постнова охарактеризовала эту связь в случае Татарстана броским заголовком «пишется «суверенитет», а читается «нефть»[10].

Две соседние республики Башкирия и Татария в 60-х и 70-х годах прошлого столетия были самыми богатыми нефтедобывающими районами страны. В этот период добыча бакинской нефти на Каспийском море снижалась, а тюменской – только набирала ход. Пиковые значения добычи нефти – 48 млн. тонн в1967 г. в Башкирии и 103 млн. тонн в 1976 г. в Татарии составили бы честь любой нефтедобываюшей стране. Затем уровень добычи начал снижался и в1989 г. опустился до 27 млн. тонн и 37 млн. тонн соответственно. В сумме это составляло 11% добычи во всей России. Татария стала вторым по производительности нефтедобывающим районом страны после Тюмени. Хотя в следующем, 1990 г., падение продолжалось, и каждая из этих республик добыла почти на 2 млн. тонн меньше, но из-за снижения в других регионах, в том числе и в Тюменской области, доля двух республик в России оставалась примерно на том же уровне. Кроме этого Башкирия и Татария обладали мощными нефтехимическими комплексами. Промышленность Башкирии могла обеспечить пятую часть всей нефтепереработки России, что было не менее весомым доводом в спорах о суверенитете, чем добываемая в республике нефть.

Для Якутии в начале 90-х в формуле Постновой «нефть» нужно заменить на «алмазы» и «золото». Якутские алмазы, на которые приходится 99 процентов производства в России и ¼ в мире, были открыты здесь в 1957 году, но центр алмазной промышленности и гранильное производство начали функционировать всего за несколько лет до описываемых событий. Золото добывалось на территории Якутии с 1924 года. С 1932 г. поиск и разведка золоторудных месторождений велась одним из крупных подразделений ГУЛАГа – Северо-Восточные исправительно-трудовые лагеря(СВИТЛ).

Крупнейшие индустриальные проекты Башкирии и Татарстана – разведка и бурение нефти, строительство гигантских нефтехимических предприятий и завода по производству большегрузных автомобилей КАМАЗ в Набережных Челнах выполнялись объединенными усилиями нескольких союзных министерств с привлечением работников и квалифицированных специалистов со всего Советского Союза. Это являлось серьезным аргументом, который Центр противопоставлял претензиям автономий обладать всеми природными запасами и предприятиями, находящимися на их территориях.

Другим доводом против предоставления автономиям статуса союзных республик было отсутствие внешних границ у всех крупных, экономически развитых автономий. Только Тыва, республика с наименьшим населением и более других нуждающаяся в финансовых дотациях центра, имеет границу с Монголией.

Кадровая политика Москвы при назначении партийных руководителей в автономиях заметно менялась в течение советского периода. Если до конца 1950-х годов центр назначал первых секретарей обкомов КПСС[11] из своего номенклатурного списка и в большинстве это были русские, то затем в некоторых республиках ситуация изменилась в пользу представителей титульной этнической группы. Так в Татарстане до 1960 года было 18 первых секретарей обкома, среди которых был только один татарин З. И. Муратов (1944–1957), но начиная с Ф. А. Табеева (1960–1979) на высший партийный пост в республике назначались лишь татары, получившие образование в Татарии и там же сделавшие карьеру.

Последняя смена в Татарии произошла в связи с неожиданной инициативой Горбачева избрать первого секретаря Татарского обкома Г. И. Усманова секретарем ЦК КПСС. Это произошло сразу после выступления Усманова 19 сентября 1989 года на пленуме ЦК, в котором он доказывал, «что надо повысить статус республики, что в реальности многие автономные республики по всем параметрам… не уступают союзным республикам, а возможностей для своего развития имеют куда меньше…». Выступление, по мнению самого Усманова, нашло поддержку присутствующих и, как можно понять по результатам, самого Горбачева[12]. Усманов был переведен на работу в Москву и уже 23 сентября первым секретарем Татарского обкома был избран М. Ш. Шаймиев, который до этого был Премьер-министром республики и секретарем Татарского обкома. Уроженец дальнего восточного района республики, Шаймиев прошел все ступени своей партийно-хозяйственной карьеры исключительно на территории Татарии. Инициатива Горбачева по переводу Усманова в секретариат ЦК КПСС существенно повлияла на последующее политическое развитие республики и ее отношения с Москвой в течение последующих двадцати с лишним лет. Потому что два местных партийных лидера (ушедший на повышение Усманов и новый глава обкома Шаймиев) имели, как полагают, разное отношение к демократизации и суверенитету автономий.

В Башкирии, как и в Татарии, все первые секретари были представителями титульной этнической группы, т. е. башкиры, начиная с З. Н. Нуриева (1957 -1969). Последним главой обкома в 1987 г. стал Р. Х. Хабибуллин, башкир, уроженец республики, сделавший карьеру не в партийном аппарате, а в нефтяной промышленности в Москве. Он был горбачевским назначенцем, сменившим М. З. Шакирова, который уверенно правил Башкирией до этого 18 лет. За два года Хабибуллин так и не стал «своим». В начале февраля 1990 г. после того, как, охваченный демократическими настроениями Уфимский горком КПСС выразил недоверие Башкирскому обкому, он ушел в отставку вместе со всем составом обкома. В апреле Верховный Совет Башкирии избирает своим председателем директора нефтеперерабатывающего завода М. Г. Рахимова, который после сложной борьбы с недавним членом обкома влиятельным М. Миргазямовым к 1993 г. укрепил личную власть, а в декабре того же года был избран первым президентом Башкирии.

В Якутии период интернациональных кадров на высшем республиканском посту закончился в 1946 году, когда впервые «первым» был назначен якут И. Е. Винокуров. Последующие 45 лет, до 1991 г., первыми секретарями, кроме Винокурова, были на этом посту всего лишь три коммуниста, и они все были «верными сынами Якутии», т. е. этническими якутами. Дольше всех, семнадцать лет, с 1965 по 1982, Якутией правил Г. И. Чиряев. Даже основательная чистка региональных кадров, произведенная во время перестройки, не коснулась Якутии и не изменила размеренной смены местной элиты. Во время путча первым секретарем оставался Ю. Н. Прокопьев, назначенный еще во времена Брежнева[13]. Вместе с тем, следует отметить, что в то время никому старше шестидесяти лет не было позволено находиться на этой должности.

Кадровая политика центра в отношении титульных этносов в Татарии, Башкирии и Якутии проводилась не во всех автономиях. Так, например, уже в годы перестройки в Кабардино-Балкарскую республику в октябре 1985 г. был прислан уроженец Томской области русский «варяг» Е. А. Елисеев, до этого два года работавший первым секретарем в Хакассии. Он стал первым секретарем на пять перестроечных лет до 1990 года. В том же 1985 г. в Удмуртию на такой пост был назначен «горбачевский десантник» П. С. Грищенко, который также пробыл на этом посту пять лет. Родившийся в Красноярском крае, он за сорок лет работы в Челябинской области поднялся до должности второго секретаря обкома и оттуда был переведен в Удмуртию. Но и до него в этой республике на должность первого секретаря всегда назначались не уроженцы Удмуртии, а партийные кадры, присланные из других мест Советского Союза, среди которых практически не было удмуртов. Его предшественник Валерий Марисов был первым секретарем в течение 22 лет. Грищенко разрушил равновесие внутри политической элиты, не получил ее поддержки в трудный для себя час и в апреле 1990 г. не смог стать председателем Верховного Совета Удмуртии, как это сделали его коллеги в других автономиях

Мордовский обком КПСС с 1971-го по 1990 г. возглавлял А. И. Березин, русский из местных, прошедший стандартный аппаратный путь от секретаря райкома ВЛКСМ до первого секретаря обкома. Поддержка его со стороны Москвы во времена Горбачева постоянно сокращалась. Молодые демократические организации, особенно местное отделение «Демократической России», набрали заметную силу и в марте 1990 г. достигли значительного успеха на выборах народных депутатов РСФСР, на выборах в Верховный Совет республики и, особенно, Саранского горсовета, где 4 марта в первом туре представители коммунистов получили меньше половины мандатов. Многие партийные руководители, представители хозяйственной власти, которые шли на выборы без альтернативы, проиграли. Это поражение элита приписала Березину, который хотя и был избран председателем ВС, но уже через полгода был вынужден уйти с поста по собственному желанию[14].

Итак, в Татарии, Башкирии и Якутии жесткая политика первых тридцати лет советской власти в отношении национальных руководящих кадров была впоследствии изменена и номенклатурные позиции «первых», в отличие от других республик, стали заполнять местными представителями титульных этнических групп. Хотя на пост второго секретаря обычно назначали русского, но он не мог помешать формированию титульной элиты. Это возможно серьезно повлияло на ход событий в 1990 -91гг., когда именно эти республики оказались самыми настойчивыми в своих требованиях предоставить им суверенитет.

Конечно, имелись и другие существенные факторы, благоприятствующие возникновению и взращиванию такой идеи и, прежде всего, упомянутые выше природные ресурсы, которыми обладали эти территории. А когда национальный фактор совпадал с ресурсным, тогда моральные, идеологические, политические ограничения и преграды не могли противостоять желанию элиты извлечь из кризиса дивиденды в свою пользу, прикрываясь или нет пользой региона. Важным представляются и такие особенности местной политической элиты, как образование, идейные представления, этнический состав близкого круга родственников и друзей.

В январе 1987 г. состоялся «судьбоносный» пленум ЦК КПСС, на котором были заложены основы развития демократии, признавалась необходимость альтернативных выборов по всей партийной вертикали. Это позволило центру продолжить начатую еще в 1985 г. смену региональных руководителей. Выборы помогли изменить основу налаженного номенклатурного способа управления страной. В 1986–1989 гг. сменилось 82,2% секретарей райкомов и горкомов партии, 90,8% секретарей обкомов, крайкомов и республиканских партийных организаций[15]. А когда внутрипартийные выборы были дополнены всенародными альтернативными выборами, это нередко приводило, как мы видели на примере Р.Хабибуллина в Башкирии, Е. Елисеева в Кабардино-Балкарии, П.Грищенко в Удмуртии, и к смещению руководителей республик. Волны углубляющейся поначалу демократизации смывали номенклатурные слои, созданные советской системой, но уже в начале 1990-х эти волны начали гаснуть, теряя силу на вязком сопротивлении партийной бюрократии, сохранившей много важных и ключевых постов.

Таким образом, мы видим большую разнородность автономий по численности населения, территории, географическим условиям и составу элиты, включая ее этническую составляющую. Две самые крупные республики Татария и Башкирия выделялись среди них. Они в большей степени обладали параметрами, позволяющими претендовать на повышение статуса до уровня союзной республики. Если бы их не было среди автономий или если бы их руководители были настроены более пророссийски, то «парад суверенитетов» и вытекающие из него последствия (требования самостоятельного подписания Союзного договора, поведение во время путча, война законов, требование отдельного договора с Россией) приняли бы совсем другую, гораздо более ограниченную форму.

Перестройка и гласность: национальный вопрос

В начале перестройки среди руководства партии существовало устойчивое представление о том, что трения между национальностями ушли в прошлое. Оно разделялось большей частью общества. Многолетние усилия партии по вытеснению из публичной сферы обсуждений этнических особенностей личности или группы, казалось, давали плоды. Как полагал в 1985 г. Э. Шеварднадзе, в то время – партийный руководитель Грузинской ССР, национальный вопрос был к тому времени уже решен. По его признанию Горбачев и его соратники совершенно не ожидали такого подъема эмоционального и этнического факторов, который произошел в конце 1980-х и начале 1990-х годов[16]. Как известно, Грузия, уже без Шеварднадзе как руководителя, стала одной из первых республик, объявивших свой суверенитет и вышедших из состава Союза.

В марте–апреле 1986 г. в Якутске ссора на катке переросла в трехдневную драку между группами русских и студентами-якутами университета. За ней последовали демонстрации с лозунгами «Якутия – для якутов», «Долой русских», с обвинениями русских в шовинизме[17]. В декабре того же года молодые казахи два дня бурно протестовали против замены казаха Д. Кунаева на посту первого секретаря компартии Казахстана русским Г. Колбиным, работавшим до этого в Ульяновске.

Инцидент в Якутске был достаточно оперативно обсужден на секретариате ЦК, на котором было принято специальное заявление. События в Алма-Ате были отмечены М.Горбачевым в речи на январском пленуме ЦК КПСС (1987 г.) как требующие серьезного анализа и принципиальной оценки. «В большом долгу перед практикой национальных отношений находится наша теоретическая мысль», – добавил он[18].

В следующем 1987 году национальный вопрос не принес серьезных неприятных сюрпризов, но сигналы о грядущих проблемах поступали из Прибалтики, а также из Нагорного Карабаха, где в латентной фазе еще с первых лет советской власти существовала конфликтная ситуация: заселенная в основном армянами территория волевым решением была включена в состав Азербайджана. В январе 1988 г. армяне Нагорного Карабаха обратились в ЦК КПСС и ВС СССР с просьбой присоединить эту автономную область к Армении. За этим последовал массовый отток азербайджанцев из Армении и насильственные действия со многими жертвами в столице Азербайджана Баку и Сумгаите.

Заседание Политбюро 21 марта 1988 г. было посвящено «неотложным мерам по нормализации обстановки в Азербайджане и Армении в связи с событиями в Нагорном Карабахе». В своем выступлении М. Горбачев обратил внимание, что вопрос выходит за рамки Армении, что «мы столкнулись с аналогичными проявлениями в среде крымских татар и прибалтов», и что «речь идет о судьбе нашего многонационального государства»[19].

В июне 1988 г. в Литве возникло сильное движение «Саюдис», которое первоначально своими целями провозглашало культурное возрождение, демократизацию, экономическую самостоятельность республики, заботу об охране окружающей среды. Но уже через полгода Саюдис провозгласил, что его основной и главной целью является отделение Литвы от СССР. Одновременно в Латвии и Эстонии были созданы народные фронты, которые пользовались широкой поддержкой в обществе, и целями которых также стало отделение республик от Советского Союза. В этих республиках эта идея была поддержана верховными советами, которые еще в старом «советском» составе приняли в декларации о суверенитете республик 1988 и 1989 гг.

Правильные слова Горбачева и его окружения, не подкрепленные соответствующими делами, цепкая хватка консерваторов в партии, охраняющих целостность Союза «во что бы то ни стало» приводили к потере доверия к реформаторским начинания центра. Тем временем сигналы, поступающие из Нагорного Карабаха и Прибалтики, настойчиво требовали конструктивных действий. Нерешительность Москвы в осуществлении экономических реформ создавала дополнительный сильный негативный фон, затрудняющий решение сложных национальных вопросов.

Требования, предъявляемые в союзных республиках к коммунистическому руководству Союза, русофильская интеллигенция представляла в своих выступлениях как претензии граждан разных национальностей к русским вообще. К этому добавлялось чувство обиды за то, что РСФСР, в отличие от других союзных республик, была лишена всех атрибутов полноценной государственности. С этого началась активизация «российского фактора». Возможность выхода России из Союза, впервые высказанная писателем-почвенником В.Распутиным на съезде народных депутатов СССР в мае 1989 г.[20], показалась вначале «каламбуром», но была замечена. Ее мягкий вариант в виде «экономического суверенитета России» получил поддержку в руководстве КПСС, которое согласилось, хотя и неохотно, на создание Российской Коммунистической партии (РКП)[21]. Идея самостоятельности России набирала силу. В ноябре1989 г. на Политбюро ЦК КПСС Н. Рыжков при обсуждении требований о выходе Прибалтийских республик из Союза уже выразил общую озабоченность: «Надо бояться не Прибалтики, а России и Украины. Пахнет общим развалом»[22]. А после выборов депутатов республиканских парламентов в 1990-м, включая и съезд народных депутатов РСФСР, возникли ростки того, что впоследствии превратилось в противостояние Союза и России. Суверенитет России в обновленном федеративном Союзе стали поддерживать и российские либеральные демократы.

Такое развитие событий заставило Москву значительно повысить приоритетность национального вопроса и предпринять меры к тому, чтобы затормозить или нейтрализовать процессы, начавшиеся в республиках и, в первую очередь, в России. В сентябре 1989 г., с явным опозданием, как признавал сам Горбачев, был созван пленум ЦК КПСС по национальному вопросу. На нем было признано необходимым направить усилия на более четкое разграничение полномочий союзных и республиканских органов власти и на придание, в рамках преобразования советской федерации, «нового статуса советской автономии». Реализация последнего пункта была существенно продвинута в апреле 1990 г. принятием закона СССР, по которому автономные республики определялись как государства, субъекты федерации Союза ССР. Он давал серьезные козыри тем автономиям, которые добивались повышения своего статуса, но ставил новые задачи по сохранению целостности перед союзными республиками, в состав которых входили автономии – РСФСР, Грузия, Азербайджан и Узбекистан.

С ходом времени становилась все более ясной цель такой политики: ограничить возможные инициативы, направленные на создание в России полноценных государственных органов управления, и остановить возможные попытки создать самостоятельную Россию. Такие действия союзного центра, можно рассматривать как попытку тушения пожара встречным огнем. При неумелом использовании этого метода можно не достичь желаемого и даже потерпеть неудачу.

В самих автономиях под влиянием активности, проявляемой прибалтийскими движениями, начали возникать неформальные организации, целями которых были сохранение и восстановление памятников истории и культуры, возрождение языка и национального самосознания титульных (в основном) этнических групп. Принципиальным отличием от Прибалтики было то, что эти организации создавались в согласии с обкомами партии, а иногда и по их инициативе. Вот некоторые примеры. Собрание инициативной группы Татарского общественного центра (ТОЦ) в поддержку перестройки состоялось 27 июня 1988 г., а спустя три месяца – первое обсуждение его платформы[23]. В центре внимания были национальные проблемы и перспективы консолидации татарского народа в современных условиях. В инициативной группе, кроме М. Мулюкова, преподавателя кафедры истории КПСС Казанского университета, члена партии до августа 1991 г., был также заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды (позднее переименованного в идеологический отдел) обкома КПСС Р. Хакимов, который являлся, по его собственному свидетельству, «координатором ТОЦ» и одновременно его «идеологом». По другим сведениям, он также был «основным разработчиком и автором документов ТОЦ и его программы». Немного позже, в 1991 г., Хакимов становится политическим советником президента РТ[24]. В феврале 1989 года состоялся учредительный съезд ТОЦ. Тезисы к подготовке платформы ТОЦ были заблаговременно опубликованы в декабрьском номере «Слова агитатора» – журнала отдела пропаганды и агитации Татарского обкома КПСС[25]. «По различным данным, от 40 до 60% делегатов Учредительного съезда (Курултая) ТОЦ были коммунистами и комсомольцами, из 21 члена правления, избранного на съезде, 18 были членами КПСС. В работе съезда принимали участие первый заместитель председателя Совмина ТАССР М. Х. Хасанов, Р. С. Хакимов, ряд представителей Казанского горкома и райкомов КПСС»[26].

Башкирский народный центр «Урал» (БНЦ «Урал») был образован 17 февраля 1989 г. в Уфе. В уставе его говорилось, что БНЦ «Урал» содействует «государственным органам и политическим организациям по социально-экономическому и культурно языковому возрождению и развитию башкирского народа». Среди его основных целей были предоставление Башкирии статуса союзной республики и предоставление башкирскому языку статуса государственного. Практически одновременно, в январе 1989 г. был создан Татарский общественный центр Башкирии (ТОЦ РБ)[27].

В Чувашии пoпытку cплoчeния вoкpуг нaциoнaльнoй идeи пpeдпpинял Кoopдинaциoнный цeнтp твopчecкoй мoлoдeжи, coздaнный пpи oбкoмe кoмcoмoлa, и вoзглaвляeмый A. П. Xузaнгaeм. Koopдинaциoнный цeнтp вoзник в 1988 г. B eгo paмкax пpoвoдилиcь paзличныe вcтpeчи, в тoм чиcлe c пpeдcтaвитeлями нapoдныx фpoнтoв Пpибaлтики, чтo, ecтecтвeннo, нe мoглo нpaвитьcя pукoвoдcтву ЧACCP. Однако Директивы ЦК КПСС о необходимости пристального внимания к межэтническим проблемам побудили Чувашский реском КПСС поддержать деятельность по подготовке Второго Всечувашского конгресса, который состоялся 20 дeкaбpя 1989 г. и учредил Чувaшcкий oбщecтвeннo-культуpный цeнтp (ЧOKЦ). Cъeзд пpинял пpoгpaмму и уcтaв. Председателем правления ЧOKЦ делегаты избрали писателя M.Юxмa, представителя «умеренных». Лидер «радикалов» А.Хузангай даже не попал в список кандидатов для голосования. В работе конгресса принимали участие дeлeгaты-чувaши из Taтapии, Бaшкиpии, Caмapcкoй, Ульянoвcкoй, Пeнзeнcкoй oблacтeй и пpибaлтийcкиx pecпублик. ЧОКЦ под руководством Юхмы развил бурную деятельность не только в Чувашии, но и всоседних регионах, а также в Эстонии, Красноярском крае, Кемеровской и Томской областях[28].

В Марийской республике дeмoкpaтичecкoe движeниe «Mapий ушeм» было создано в aпpeлe 1990 г. B eгo пepвoм зaявлeнии oтмeчaлcя eгo oбщecтвeннo-культуpный, нeпoлитичecкийxapaктep, a тaкжe гoвopилocь o cтaтуce мapийcкoгo языкa и культуpнo-этничecкoй кoнcoлидaции мapийцeв. Рeшeние пocтaвлeнныx зaдaч, как пpeдпoлaгaлocь, должно проходить в coтpудничecтве c oфициaльнымиcтpуктуpaми, в тoм чиcлe c KПCC, нaxoдившейся у влacти. Bo вpeмя пpaвлeния пepвoгo Пpeзидeнтa MCCP B.Зoтинa pукoвoдитeли и идeoлoги мapийcкoгo нaциoнaльнoгo движeния paбoтaли в пpaвитeльcтвe pecпублики[29].

Общество удмуртской культуры (Удмурт Калык Общество – УКО), созданное на учредительной конференции в декабре 1989 г. в Удмуртии, считалось порождением КПСС, т. к. имело тесные связи с идеологическим отделом обкома[30].

В Мордовии 1-й Всесоюзный съезд культурно-просветительного общества «Масторава» состоялся 3–5 августа 1990-го.

Организации, нацеленные на национальное возрождение народов республик России, были только частью общественной активности последних лет перестройки. Как и в ее областях и краях, в конце 1980-х годов в автономиях были созданы местные отделения всесоюзного общества «Мемориал», в состав которых входили представители интеллигенции, ученые, дети и внуки тех, кто пострадал от сталинских репрессий. Создавались клубы и другие неформальные организации («Народный фронт», «Демократическая инициатива»), в которых обсуждались пути реформирования и демократизации государства и общества. Как правило, «Мемориал», демократические и федералистские организации испытывали большое сопротивление со стороны местных руководителей – секретарей райкомов партии, большинство которых в начале 1990 г. сумело перебраться в кресла руководителей райисполкомов. Коммунисты, которые находились у власти, чувствовали со стороны этих организаций угрозу для своего положения.

Гласность, освобождение от информационного контроля дали начало также неформальным экологическим организациям и клубам. В Казани, например, они создавались вокруг университета и его биологического факультета, и их деятельность была направлена на запрет строительства экологически вредных для населения производств. Борьба против строительства биохимического завода, начатая в 1987 г., через год завершилась успехом: эту стройку отменили. В1988 г. казанские зеленые выступили против строительства Татарской атомной электростанции, которое было начатов ста километрах от Казани за пять лет до этого и которая уже через два года должна быть введена в эксплуатацию. И здесь была достигнута победа, но благодаря тому, что на сторону казанских экологов перешли сначала власти Татарии, а затем и России, установившие в 1990 году мораторий на строительство АЭС. И уже заэтими шагами последовало решение союзного правительства превратить станцию в тепловую.

Хотя Джейн Доусон полагает, что «антиядерное движение в Татарии представляет собой первый шаг к возрождению давно дремлющей татарской нации», в действительности это было не так. Зеленые Татарии представляли собой интернациональную силу и пользовались поддержкой всего населения. Три депутата СССР, избранные в марте 1989 от Казани и использовавшие экологическую тему в своих предвыборных кампаниях (ректор КГУ А.Коновалов, заведующий кафедрой экологии КГУ Ю.Котов и редактор популярной газеты «Вечерняя Казань» А. П. Гаврилов), были русскими и далекими от идеалов ТОЦ. На учредительном съезде ТОЦ, проходившем незадолго до этого, антиядерные настроения проявились мало[31].

Однако политические, экологические общественные организации и клубы, отделения общества «Мемориал» проявляли свою активность в республиках лишь до начала 1990-х годов, наиболее ярко – в короткий период перед первыми альтернативными выборами. В отличие от этого, национальные организации титульных этнических групп продолжали действовать гораздо дольше. В значительной мере это объясняется тем, что они были полезны для политических элит автономий в их борьбе с федеральным центром сначала за повышение статуса республики, а после распада СССР – за заключение договоров, приносящих индивидуальные выгоды для отдельных республик.

«Парад суверенитетов» в российских республиках

Решения сентябрьского 1989 г. пленума ЦК КПСС о придании «нового статуса советской автономии» и последующий закон СССР от 26 апреля 1990 г. предоставляли возможность автономным республикам стать субъектами Союза ССР, т. е. стать равными с союзными республиками[32]. Для Башкирии и Татарии это была долгожданная новость, т. к. они и до этого неоднократно просили повысить свой статус до уровня союзных республик[33]. Власти автономий понимали, что и их личный статус в этом случае соответственно значительно повысится – это было одним из самых сильных стимулов всех заявок за повышение статуса. Большая проблема заключалась в том, что «приглашение» было сделано всем шестнадцати автономиям, в то время как только три-четыре из них удовлетворяли минимальным требованиям экономической самостоятельности и могли хотя бы теоретически претендовать на новый статус. Однако от «приглашения» отказываться никто не стал. Первый шаг был несложным, и в исторически очень короткий отрезок времени – всего лишь четыре месяца – все российские автономии приняли декларации о государственном суверенитете. Для сравнения отметим, что принятие деклараций о суверенитете союзными республиками растянулось на три года с ноября 1988 г. (Эстония) до октября 1991 г. (Азербайджан).

Признаки предстоящей кампании по принятию суверенитетов впервые почувствовались 24 мая 1990 г., когда народный депутат РСФСР и председатель Совета министров ТАССР М. Г. Сабиров, выступая на съезде народных депутатов РСФСР, поднял вопрос о повышении статуса республики до союзного. А через двадцать дней он же представил съезду «Заявление группы депутатов от автономных образований». В нем, в ответ на Декларацию о суверенитете РСФСР, всем российским автономным республикам предлагалось включить в свои конституции положение о верховенстве законов автономных республик на своих территориях над законами Российской Федерации. Предлагалось также рассмотреть возможность принятия в конституциях автономных республик статьи о суверенитете автономной республики, вплоть до выхода из состава Федерации»[34].

Однако первый шаг в процессе принятия деклараций был сделан не Татарией и Башкирией, как это можно было ожидать. Первой стала Северная Осетия (20 июля) и только вслед за ней произошел прорыв. К началу декабря 1990 г. декларации приняли все российские республики, кроме двух, все российские автономные округа, а также две автономные республики, входящие в состав Грузинской ССР – Абхазия и Южная Осетия. Кабардино-Балкария и Дагестан приняли декларации в 1991 году.

Подробное изучение этого бурного процесса привело Дж. Кана к трем выводам[35]. Во-первых, он обнаружил, что отсутствует связь между долей титульной национальности в населении автономии и датами принятия деклараций. Подтверждающие примеры: одними из первых приняли декларации Карелия и Хакассия с долями русских соответственно 73 и 79 процентов.

Далее автор отмечает, что в этот период произошли два важных события, которые могли повлиять на инициирование парада «суверенитетов» и его ход. Первое – это Декларация о государственном суверенитете России, принятая 12 июня 1990 г. Съездом народных депутатов РСФСР. Второе – поездка по ряду республик Председателя ВС РСФСР Б. Ельцина. Во время визита в Татарстан 6–8 августа Ельцин делает принципиальные заявления: «Берите столько самостоятельности, сколько сможете удержать»[36] и «Будете иметь абсолютно все права: что вы захотите взять из этих прав, то и возьмете. Что вы захотите делегировать России-то и делегируйте»[37]. Эти слова были с удовольствием подхвачены деятелями национальных движений и руководством в Татарстане и других автономиях. Мало кто из них потом вспоминал, что далее Ельцин продолжал: «Но вы находитесь в центре России – и об этом нужно подумать».

Все декларации были приняты после российской Декларации, но основной их поток был после слов Ельцина в Казани: 7 деклараций были приняты за 60 дней и еще 13 – в течение следующих 60 дней. Декларации же союзных республик принимались более спонтанно и длительно: по всей видимости, этот процесс не оказывал большого влияния на парад суверенитетов в российских автономиях.

Таким образом, катализатор деклараций находился снаружи и сверху автономных республик, делает второй вывод Кан[38]. Внутри же республик полными хозяевами были республиканские элиты: «анализ документов – стенограмм республиканских парламентов, докладов официальных комиссий, националистических и официальных газет приводит к выводу, что [третий вывод] объявление суверенитетов шло под руководством номенклатурной элиты». В частности показывается, что элиты контролировали процесс образования комитетов по составлению проектов деклараций[39], а следовательно и сам ход подготовки проектов.

К сказанному Канном можно добавить следующее. Выступления руководителей автономий в последние несколько месяцев перед августом 1991 года отличались напористостью, смелостью и согласованностью требований, что легко видеть в особенностях их поведения на совещаниях по Союзному договору в Москве в период Ново-Огаревского процесса[40]. Вчерашние первые секретари обкомов быстро освоили непринужденный стиль общения с генеральным секретарем КПСС. Недавние приверженцы интернационализма, они открыто высказывали вполне сепаратистские требования о независимом (от РСФСР) подписании Союзного договора, что было неслыханным еще за несколько месяцев до этого. Все это наталкивает на предположение, что ими руководила одна влиятельная сила.

Что это была за сила? Указание на нее мы получаем, рассматривая ситуацию в Северной Осетии, которая, как уже было отмечено, первой приняла Декларацию о государственном суверенитете. Первым секретарем Северо-Осетинского обкома КПСС с 1988-го до начала июля 1990 г. был Александр Дзасохов. До этого он зарекомендовал себя как специалист по международным делам, долгое время был послом СССР в Сирии. На 28 съезде КПСС, который завершил свою работу 13 июля1990 года, он был избран членом Политбюро и секретарем ЦК КПСС[41]. Через неделю Северо-Осетинская АССР первой провозгласила государственный суверенитет и назвала себя Северо-Осетинской ССР, – пример, которому скоро в точности последовали Карелия, Хакассия, Коми и другие. Будущие лидеры суверенизации и повышения статуса шли всед за ними: Татария была пятой среди российских автономий, Якутия – седьмой, Башкирия – девятой. Почему же пример всем автономиям показала именно маленькая Северная Осетия (14 место из 16 республик по населению, наименьшая территория среди всех республик), в которой было всего лишь 53% титульного населения? Ведь до этого она не выражала недовольство имеющимся статусом. Горбачев на заседании Политбюро 8 мая 1987 г. отмечал, что Башкирия и Татария требуют статуса союзной республики, а через год он сообщал о требованиях уже Татарии, Башкирии и Якутии[42]; другие автономии при этом не упоминались.

Северная Осетия имела давний осетино-ингушский конфликт в одном из своих районов, Пригородном, который ей в одиночку было не решить. Трудно представить, что в вотчине недавно избранного члена партийного ареопага СССР принятие декларации о суверенитете протекало стихийно, было неожиданным для партии, и после этого Дзасохов в течение года оставался еще и в составе Политбюро, и секретарем ЦК. Намного более вероятно, что это было сделано с одобрения высших органов партии, а скорее всего – по их инициативе. Здесь были задействовано влияние члена Политбюро на руководящую элиту автономии, с которой он работал предыдущие два года.

Существует точка зрения, что принимая декларацию о государственном суверенитете, Верховный Совет Северо-Осетинской АССР имел целью отстоять права Осетии на земли Пригородного района, которые оспаривались ингушами. В соответствии с декларацией территория Северной Осетии не могла быть изменена без волеизъявления всего дееспособного населения республики, выраженного путем референдума[43].Это дополняет картину, но не отменяет предположения об одобрении секретариатом ЦК декларации о государственном суверенитете Северной Осетии. Можно сделать и второе вероятное предположение: инициаторы этого варианта понимали, что вслед за пионерским шагом Северной Осетии последуют подобные действия других автономий.

Все это позволяет нам сделать вывод, что парад суверенитетов и претензии некоторых автономий на статус союзной республики подогревались и направлялись из союзного партийного центра в Москве. При этом следует иметь в виду, что этот центр в начале 1991 г. уже был раздвоен: консервативное крыло (аппарат и секретариат ЦК) вело самостоятельную игру по отношению к реформаторскому окружению Горбачева в Политбюро. Этот конфликт стал явным во время путча в том же году: консерваторы поддержали заговор, а Горбачев – нет. Дзасохов принадлежал к консервативному крылу. Известная шифрограмма, адресованная в 10ч. 50 мин. 19 августа 1991 г. первым секретарям ЦК компартий союзных республик, рескомов, крайкомов и обкомов партии «…примите меры по участию коммунистов в содействии Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР» была разослана после заседания секретариата ЦК КПСС, в котором участвовал Дзасохов[44].

Результаты мартовского референдума и выборов Президента РФ в июне 1991-го подтверждают предположение об имевшихся попытках партии влиять на ситуацию через автономии. В период подготовки отношение руководства КПСС и РКП (Российской Коммунистической партии) к российскому референдуму было резко отрицательным. Для того, чтобы сорвать его, коммунисты настаивали на проведении срочного съезда народных депутатов РСФСР 5 марта, за двенадцать дней до референдума. На съезде они планировали потребовать отчет Ельцина и затем собрать достаточно голосов, чтобы сместить его с поста Председателя ВС РСФСР. В порядке подготовки этой акции 21 февраля с коллективным письмом выступили шесть руководителей ВС РСФСР и его палат. Они жестко критиковали Ельцина за авторитарность, конфронтационность, падение авторитета депутатского корпуса, и за попытку «опереться на российский референдум, назначенный некорректно, с многочисленными нарушениями». Оба этих шага не достигли успеха, коммунистам не удалось сорвать российский референдум. Предвидя такую возможность, ЦК КПСС и РКП заблаговременно проводили «интенсивные переговоры с руководителями российских автономий с целью добиться неучастия этих республик в российском референдуме»[45].

Эти усилия привели к определенным результатам, хотя, возможно, и недостаточным, с точки зрения противников возрастающей роли России в политике. Оценим воздействие, которое таким образом было оказано на результаты двух референдумов. Сравнение данных по явке и голосованию «ДА»[46] выявляет группы регионов, в которых уровень поддержки введения поста Президента РСФСР отличался от голосования за идею сохранения целостности СССР (заметим, что эти два голосования формально не были связаны между собой, хотя и проводились одновременно). Для сравнения все российские регионы поделим на четыре группы. В первую группу отнесем те регионы, в которых вопрос референдума СССР набрал больше одобрительных голосов, чем вопрос российского референдума, и где разница превышала 20%. Во вторую – где разница была от 5% до 20%. В третью – от +5 до -5%, и в четвертую – субъекты, в которых российский вопрос получил большее одобрение, и разница превышала 5%. 88 субъектов федерации распределились соответственно по этим группам таким образом: 18, 36, 20 и 14.

Значительное преимущество по числу в первой и второй группах сказалось на общем результате референдума незначительно. В целом по России при явке 75,4% положительный ответ на вопрос союзного референдума дали 71,3% граждан от принявших участие в голосовании, а на российском референдуме явка оказалась 75,1%, и вопрос референдума поддержали 69,9%. Это произошло потому, что в четвертую группу вошли крупные регионы – Москва, Санкт-Петербург, Свердловская и Челябинская область. Они оказали сильную поддержку вопросу о российском президенте и заметно более слабую – идее обновленного Союза.

Но если импульсы из партийного центра, направленные в регионы и, прежде всего в автономии, не оказали решающего влияния на результаты российского референдума, то для пропагандистских целей их вклад был ощутимым. В первой группе, состоящей из 18 регионов, оказались десять автономных республик и четыре автономных округа, причем на первых местах здесь находились лидеры парада суверенитетов: Северо-Осетинская, Тувинская, Татарская, Чечено-Ингушская и Башкирская республики. Первые четыре автономии референдум РСФСР 17 марта не проводили решением своих государственных органов.

В Татарии 5 марта Президиум ВС ТССР постановил, что «на территории Татарской ССР 17 марта 1991 г. референдум РСФСР о введении поста Президента РСФСР не проводить»[47]. Тот факт, что это постановление было подписано не председателем Верховного Совета М.Шаймиевым, а его первым заместителем, что оно принято органом, не имеющим на то полномочий, и опубликовано через неделю после его принятия, когда до референдума оставалось лишь пять дней, говорит о неуверенности республиканского руководства. В то время мало кто мог предсказать дальнейшую линию поведения российских властей. Первый шаг к укрощению нарушителей был сделан 5 марта. Тогда Президиум ВС РСФСР опубликовал постановление, в котором «решения, блокирующие проведение референдума РСФСР в тех или иных местах», оценивались как неконституционные и не подлежащие исполнению[48], и в котором отменялось принятое ранее решение Смоленского областного Совета народных депутатов не проводить референдум. Однако поддержка партийного центра в Москве, видимо, оказалась весомой, и Татарстан осуществил бойкот российского референдума. Общественность провела российский референдум 17 марта своими силами, но это охватило лишь часть жителей Казани.

Башкирия, как это будет повторяться на протяжении 1990-х неоднократно, заняла промежуточную позицию, но и там поддержка российского вопроса была на 31% слабее, чем вопроса о целостности Союза. Дополним картину тем, что в Северной Осетии на выборах Президента РФ позднее в 1991 г. был показан один из самых низких результатов в голосовании за Ельцина – 27,3% и необычно высокий результат Н. Рыжкова – кандидата, поддержанного компартией: 41,9% – один из трех лучших по России. Также заметим, что в российских автономиях уже на самых первых постсоветских выборах и референдумах было замечено сильное влияние «административного ресурса», ставшего позднее широко известным во всей федерации.

Это были первые в постсоветской России попытки региональной элиты решить политические проблемы с помощью управления электоральным процессом. Результат этих усилий не был отмечен в череде значительных событий этого года. Впоследствии подобная тактика стала применяться все смелее и активнее и приносила свои плоды. Например, бойкот российских выборов и референдума 12 декабря 1993 г. в Татарстане стал ключом для получения желанного двустороннего договора республики с Россией.

Все эти наблюдения согласуются с предположением Б. Фокеса (B. Fowkes)[49], что за инициативами автономий стоял генеральный секретарь ЦК КПСС, без согласия которого такие акции в 1990-м и в начале 1991 г. были бы невозможны. О наличии у руководителей автономий возможностей для общения с властью в Кремле, минуя российское руководство, говорит следующий эпизод. 8 мая 1991 года в трудный и очень важный для проекта Союзного договора момент на встрече Горбачева и Ельцина последний посетовал, что Председатель ВС СССР Лукьянов ведет разговор с автономиями за спиной руководства РСФСР. Присутствовавший на встрече А. Лукьянов фактически подтвердил: «Я ни разу не собирал их вместе, а сами по отдельности ко мне ходят, это естественно, они – депутаты»[50]. По мнению Г. Лапидус схема, по которой автономии могли подписывать Союзный договор наравне с союзными республиками, поддерживалась Горбачевым и центральным аппаратом партии, но была неприемлема для лидеров союзных республик[51].

Еще одним подтверждением влияния Кремля на позиции автономий может служить резкое изменение позиции элиты Татарии в отношении суверенитета во второй трети 1990 года, показанное М. Фарукшиным[52] и автором[53]. Первый приводит слова М.Шаймиева, в декабре 1989 г. критиковавшего тех, кто требует «повышения статуса автономных республик и перевода их в разряд союзных», и его вывод: «в полной мере надо использовать все те возможности, которые заложены в автономной республике…»[54]. Второй указывает, что и позднее в своем выступлении в качестве кандидата на пост Председателя Верховного Совета ТАССР в апреле 1990 г. Шаймиев продолжал придерживаться этой позиции. Все свое внимание он сосредоточил тогда на трех вопросах, связанных с построением демократического и правового государства: передача реальной власти советам, воплощение программ социально-экономического развития и законодательная деятельность. Тема суверенитета осталась им не затронутой. В тот день тезис о самостоятельности республики, т. е. ее суверенитете, был оглашен вторым кандидатом – Ф. Кадыровой-Байрамовой: «В первую очередь надо объявить Татарию союзной республикой». Однако на следующей сессии ВС ТАССР в конце августа 1990-го принципиальные разногласия правящей элиты и националистов практически исчезли. Националисты полностью поддерживали инициативы Шаймиева, который идеологически переместился на их поле. Свой главный лозунг о демократизации жизни в республике он отставил в сторону, взамен этого поставил целью достижение республикой большей независимости и сделал все, чтобы в срочном порядке 30 августа была принята Декларация о государственном суверенитете[55].

На основе этих аргументов мы можем прийти к выводу, что сигнал о начале процесса принятия деклараций о суверенитетах был подан автономиям со стороны руководства Союза и КПСС. Весь 1990 год и до августовского путча следующего года элиты автономий, состоящие из партийной номенклатуры, находились под сильным влиянием руководства КПСС. Слова Ельцина «берите столько самостоятельности, сколько сможете удержать», сказанные уже после начала парада суверенитетов, не играли решающей роли. Однако в литературе возникла усиливающая со временем тенденция считать каскад деклараций о суверенитете в этнических республиках следствием слов, сказанных Ельциным[56]. Мы считаем, что эти слова стали удачной находкой, «прикрытием» истинных мотивов для элит автономий, не желающих афишировать свою связь с секретариатом ЦК КПСС. Но стать основной причиной «парада суверенитетов» они не могли.

Итак, катализатором «парада суверенитетов» автономий стал партийный центр, а сам процесс принятия деклараций проходил под руководством элит автономий. Но как к этому относились граждане? Быть может, народы российских автономий ждали именно этого шага и с удовлетворением приняли идею суверенитета, продвигаемую сверху? Прежде чем ответить на этот вопрос, заметим, что имелись два различных аспекта суверенитета применительно к российским автономиям в то время. С одной стороны, суверенитет преподносился властью и националистами как получение возможности решать многие дела самим, а не получать указания по всем вопросам из Москвы. С другой стороны, у многих возникали подозрения, что объявление суверенитета могло стать шагом к получению независимости и выходу из России. При этом все более явственно начало проступать различие в отношении к этим процессам титульных этнических групп и русскоязычных вместе с этническими меньшинствами. Однако это различие никогда не становилось значительным. Скорее можно говорить об общем согласии по основному вопросу о вхождении в Российскую Федерацию.

В Татарстане обсуждение проекта Декларации о суверенитете проходило, в соответствии с духом того времени, довольно широко, хотя и в ограниченные сроки. В газете «Вечерняя Казань» 24 июля появилась рубрика «Дискуссионная трибуна ВК: какой быть Татарии?» и до принятия Декларации 30 августа почти в каждом номере была подборка писем на эту тему. Дискуссия была продолжена депутатами ВС на сессии 29–30 августа, которая транслировалась по радио и телевидению. На ней члены ВС высказывали свои мнения и зачитывали коллективные письма от предприятий в адрес сессии.

Анализ почты «Вечерней Казани» показал, что подавляющее большинство читателей было за то, чтобы республика оставалась в составе Российской Федерации (42240 читателей, включая подписи в коллективных письмах), а явное меньшинство – за союзный статус Татарстана (148 читателей, т. е. 0,4% от общего числа)[57].Мнения коллективов, выраженные в письмах и наказах избирателей депутатам ВС Татарии (3184 жителя Елабуги, 1578 работников Казанского оптико-механического завода, НПО им. Ленина, филиала МВЗ им. Миля, Института «Союзхимпромпроект», завода Медаппаратура, ПКБ автоматизации на автотранспорте, и др.)и в решениях организаций (Казанский и Зеленодольский горсоветы депутатов), полностью поддерживали идею сохранения статуса республики в составе РСФСР. Во многих письмах была выражена озабоченность: «очень важно не допускать каких-либо вспышек националистических проявлений»[58].

Несмотря на то, что в обсуждаемом проекте декларации вопрос о выходе Татарии из России не ставился, именно он стал основным в письмах и заявлениях граждан. При этом мнение подавляющего большинства было определенным: республика должна оставаться в составе России. Таким образом, большая часть населения не воспринимала слова Ельцина или Декларацию о государственном суверенитете РСФСР как знак для начала кампании по принятию своей декларации как инструмента для обособления от России. Наоборот, подавляющее большинство предостерегало от выхода из России и возможности национальных конфликтов. Эту позицию можно суммарно охарактеризовать как стремление общества рационально и с наименьшими рисками решить вопрос, поставленный властной элитой автономии перед общественностью республики.

Одновременно было понимание того, что подобные процессы развиваются не только в Татарии, но и в других республиках и даже областях России. В тот период понятие «суверенитет» стало популярным. Оно рассматривалось как инновационная идея, которая могла помочь разрешению тяжелых экономических проблем. Это в первую очередь относилось к суверенитету союзных республик, но следующим шагом эта же идея без должных экономических подсчетов и достаточного обсуждения переносилась на суверенитет регионов, находящихся внутри России. Возник определенный перекос, который привел к деформации понятия суверенитет, толкование которого был расширено и размыто, а смысл – девальвирован.

Начало этого процесса можно наблюдать в российском парламенте при обсуждении проекта Декларации о суверенитете России в июне 1990 г. Тогда все фракции («Демократическая Россия», «Коммунисты России», группа «Смена» и национальные патриоты из «России») – поддержали этот документ, который был принят 12 июня подавляющим большинством депутатов: «за» – 907, «против» – 13, воздержались – 9. Избранный вскоре после этого первым секретарем ЦК только что созданной компартии РСФСР И. К. Полозков подтверждал этот шаг: «Мы за суверенитет России. Мы за то, чтобы Россия имела свою самостоятельность, свои политические институты, чтобы с Россией считались. Того же добиваются многие народные депутаты России, и в этом мы единомышленники»[59]. Вопрос о возможных противоречиях актов России и СССР депутатами, выступавшими в прениях, обходился стороной. Присутствовавший на том обсуждении, автор глубокого исследования о первом парламенте России В. Л. Шейнис считает, что депутаты, «вероятно, не понимали всех последствий принятия этого исключительно острого документа, но настойчиво стремились добиться определенных целей – разных у разных депутатов»[60]. Во многом такое единодушие основывалось на представлении о суверенитете союзных республик как лекарстве для излечения Союза ССР, методе, разрушающем монополию КПСС на власть, заставляющим его руководство перейти от топтания на месте к решительным реформам. Об этом говорит и тот факт, что в российской декларации целью устанавливалось не независимое государство, а «демократическое правовое государство в составе обновленного Союза ССР». В меньшем масштабе ситуация с единодушным принятием декларации о государственном суверенитете довольно точно повторилась два с половиной месяца спустя в Верховном Совете Татарстана.

Сложившееся устойчивое представление о том, что заявившие о суверенитете субъекты России не будут требовать независимого положения по отношению к России было основано именно на этом тренде. По мнению избирателей и депутатов Татарии, республика не могла быть исключением. Можно заключить, что Декларация о государственном суверенитете Татарстана была поддержана парламентом как способ освобождения от излишней централизации, а вовсе не как заявка на выход из России.

Определенную роль сыграл и туманный тезис о том, что автономия может получить статус союзной республики, оставаясь в составе РСФСР. Ельцин не прояснил ситуацию, отвечая на этот прямой вопрос в Казанском университете за три недели до принятия Декларации о суверенитете Татарстана[61]. С тех пор никто не показал, как такая структура могла бы осуществиться в реальной жизни. Видимо в основе этого допущения лежало представление о статусе, как о совокупности льгот для граждан, налоговых ставок, отчислений на социальную сферу. Элита никогда не пыталась снять многозначность толкований подобного подхода, т. к. ей было выгодно иметь поддержку со стороны добросовестно заблуждавшихся, в чем-то наивных граждан.

Лишь однажды за полтора года до этого, один из основателей ТОЦ и одновременно сотрудник обкома Р. Хакимов был вполне откровенен. Отвечая на свой же вопрос «Какова будет судьба РСФСР, если автономные республики станут союзными?», он отвечал: «РСФСР сохранится как федерация народов, имеющих автономные области и округа»[62], что означало, что автономии, по его мнению, будут находиться вне России. Однако впоследствии власти Татарии старались избегать столь определенных заявлений и не употребляли термина «независимость» в отношении своих намерений.

Об отношении к возможному статусу Татарии в будущем – союзная республика, республика в составе России или независимое государство – говорят результаты двух опросов общественного мнения, проведенных ВЦИОМом (декабрь 1990 г.) и социологической службой ВС РТ (сентябрь 1991 г.) на территории автономии[63]. В декабре 1990 г. суммарная доля сторонников союзной республики и независимого государства примерно равнялась доле сторонников статуса республики в составе России (50% и 47%). Через девять месяцев это соотношение сильно изменилось в пользу последних (34% и 49%). При этом русские жители республики были вполне единодушны – две трети за сохранение у Татарстана статуса российской республики и только 3% – за Татарстан как независимое государство. Мнение же татар было расколото на три группы. Из них меньшая и самая стабильная – это группа сторонников провозглашения независимого государства Татарстан (18%). Примерно треть татар были за сохранение статуса российской республики (28,3% и 37, 1% соответственно в декабре 1990-го и в сентябре 1991 г.).

Итак, получив от народа мандат на расширение сферы своих компетенций, элита Татарии после принятия декларации о суверенитете начала добиваться другой цели: получение союзного статуса республики, подразумевавшего выход автономии из состава Российской Федерации. Подобная ситуация формировалась и в других автономиях. 2 ноября на заседании Совета Федерации СССР при обсуждении концепции Союзного договора представитель России Р. Хасбулатов подчеркнул важность сохранения РСФСР как федеративного государства: «…Остается ли РСФСР единым государством? Два требования: первый этап – определиться со своими автономиями, второй этап отношения между [союзными] республиками». Ответ Рахимова (Башкирия), Шаймиева (Татария) и Николаева (Якутия) заметно усложнил ситуацию. Все они заявили, что эти автономии должны подписать Союзный договор как учредители Союза[64].

Вскоре уже Б. Ельцин, выступая 13 ноября 1990 г. на сессии ВС РСФСР, представил принципы подготовки и заключения Союзного договора, как они незадолго до этого были сформулированы в его беседе с Президентом СССР М. Горбачевым. В ответ на это на следующий день в адрес Б. Ельцина была послана телеграмма М. Шаймиева: «…в соответствии с Декларацией о государственном суверенитете ТССР считаем неприемлемым для Республики Татарстан предложение о подписании Союзного договора через РФ. …ТССР, являясь суверенной республикой, примет участие в заключении Союзного договора как учредитель Союза на равных основаниях с другими суверенными республиками. Отношения с Российской Федерацией с учетом сложившихся многосторонних исторических и современных связей будут строиться на основе договора» (курсив мой – В.М.)[65].

С осени 1990 г. до путча Татария и вместе с ней некоторые другие автономии продолжали настаивать на бескомпромиссных требованиях стать учредителем Союза на равных с союзными республиками. В это время было сделано много заявлений, принято большое число республиканских документов на эту тему. Такое развитие событий оказалось неожиданным для многих граждан Татарии. Оно создавало напряженность в обществе, т. к. многие жители автономий вполне обоснованно полагали, что этот путь приведет к обособлению от России.

Союзный договор и Ново-Огаревский процесс

Весной 1990 г. Горбачев призвал союзные республики создать новую основу для объединения в «подлинную федерацию». Его идея заключалась в том, чтобы сохранить Союз на основе различных подходов к каждой республике, т. е. на основе асимметричной модели. Предполагалось, что это поможет найти решение в условиях чрезвычайно разнообразных политических, экономических и социальных условиях в разных республиках, в которых к тому же наблюдалось разное отношение к перестройке66. Начались переговоры для выработки проекта нового Союзного договора, который заменил бы предыдущий, принятый в 1922 г. Переговоры щли медленно, и только 24 ноября был опубликован первый проект. Вскоре стало ясно, что в республиках он был встречен прохладно и перспективы его подписания были туманными. Возможно, это стало одной из причин того, что действия Горбачева в течение нескольких последующих месяцев будут отмечены влиянием сторонников жесткой линии в руководстве Союза. Добровольная отставка 20 декабря 1990 г. министра иностранных дел Э. Шеварднадзе, последовательного сторонника реформ и соратника Горбачева стала громким предупреждением об этом повороте курса.

«Холодная зима» 1990–1991 гг. останется в истории временем, когда Кремль предпринял попытку подчинить Литву и две другие непокорные прибалтийские республики – Латвию и Эстонию. Эти республики в течение нескольких недель выдерживали мощное политическое и военное давление. Для этого центр использовал регулярные войска, включая элитное подразделение КГБ «Альфа». Помощь в этом противостоянии им оказывала новая Россия и общественное мнение. В результате три республики не только выдержали, но и бросили новый вызов – отказались участвовать в союзном референдуме 17 марта о сохранении Союза как обновленной федерации. К их бойкоту присоединились Грузия, Молдавия и Армения. В тот же день на российском референдуме была оказана поддержка идее Б.Ельцина о введении поста президента РСФСР. Это понималось как усиление центральной власти в России, что могло увеличить возможности для ее самостоятельной политики. Такой результат снизил пропагандистский эффект от поддержки, которую получил Горбачев на всесоюзном референдуме. К тому же, продолжая находиться под влиянием правых, он принял неверное решение о запрете в конце марта в центре Москвы мирного митинга и вводе в столицу войск и танков. Митинг, собравший 100 тысяч сторонников Ельцина, прошел мирно и был расценен как победа российских реформаторов.

Таким образом, отход вправо в декабре 1990 – марте 1991 г. не только не принес союзному центру желаемого прогресса в деле сохранения Союза, но, напротив, осложнил отношения с республиками. Популярность Горбачева падала на протяжении многих месяцев, а доверие к правительству упало до рекордно низкого уровня – менее 8%. В этих условиях Горбачев решил возобновить переговоры по Союзному договору.

23 апреля в Ново-Огареве неожиданно для всех было принято «Совместное заявление» глав девяти республик и Президента СССР. В его основе было согласие этих республик подписать Союзный договор, в результате чего, как предполагалось, должен быть создан «Союз суверенных государств»[67]. На следующий день Горбачев на Пленуме ЦК КПСС подчеркнул, что заключение нового Союзного договора с учетом итогов Всесоюзного референдума является первоочередной задачей для преодоления кризиса. Первые секретари обкомов и рескомов, недовольные Заявлением «9+1», предприняли на пленуме массированную атаку на Горбачева, которая поставила его в критическое положение. Проявив завидное хладнокровие и владение ситуацией, он сумел отразить это наступление, лишь прибегнув к угрозе уйти с поста Генерального секретаря ЦК КПСС.

Однако, вскоре, в начале мая, по авторам Заявления «9+1» был нанесен удар с другой стороны. Властям Татарстана не понравилось, что в соответствии с этим документом автономные республики отстранялись от подписания Союзного договора. В своем совместном заявлении Президиума ВС Татарской ССР, Совета Министров, рескома КПСС, рессовпрофа, рескома ВЛКСМ они утверждали, что «Татарстан рассматривает себя в качестве самостоятельного соучредителя Союза ССР наравне со всеми союзными республиками» и «заявляет о твердой решимости и готовности подписать Союзный договор непосредственно и самостоятельно»[68].

А спустя некоторое время последовало еще одно заявление, на этот раз от имени «творческой татарской интеллигенции», в котором Заявление «9+1» оценивалось как «сговор», который был «сотворен за счет автономных республик». По мнению 27 подписантов основными участниками «сговора» были Президент СССР М. Горбачев и Председатель ВС РСФСР Б. Ельцин, причем «не может быть и тени сомнений», что этот сговор выгоден только Председателю ВС РСФСР. По мнению авторов «неприглядной» была и роль руководителей восьми других республик, которые «предавая интересы автономий, предают по сути дела и интересы своих собственных народов». На этом фоне авторы выделяли позицию, республик Средней Азии и Казахстана, которым не следовало было бы забывать, что в 1922 году эти республики, так же как Татарстан и Башкортостан, не были допущены до самостоятельного подписания Союзного договора и что тогда [татарин] М. Саид-Галеев мужественно отстаивал права Туркестана и Казахстана. Авторы предсказывают, что «не будет мира под оливами», и «Горбачеву еще придется пожалеть, что он предал автономные республики»[69]. Последнее предполагает наличие некоей договоренности Горбачева с автономиями. Это еще раз подтверждает тезис о том, что Горбачев поощрял объявление суверенитетов автономиями, обсуждавшийся в предыдущем разделе. В пользу этого говорит также то, что основная ответственность за этот «сговор» возлагалась на Б. Ельцина.

Заявление татарской интеллигенции представляет даже больший интерес, чем заявление руководства республики. Во-первых, всем, и Москве в том числе, было ясно, что в централизованной системе власти, сложившейся тогда в республике, подобный документ мог появиться только как рупор татарского руководства. Поэтому в нем была избрана такая форма и предъявлены такие аргументы, которые желало бы употребить руководство республики, но не посчитало возможным сделать это в своем заявлении. Во-вторых, необычным и странным было то, что представители исключительно одной этнической группы требовали другого статуса для республики, в которой кроме них проживало значительное число русских, чувашей, украинцев и других, в основном русскоязычных, граждан. При этом требуемый более высокий статус мог быть реализован в случае, если Татарстан выйдет из России. К такому шагу явно отрицательно относилось все население, кроме татар, которые, впрочем, как отмечалось выше, тоже не были едины в своем мнении. И, конечно, интеллигенция этих этнических групп была резко против. Поэтому-то подписантами второго заявления оказались представители только татарской интеллигенции. Можно с уверенностью предполагать, что в Москве понимали это. С опозданием это стало ясно и в Казани. Появилось третье заявление «представителей научной и творческой интеллигенции Республики Татарстан»[70], тезисы которого в основном совпадали с положениями заявления татарской интеллигенции. Но и здесь 11 из 17 подписей принадлежали татарам, остальные – ученым, часть из которых занимала крупные административные посты в науке и была зависимой от администрации.

Как бы отвечая на эти требования, Горбачев на встрече с руководителями автономных республик РСФСР 12 мая 1991 призвал: «Давайте думать о целостности России и целостности Союза. Россия – несущая конструкция Союза». Именно при этих условиях, по его мнению, следует «решать вопросы о подписании договора, квотах на представительство [союзных] республик [при подписании договора]». «Новый статус автономии, новые права должны быть закреплены и в Союзном, и в Федеративном [российском] договоре»,- продолжал Горбачев. Вскоре после этого выступления, игнорируя призывы Президента СССР, М. Рахимов (Башкирия) потребовал, чтобы в подписании Союзного договора принимали участие не только союзные республики, но и автономии и что надо «подписывать всем по алфавиту». Эту идею поддержали Спиридонов (Коми), Николаев (Якутия), Коков (Кабардино-Балкария) и Шаймиев (Татария) , который сказал: «если не будет возможности подписать Союзный договор, мы не сможем подписать договор с Россией». Лишь Галазов из Северной Осетии отчетливо выступил за единство России и просил не уделять много внимания тому, как будет подписан Союзный договор [71].

Выполнение требований этих лидеров означало бы, что автономии получат в структурах Союза равные права со всеми союзными республиками, включая РСФСР. Хотя Рахимов, противореча себе, и заявил, что «у нас нет разговора о выходе из России», но никто, кроме руководителей вышеупомянутых автономий, не считал возможным одновременного выполнения двух условий «быть равным с Россией» и «не выходить из России». Пытаясь как-то разрешить это противоречие, Ельцин пошел навстречу, и допустил, что некоторые республики могут подписать отдельно, но в этом случае указать, что они остаются субъектами РСФСР.

По мнению М. Сабирова, премьер-министра Татарии в то время, ситуация для республики в мае 1991 г. была «очень сложная». Он признавал: «Многие среднеазиатские республики, Казахстан, не хотят, чтобы Татария на равных с ними подписала Союзный договор. Автономии прекратили борьбу за свой суверенитет. Мы остались практически одни. Если сейчас нам не удастся отстоять суверенитет, то другого шанса у нас не будет. Была у нас такая возможность в 1922 и 1936 годах. Тогда не получилось. Поэтому мы не должны упустить сегодняшний исторический момент»[72]. Однажды выступив с требованиями предоставления союзного статуса для Татарии, элита республики решила не отступать, вопреки отрицательной консолидированной позиции союзных республик в отношении допуска автономий в клуб союзных.

Первые лица Союза и России, Горбачев и Ельцин, 8 мая пришли к согласию, что автономии будут «подписывать договор самостоятельной делегацией внутри делегации РСФСР»[73]. Но автономии отвергли такой вариант и продолжали занимать в отношении подписания Союзного договора бескомпромиссную позицию. Их отношение имело принципиально важное значение для прогресса в переговорах. По мнению Г. Лапидус, вопрос о статусе и полномочиях автономных республик и о том, должны ли они, наряду с союзными республиками, подписывать Союзный договор, является вторым по важности в затянувшихся переговорах Ново-Огаревского процесса. На первом месте, по ее мнению, был вопрос о названии нового Союза и его статусе[74].

Позиция автономий оставалась неизменной до конца подготовки проекта Союзного договора, которая была завершена на последнем, ключевом совещании руководителей союзных и автономных республик в Ново-Огареве23 июля 1990 г. Открывая совещание, Горбачев выделил три самых важных момента. Первый: Союз Суверенных Государств должен быть прочным федеративным государством, а не «дохлой федерацией», т. е. опираться на Конституцию и иметь сильный центр. Второй: «конструируя этот Договор, надо иметь ввиду судьбу Российской Федерации», которая определяет в значительной мере будущее Союза: «прочная Российская Федерация основа прочной союзной федерации». Третий: Союзные республики должны «дать возможность реализовать в Договоре то, что вытекает из суверенизации бывших автономий», но и автономиям следует понять, что такое Российская Федерация.

Это еще раз подтверждает, что вопрос российских автономий фактически становился одним из ключевых, поскольку их позиции могли укрепить Российскую Федерацию, а могли и значительно ослабить. Более важными были только отношения союзных республик с союзным Центром. И действительно последующее обсуждение на совещании часто отталкивалось от принципов отношений России и ее автономий. Николаев и Рахимов высказались за то, чтобы отношения российских республик с Россией регулировались договорами и Конституцией Союза, что оставляло Конституцию России в стороне. А это естественно было неприемлемо для Ельцина, который считал, что отношения автономий и России должны определяться конституцией России и соответствующими договорами. В поисках устраивающего всех варианта Ельцин делал несколько различных предложений, но они отвергались[75].

В результате изнурительного многочасового обсуждения была принята позиция российских автономий. В статье 1 итогового проекта Союзного договора было записано, что отношения между РСФСР и государствами, входящими в РСФСР, регулируются «федеративным и иным договором, Конституцией СССР». В отличие от этого отношения других союзных республик и автономий, входящих в них, регулировались также и конституциями этих союзных республик[76]. Россия под коллективным давлением автономий уступила весьма важный для нее пункт проекта.

Итак, позиция нескольких автономий на совещаниях по Союзному договору продолжала быть вполне скоординированной и весьма жесткой по отношению к России. Они настойчиво требовали права самостоятельно подписать Союзный договор и поднять статус этих республик до уровня союзных. Эта позиция не отличалась гибкостью и по ходу процесса превратилась в деструктивную. Мнения основных договаривающихся сторон – Горбачева и лидеров девяти союзных республик – заметно менялись, согласование позиций иногда становилось очень трудным, временами достигнутая с большим трудом договоренность могла разрушиться, казалось навсегда, но требования автономий оставались одними и теми же. Изменение общей конструкции переговоров также не меняло их позиции. Даже когда в последние месяцы было очевидно, что Кравчук, Ельцин и Шушкевич и не хотят иметь над собой руководящую структуру, Татарстан продолжал стоять на своем, игнорируя кардинальное изменение соотношения сил[77].

Тактика лидеров республик, настойчиво требовавших на Ново-Огаревских переговорах практически невыполнимого – признания их независимости от России, – не была выгодна ни Ельцину, ни Горбачеву. До мартовского референдума 1991 г. во время поиска компромисса в ходе работы над Союзным договором такое поведение автономий, возможно, одобрялось крылом Горбачева в КПСС. Но во время Ново-Огаревского периода Горбачеву сопротивление автономий выгодно не было. После пленума ЦК 24 апреля он понимал, что потеря времени становится критической для идеи сохранения Союза и для него самого как политика[78]. В тот период он предполагал, что они с Ельциным близки к общему пониманию в вопросе Союзного договора.

Учитывая то упорство, с которым в середине 1990-хавтономии не хотели подчиняться Конституции РФ, можно предположить, что если бы путча не было, а Союзный договор был бы подписан, у российского руководства с высокой долей вероятности должны были продолжаться проблемы с национальными автономиями. Более того эти проблемы могли быть подняты на новый уровень конфронтации.

Путч 19 августа 1991 года

Поведение автономий во время путча было логическим следствием их действий во время Ново-Огаревских переговоров. В начальный период они сохранили лояльность секретариату ЦК КПСС, в основном следуя его указаниям. Но чувство осторожности и самосохранения вскоре заставило их сократить активную помощь путчистам и переждать до момента, когда станет ясно, «чья возьмет». Правда, не у всех это получилось вполне успешно.

В первый, самый критический день путча, 19 августа, руководители пятнадцати российских автономий единой делегацией побывали на приеме у Геннадия Янаева, номинально главного лица в Государственном комитете по чрезвычайному положению (ГКЧП)[79]. Они приехали в Москву для участия в процедуре подписания Союзного договора, назначенной на 20 августа. Большинство глав предполагали подписать договор от имени своих автономий. Но Татарстан, как и Украина, «к 20-му подписывать союзный договор был не готов», о чем был извещен Горбачев[80]. Разница в позиции Украины и Татарстана заключалась в том, что в июле, когда проект Союзного договора парафировали республики, Украина отказалась это сделать, а Татарстан поставил свою подпись, но по при условии, что эта автономия"подпишет документ по горизонтали», т. е. независимо от России. Поскольку этот вариант подписания не был одобрен, и всем автономиям предстояло «подписать договор по вертикали – как бы в составе союзной республики, то есть России», Татарстан отказался ставить свою подпись. В Москву президент Татарстана Шаймиев приехал для того, чтобы встретиться с Ельциным накануне подписания, о чем у них существовала взаимная договоренность[81].

Рано утром ему в гостиницу позвонил глава Башкортостана Муртаза Рахимов и сообщил о путче. Спросил: что будем делать? Решили собраться у четвертого подъезда в Кремле[82]. После этого Шаймиев позвонил Ельцину. Ему ответил государственный секретарь России Г. Бурбулис, – второе лицо в российском руководстве. На вопрос Бурбулиса, подпишет ли он обращение российского руководства, которое в тот момент готовилось, Шаймиев ответил: «Не знаю, что вы там подготовите, надо посмотреть». Но смотреть не стал, а созвонился с коллегами – руководителями автономий – и договорился встретиться с ними в Кремле, где и состоялась встреча с А.Лукьяновым, а затем с Г. Янаевым[83]. «Представители автономий заявили Янаеву, что они будут поддерживать ГКЧП, если реформы будут и дальше идти в демократическом русле, и категорически откажут ему в своей поддержке, если возникнет опасность военной диктатуры»[84]. То есть они, как минимум, предоставляли Янаеву и его товарищам некоторое время для деятельности, а затем предполагалось оценить действия комитета. Только последующий ход событий заставил их изменить свое отношение к ГКЧП, причем уже в ближайшие дни.

Янаев им сказал:«Уезжайте домой, в стране нужно сохранить спокойствие. Вы регулярно будете получать от нас указания». Еще он «подтвердил, что Горбачев болен, и что он вынужден взять власть в свои руки»[85].Никто из прибывших не заявил о неконституционности действий ГКЧП, нелигитимности создания этого комитета и незаконности его постановлений[86]. Со слов самого Янаева, встреча прошла в атмосфере взаимопонимания: «Я доложил им ситуацию: с Горбачевым все нормально, пока он болеет, так надо, не следует волноваться. Все говорят: „Ну, наконец. Ну, правильно. Ну, хорошо“. И жмут мне руки»[87].

На встрече были Рахимов, Шаймиев, Спиридонов, Коков, Председатель ВС Карелии Степанов и другие.

Обращает на себя внимание, что эта группа весьма оперативно посетила недавно созданный комитет, о начале деятельности которого публично было объявлено несколько часов назад. Отсутствуют какие-либо свидетельства, что они каким-либо способом поддержали российский штаб, бросивший вызов организаторам ГКЧП, или хотя бы просто посетили его. Шаймиев позвонил Ельцину только потому, что за три дня до этого они договорились о встрече. Узнав о подготовке в российском штабе обращения к гражданам России, он, как, впрочем, и другие главы автономий, не проявил никакого интереса к самому документу.

Обсуждая возможные мотивы поведения глав автономий во время путча, следует помнить, что если ситуация тогда была неопределенной для всех региональных политиков, то для руководителей автономий она была особенно сложной и неоднозначной. Одной из основных целей ГКЧП было сохранение независимости и территориальной целостности страны. Методичные выступления автономий за повышение статуса республик, требования признаний их деклараций о суверенитете, которые угрожали разрушить целостность России, не могли быть одобрены заговорщиками. Последние считали, что в стране «возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства», а «циничная спекуляция на национальных чувствах» является лишь «ширмой для удовлетворения амбиций»[88]. В случае успеха ГКЧП главы российских республик, казалось, могли бы ожидать наказания со стороны комитета. Возможно такая угроза стала причиной «явки с повинной» автономий к Янаеву. Утром 19 августа никто не мог предсказать ход событий… Но существует и другой фактор, который дополняет первый. Автономии таким способом выразили верность секретариату ЦК КПСС и той части руководства КПСС, которая помогала в осуществлении путча и которая начала сотрудничать с его инициаторами еще на стадии зарождения заговора.

Существует представление, что поведение элит автономий, принявших сторону путчистов, было просчетом отдельных политических лидеров: Шаймиева, Рахимова, Кокова, Николаева, Спиридонова и других. При этом, обращаясь к биографии того или иного такого руководителя, авторы рассматривают его поведение изолированно, отдельно от всей группы. Так, описывая поведение президента Татарии, Э. Уокер говорит: «Шаймиев, то ли потому, что был убежден, что Ельцин и его демократы представляли большое препятствие для автономии Татарстана, то ли потому, что был уверен, что путчисты победят, принял сторону путчистов и совершил самую серьезную ошибку своего президентства»[89].Такой подход, как нам представляется, является не полным. Он не объясняет, почему руководители всех 15 автономий сделали то, чего не сделали главы областей и краев: продемонстрировав отличную координацию между собой, они оказались в день путча в 10 часов в Кремле, а в 12 часов – в кабинете номинального главы заговора, и засвидетельствовали свою лояльность ГКЧП.

Кажется странным, что все лидеры национальных автономий одновременно потеряли политическое чутье. Но если восстановить последовательность их действий перед этим мы сможем приблизиться к ответу на вопрос о том, что двигало ими в дни путча. В апреле 1990 г. ими с воодушевлением был воспринят закон СССР о праве автономий стать субъектами федерации – Союза ССР. Летом и осенью 1990 г. принимаются декларации о суверенитетах автономий. Зимой 1990 -1991 гг. делаются заявления об отказе подписывать Союзный договор в составе РСФСР, требования подписать Союзный договор на равных основаниях с другими суверенными республиками. В феврале – марте 1991 г. оказывается противодействие референдуму РСФСР. На первых выборах Президента РСФCР создаются препятствия кандидатуре Ельцина и самим выборам. На совещаниях по Союзному Договору в рамках Ново-Огаревского процесса с их стороны продолжаются заявления о праве самостоятельной подписи под этим документом, что ставило Российскую Федерацию на грань распада.

Это говорит о том, что элиты автономий действовали под влиянием КПСС, а после 23 апреля 1991 года – того крыла Секретариата ЦК КПСС, которое впоследствии одобрило действия ГКЧП. Это вполне объяснимо. Во-первых, все они являлись недавними секретарями обкомов, и у них еще сохранялась потребность подчинения партийному центру. Во-вторых, сам центр, вначале в лице Горбачева, генерального секретаря ЦККПСС, предлагал им весьма привлекательные условия.

Рассмотрим действия, которые были предприняты руководителями автономий на территориях автономий в дни путча.

М. Николаев, председатель президиума Верховного Совета Якутской-Саха ССР, был в Москве и, вероятно, являлся членом группы, принятой Янаевым. В тот день в Якутске, согласно указанию ГКЧП, была экстренно создана «Рабочая группа по разъяснению ЧП в Якутии-Саха», в состав которой вошли зампред правительства, военный комиссар, министр внутренних, председатель Гостелерадио, мэр Якутска. Но Николаев быстрее других переориентировался, и уже на следующий день после возвращения домой он в выступлении по радио вслед за Ельциным резко осудил гэкачепистов[90].

Подобное развитие событий было и в Республике Коми. Здесь также период поддержки заговора и сомнений длился один день. Председатель ВС автономии Ю.Спиридонов в первый день путча позвонил из приемной Янаева своему заместителю А. Рогову: «В Москве все нормально, ребят надо поддержать…». Рогов собрал Президиум ВС, на котором не удалось принять единого решения. После этого он сам подготовил и послал телеграмму в поддержку ГКЧП. На следующий день им же была подписана другая телеграмма – об отзыве прежней. Вскоре Рогов, не сославшись на указание Спиридонова, взял на себя ответственность за поддержку путчистов и написал заявление об отставке[91].

В Чувашии сказалась партийная закалка лидера республики, которая не позволила ему так быстро изменить позицию. Председатель Верховного Совета Чувашской ССР А. Леонтьев (секретарь Чувашского обкома 1976–1988, затем Председатель Президиума ВС ЧР, с апреля 1990 – Председатель ВС Чувашской ССР) вечером 20 августа выступил по радио и телевидению: «В целях принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка 19 августа… введено чрезвычайное положение». Он запретил выпускать в эфир «Обращение к гражданам России» Президента РФ и репортаж о митинге демократических сил в Чебоксарах[92].

В столице Кабардино-Балкарии утром 20 августа на площади перед Домом правительства собрался многотысячный митинг, десятки людей объявили голодовку. Собравшиеся требовали отставки руководства республики как поддержавшего попытку незаконного переворота в России. Митинг и голодовка продолжались десять дней и в конечном итоге Валерий Коков, председатель Верховного Совета Кабардино-Балкарии, и ряд других первых руководителей республики вынуждены были уйти в отставку[93].

В Татарстане президент М. Шаймиев в своем обращении «К народу Татарстана"высказался откровенно: „События и процессы, которые привели страну на грань катастрофы, с исчерпывающей прямотой охарактеризованы в Обращении к советскому народу Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР от 18 августа сего года. Опубликованные им постановления направлены на предотвращение краха, стабилизацию обстановки в стране“[94]. 20 августа, выступая перед руководством республиканских и городских организаций, он усилил свою позицию: „…Поэтому только через труд можно осуществить те меры, которые вытекают из решений Государственного комитета по чрезвычайному положению… Кто пойдет по-другому, будет отвечать за свои действия по законам чрезвычайного положения“[95]. На следующий день указом президента ТССР № VII-93 была образована временная комиссия „для организации взаимодействия органов печати, радио и телевидения по своевременному и объективному информированию населения о событиях в стране и республике на период политической нестабильности“. Эту комиссию в народе назвали комитетом по цензуре. В нее, кроме первого заместителя премьер-министра, были включены директор издательства рескома КПСС и министр печати. В каждую газету был послано по цензору, а в пророссийски настроенную „Вечернюю Казань“ – три цензора. В результате в издательстве Татарского рескома были рассыпаны гранки первой полосы этой газеты, на которой было помещено „Обращение к гражданам России“ Б.Ельцина, И.Силаева, Р.Хасбулатова с призывом к бессрочной забастовке. Демонстрация в центре города, в которой приняли участие около двухсот человек, была разогнана спецназом с помощью дубинок, при этом семь человек были арестованы[96].

В Башкирии власть была более осторожной в проявлениях верности путчистам. Но при этом официальная пресса печатала указы ГКЧП, а 19 августа был наложен арест на 80 000 экземпляров очередного номера демократической газеты „Ленинец“. М. Г. Рахимов призывал население к спокойствию, но не проявлял признаков поддержки сторонникам Б. Ельцина. После поражения ГКЧП Уфимский горсовет одобрил действия властей России и выразил недоверие Президиуму ВС Башкирии, его председателю Рахимову и Совету министров республики[97].

Вспомним, что по постановлению № 1 путчистов в стране приостанавливалась деятельность всех политических партий и общественных организаций, запрещались забастовки и уличные демонстрации, восстанавливалась цензура в СМИ и объявлялось о введении комендантского часа, где и когда это потребуется. Днем последовало другое постановление, запрещавшее издание большинства независимых газет[98]. Действия властей Татарстана, Башкирии и Чувашии точно следовали этим указания, а в других автономиях руководители заняли более осторожную и выжидательную позицию.

Для сравнения заметим, что в других российских регионах отношение к ГКЧП было не таким однородным как в автономиях. Многие оказали поддержку руководству новой России. Так Кемеровский, Томский областные советы народных депутатов не признали ГКЧП, объявили его постановления незаконными. В Нижнем Новгороде провалилась попытка создать чрезвычайную комиссию в масштабах области. Рязань также не подчинилась комитету по чрезвычайному положению. В Челябинске на митинге 19 августа председатель горсовета сообщил о внеочередном заседании президиума областного Совета, на котором было подтверждено, что в городе и области действуют Конституция и законы РСФСР.В Воронеже облсовет объявил, что будут исполняться указы Ельцина. На чрезвычайном заседании президиума Тюменского областного совета принято решение о том, что создание ГКЧП неконституционно. Но так было не везде. В Ростове-на-Дону был создан чрезвычайный комитет по поддержке ГКЧП, который контролировал местные СМИ[99].

Таким образом, если в целом реакция региональных властей в субъектах Российской Федерации была разнообразной, то действия всех автономий, которые активно продвигали идеи суверенитета своих республик и добивались повышения их статуса до союзного, определенно были направлены на поддержку ГКЧП. После того как путч провалился такое поведение стало для них причиной серьезных проблем.

Последние месяцы Союза ССР

Неудачная попытка переворота кардинально изменила соотношение сил. Члены ГКЧП были арестованы уже 23 августа. Б. Ельцин и руководство России вышли из кризиса безусловными победителями и стали наиболее значительной политической силой в стране. Вместо соединения распадавшейся страны действия заговорщиков привели к обратному результату. В последнюю неделю августа о своей независимости объявили Украина, Белоруссия, Молдавия, Азербайджан, Узбекистан и Киргизия. В сентябре и октябре их примеру последовали Армения, Таджикистан и Туркмения. Президент СССР М. Горбачев был сильно ослаблен. Он добровольно ушел с поста Генерального секретаря ЦК КПСС, но продолжал борьбу за „обновленный“ Союз. Однако теперь речь могла идти только о конфедеративном государстве, в котором центр будет сохранять за собой лишь ограниченное число предметов ведения и полномочий. Деятельность КПСС и КП РСФСР была прекращена указом Президента России.

Для руководителей тех автономий, которые недавно с таким упорством добивались союзного статуса, настало трудное время. Все они поддержали ГКЧП. Общество и элита были в ожидании грозы из Москвы. По свидетельству спикера парламента Татарстана часть людей в руководстве республики „предали Шаймиева“, „желали его ареста“ и уже 24 августа „тихо, на ушко, спрашивали, когда приедут арестовывать Шаймиева“[100]. На последней сессии ВС СССР 26–31 августа был поднят вопрос об ответственности руководства автономий. Тогда исполняющий обязанности председателя ВС РСФСР Р. Хасбулатов предлагал распустить Верховные Советы тех российских автономий, которые „запятнали себя сотрудничеством с изменниками“ (гэкачепистами). Настроения руководителей Татарии передают слова татарского поэта, депутата республиканского парламента Р. Миннуллина, близкого к местной власти: „В условиях, когда, воспользовавшись ГКЧП, союзные республики бегут от нас, как от огня, над республикой сгустились черные тучи“[101].

Коллективные органы власти в автономиях было решено все же не трогать, но в отношении отдельных руководителей прокуратура начала расследование. В рамках общего следствия Генеральный прокурор РСФСР распорядился создать на местах следственные группы и изъять документы, содержащие сведения об исполнении указов и постановлений ГКЧП в рескомах, крайкомах, обкомах, горкомах, райкомах, а также поступивших из Политбюро, секретариатов ЦК КПСС и РКП. В Татарии решением Прокуратуры РСФСР была создана следственная группа под руководством местного следователя Б. А. Лукьянова, который еще в августе выразил мнение, что исходя из сообщений в СМИ о событиях 18–22 августа „отдельные должностные лица Татарской ССР“ в нарушение Конституции РСФСР… совершили действия, способствующие совершению государственного переворота». Следователи запрашивали сведения у президента М. Ш. Шаймиева, председателя ВС Ф. X. Мухаметшина, председателя рескома КПСС Р. Р. Идиатуллина, председателя КГБ, министров и других должностных лиц.

В сентябре и начале октября президент Татарстана избегал контактов с группой следователей. Первый разговор состоялся лишь 17 октября, когда Шаймиев позвонил Лукоянову по телефону и, сославшись на решение ВС ТССР, в котором действия президента ТССР в период с 19 по 21 августа 1991 г. признаны законными и констатировалось, что «в Татарской ССР чрезвычайное положение не вводилось». С «вызовом на допрос в качестве свидетеля» он не согласился, а в заключение заявил, что «президент подотчетен Верховному Совету ТССР. Никакого уголовного дела быть не может»[102]. Но вышеупомянутое решение ВС[103] было принято за полтора месяца до этого звонка. Почему же тогда Шаймиев так долго уклонялся от встреч и контактов со следователями? По-видимому, причина в том, что за два дня, предшествовавших звонку, в Казани произошли события, которые всколыхнули общество в республике и стали известны по всей России.

К 1991 году 15 октября уже стало днем традиционных шествий националистов в память о взятии Казани войсками Ивана Грозного в 1552 г. Несмотря на предостережения некоторых депутатов, Президиум ВС ТССР выбрал именно этот день для начала очередной сессии Верховного Совета. Националисты поняли этот знак. Из дальних районов, отстоящих от Казани на 200- 300 км, на больших междугородных автобусах прибыли сотни сторонников независимости Татарстана. На этот раз они ехали не ради памяти о событиях 16 века, а были настроены на то, чтобы «путем активных действий, в том числе захвата и штурма здания… и присутствием на месте проведения сессии» «приобрести закон о независимости». Организаторы приезда иногородних на митинг – ТОЦ и партия «Иттифак» – были хорошо информированы о повестке дня сессии и намерениях руководителей.

На центральной площади Казани рядом с парламентом около двух тысяч националистов устроили шумный митинг. Произошли столкновения с милицией, 16 сотрудников МВД были ранены, один из них серьезно. Митингующие требовали от вынужденных проходить мимо них депутатов голосовать за независимость, иначе «прольется кровь». Значительная часть сессии была посвящена вопросу: как реагировать на происходящее? У многих вызывали удивление хорошая организация митинга и снабжение иногородних, которые митинговали два дня. Ни до, ни после такое наблюдать в Казани не приходилось. По словам начальника городского УВД в «толпе» были люди, которые даже не понимали для чего они пришли и что они делают[104]. По количеству участников митинг был самым значительным, которые проводили национальные движения в Казани в 80-90-е годы[105].

В результате 17 октября митинг националистов получил большое число откликов в российских СМИ. Благодаря этому также стали широко известны планы принять Верховным Советом в ближайшие дни, по аналогии с действиями союзных республик в конце августа и сентябре, акт о независимости Татарстана. Именно в этот день и передал Шаймиев следователю Лукоянову свой ответ. Фактически это был ответ российской власти: было известно, что Лукоянов выполнял свою работу, будучи в постоянном контакте с российской прокуратурой.

В то время в Москве доминировала точка зрения, что дерзкие спонтанные выступления татарских националистов умелой рукой укротила местная власть под руководством президента М.Шаймиева. Со временем, однако, все чаще стало высказываться другое мнение, которое, в частности, выражено А. Нечаевым так: «Там сверху очень активно подогревались националистические тенденции или, как минимум, закрывались глаза на них. Речь идет не о развитии национальной культуры, а именно о националистических тенденциях. Это было просто средством, чтобы получить доступ к неким дополнительным и немалым доходам»[106].

До последнего дня Советского Союза оставалось два месяца. Союзное правительство практически не руководило страной. Общая ситуация была исключительно сложной. Поэтому политическое руководство новой России было не намерено продолжать конфликтную ситуацию, возникшую в связи поддержкой Татарией путчистов. Видимо, в соответствии с указаниями из Москвы, направление расследования было переключено на фигуры второго плана. Оно было сконцентрировано на первом секретаре Татарского рескома КПСС Р. Р. Идиатуллине и директоре издательства рескома КПСС В. А. Гаврилове, которые «воспрепятствовали законной профессиональной деятельности журналистов: запрещали распространение информации о незаконности создания и деятельности ГКЧП, запрещали комментировать деятельность… этого антиконституционного органа» (о запрещении полосы в «Вечерней Казани» говорилось выше). В феврале1992 г. Лукоянов вынужден был принять постановление о прекращении уголовного дела в отношении Идиатуллина и Гаврилова «в связи с изменением обстановки»[107].

Документ о независимости все-таки был принят в последний день сессии 24 октября. В соответствии с ним Республика Татарстан выражала"волю и решимость иметь полноправное непосредственное представительство в Верховном Совете СССР, других государственных и межреспубликанских органах Союза ССР», и в нем по-прежнему ни словом не упоминалась РСФСР[108]. Однако сниженная форма документа (постановление ВС) и дальнейшая направленность руководства Татарстана на переговоры с Россией говорили о том, что республикой взят курс на прагматическую «капитализацию» нового уровня независимости, который был достигнут в последние месяцы перед путчем. Для этого Татарстан продолжил усилия по заключению экономического соглашения, а затем и двустороннего политического договора с Россией.

Власти России в течение четырех последних месяцев 1991 года были погружены в решение многих проблем, которые они наследовали от ослабевающего Союза ССР. Наряду с созданием практически «с нуля» своего правительства, надо было выстраивать взаимоотношения с новыми независимыми государствами, в которые превращались бывшие союзные республики. По-видимому, это является объяснением той мягкости, с которой Россия отнеслась к Татарстану. В труднейшие дни конца 1991 года, когда новое правительство стояло на пороге принятия судьбоносных решений о введении свободных цен на товары и продовольствие, делегация Россия, которую возглавлял Е.Гайдар, с 27 ноября по 6 декабря вела трудные переговоры с делегацией Татарстана об экономическом соглашении.

Руководитель Татарстанской делегации премьер-министр М. Сабиров отметил, что «ни в Егоре Гайдаре, ни в Андрее Нечаеве, ни в других министрах не почувствовал противоборства, противодействия» и что они «практически по всем вопросам нашли приемлемые решения». Но одновременно заметил, что «мы идем ко все большей самостоятельности, на равных условиях заключаем соглашения» и «что касается „неделимой“ [России], то как можно ей таковой оставаться, если мы экономически самостоятельны?»[109] (курсив автора. – В.М.).

Однако участвовавший в переговорах тогдашний заместитель министра экономики А. Нечаев вспоминает, что они были «просто мучительные», учитывая, что Татарстан заявил о своем экономическом суверенитете. «В итоге, как выяснилось, причина была очень простая – местная элита, хозяйственная и прежде всего политическая, хотела самостоятельно распоряжаться своей нефтью. Когда мы им дали чуть больше нефти для собственного распоряжения, вся ситуация рассосалась, и было подписано соответствующее соглашение»[110].

По отношению к вопросу о целостности России позиция руководителей Татарстана была осторожной. Было принято говорить об экономической и политической независимости автономии, но одновременно тщательно избегалось обсуждение вопросов о выходе Татарии из России. Размытая формула «Татарстан – суверенное государство, ассоциированное с Россией на основе Договора», которая была найдена позже, руководителей республики вполне устраивала. Она полностью соответствовала принципу: иметь минимальную ответственность перед Россией, но не терять возможность пользоваться ее помощью, если это потребуется в будущем.

Позиции других автономий, добивавшихся повышения статуса, были заметно ослаблены августовскими событиями. Никто из них, включая Башкирию, не смог выйти на двусторонние переговоры с Россией. В Башкирии власть не была такой консолидированной как в Татарстане: часть элиты, в то время достаточно могущественная, не была согласна на действия, подрывающие целостность России. Однако позже, после того как Татарстану удалось 15 февраля 1994 года заключить двусторонний договор с Россией, республики снова начали выстраивать индивидуальные экономические отношения с Москвой и потребовали двусторонних договоров, подобных татарстанскому.

Отметим, что Татарстан, как республика, наиболее откровенно поддержавшая ГКЧП, оказался в более трудном положении после путча, чем большинство других автономий. Однако власти республики, используя единство руководящей элиты, хорошую согласованность с организациями татарских националистов, а также сложное положение, в котором находилось руководство России, сумели сепаратистскими вызовами этнонационалистов ответить на правовое давление федеральных властей.

25 декабря 1991 г., когда М. Горбачев произнес свою историческую прощальную речь, а Б. Ельцин перенимал у него все рычаги управления Россией, автономии мало чем отличались от областей, и их лидеры ожидали указаний от нового руководства. Единственным исключением был Татарстан, который имел конкретные перспективы на подписание первого индивидуального экономического соглашения с Россией, которое и состоялось через месяц. До заключения первого двустороннего «равноправного» договора между Москвой и одним из субъектов – Татарстаном – оставалось еще более двух лет, наполненных сложными многоступенчатыми переговорами.

Заключение

Распространено мнение, что вслед за распадом Союза мог последовать подобный процесс в только что созданной России, которая, подобно Союзу, имела внутри себя центры этнического напряжения[111]. Однако есть основания полагать, что национальный вопрос в этих двух случаях играл разную роль, что оба процесса происходили в разных общественно-политических условиях и что внутрироссийская перенастройка национальных отношений в описываемый период не должна была привести к распаду России.

Взаимоотношения Центра и союзных республик во многом определялись тем, что доминирующую роль во властных структурах центра во время перестройки играла КПСС, что тормозило политические и экономические реформы. Именно к отказу от партийных методов, ставших одиозными и непопулярными, к реформированию политической сферы и экономики и стремилось общество всей страны и, наиболее сильно, – в отдельных союзных республиках. Роль катализатора играли три прибалтийские республики, в которых сохранял актуальность вопрос о восстановлении государственности. Они имели моральную поддержку Запада, не признающего оккупацию Литвы, Латвии, Эстонии советскими войсками в 1940 году. При этом никаких действий в ущерб авторитету Горбачева Соединенные Штаты и другие западные страны предпринимать не желали, что было ясно и неоднократно заявлено лидерам оппозиции[112].

Решительность общества, которое поддерживало оппозиционные движения в прибалтийских республиках, была настолько велика, что Москва была не в состоянии остановить нарастающее движение. Беспрецедентная мирная массовая акция «Балтийская цепь» продемонстрировала поддержку идеи независимости. 23 августа 1989 г. в полувековой юбилей подписания пакта Молотова-Рибентроппа, прервавшего довоенную независимость Литвы, Латвии и Эстонии, два с половиной миллиона граждан трех республик, взявшись за руки, образовали непрерывную цепь длиной свыше 650 км от Вильнюса до Таллина, проходящую через Ригу. Затем стремление к независимости и нежелание подчиниться центру были ярко показаны всему миру во время событий в январе 1991 г. в Вильнюсе и Риге.

В других союзных республиках элита играла более значительную роль в формировании стремления к независимости. В них, в отличие от Прибалтики, общество сыграло роль силы, поддерживающей элиту. Позиция Украины, которая формировалась в значительной мере руководством республиканской компартии, была особенно важной. Ярко выраженное стремление к отделению Украины стало неожиданностью для Горбачева и примером для других политиков в союзных республиках.

В России, казалось бы, можно было легко найти аналогию с процессами в Союзе. В ней, подобно Союзу, имелось 16 национальных республик, и среди них два ярко выраженных лидера Башкирия и Татария, которые, как и прибалтийские республики, тяготились существующим статусом. Однако такое сравнение было бы слишком поверхностным.

Разница была, прежде всего, в том, что сама Россия являлась лидером и примером демократических реформ для других республик, возможно, кроме прибалтийских. Именно Россия заявляла о необходимости приступить к ожидаемой всеми решительной экономической реформе и, как только возникла возможность, начала ее усилиями правительства Гайдара. Россия инициировала шаги в сторону демократии, центральные СМИ становились все более свободными. Элиты же автономий, состоящие из партийной номенклатуры, никак не могли стать локомотивами демократизации. Даже если бы они заявили подобные претензии, низкий уровень доверия народа к КПСС, который проецировался на их личные рейтинги, не позволил бы им встать рядом с новыми прибалтийскими лидерами.

Вспомним, что компартия Литвы объявила свою независимость от Москвы и поддержала народный фронт задолго до августа 1991 г. Лидеры же российских автономий продолжали оставаться не только членами КПСС, но и входили в высшие центральные органы партии. Кроме того, ни один региональный лидер в 1990–1991 гг. не обладал таким запасом доверия, как Ельцин, в оппозицию которому вставали лидеры автономий, претендующих на союзный статус. Контраст в поведении характеризуют их поступки: если Ельцин совершил смелый вояж в Таллин для поддержки прибалтийских республик во время кризиса в январе 1991 г., а в августе того же года возглавил сопротивление ГКЧП, то руководители автономий коллективно поддержали путчистов. Было очевидно, что элиты российских автономий не могли быть лидерами в демократических преобразованиях и экономических реформах.

Но они имели в своем распоряжении сильный аргумент в виде обострившегося национального вопроса и угрозы перерастания требований из национально-культурной области в политическую. В их руках была возможность существенно, иногда решающим образом, влиять на эти процессы. При таких обстоятельствах появилась возможность, используя эти рычаги, получить больший доступ к ресурсам региона и уменьшить контроль со стороны центра.

Элита каждой автономии заявляла, что она, прежде всего, заботится о культурном возрождении титульного народа и при этом выступает за создание межнационального согласия в обществе. Эта самооценка элиты поддерживается рядом авторов – в частности, Л. Дробижевой и Э. Уолкером, которые делают свои выводы на примере Татарстана[113]. Однако еще с начала 1990 годов другие исследователи доказывали, что существует и другой вариант мотивации поведения элиты. М. Маколи, исследовавшая ситуацию в Татарии и Якутии, формулировала его так: элита «думала только о том, чтобы те, кто находятся у власти, могли удерживать ее и становиться богаче». Более того, она нуждалась в стратегии борьбы за независимость для того, чтобы продвигать политику, которая обеспечила бы возможность распоряжаться ресурсами[114]. Д. Трейсман и С. Солник полагают, что получение экономической независимости местных властей и стремление добиться увеличения экономических дотаций от центра были настоящими причинами и движущими силами борьбы за суверенитет, которую проводили этнические власти российских республик в 1990-е годы[115].

Приведенные в настоящей статье доводы подтверждают обоснованность второго варианта. Власти автономий начали формировать стратегию, основанную на борьбе за этнически окрашенный суверенитет, еще в годы, предшествовавшие распаду Союза. Старт активной фазе их деятельности был дан союзным руководством в начале 1990 г., стремившимся таким образом стреножить движение к независимости РСФСР. По мере того, как центр терял свое единство, распадался и терял контроль над регионами, автономии проявляли все больше собственной инициативы. В последние месяцы перед путчем они мало зависели от горбачевской группы в Политбюро ЦК КПСС, сохраняя лояльность консервативному крылу в секретариате ЦК КПСС. В то же время они начали демонстрировать открытое неповиновение России.

Эта политика привела руководителей автономий к коллективной поддержке ГКЧП во время путча. В результате этого, после поражения заговорщиков и победы сторонников Ельцина, они оказались в кризисной ситуации, выход из которой элиты искали поодиночке. Одни успели покаяться и присягнуть на верность победителям, другие были отстранены от власти, а руководители Татарии смогли создать для себя оборону благодаря всплеску активности татарских националистов, случившемуся в нужный для властей момент. Подозрения, что всплеск был инспирирован самими властями, никто не доказал, но ход событий на протяжении следующих двух десятков лет показал, что этнонационалисты значительно усиливали свою активность всякий раз, когда элите республики нужно было продемонстрировать центру правоту своей позиции. Действия башкирских националистов в соседнем Башкортостане с большой точностью укладывались в подобную схему.

Рассматривая последовательность действий, предпринятых элитами автономий за последние полтора года перед распадом СССР, мы приходим к выводу, что все они были предприняты под сильным влиянием (или даже под руководством) союзного партийного центра. Шаги Ельцина на налаживание отношений с российскими республиками летом 1990 г. не оказывали столь же сильного воздействия и, в отличие от широко распространенного мнения, не могут рассматриваться как действия, дающие старт параду суверенитетов.

Позиции автономий становились очень важными при подготовке Союзного договора на стадии Ново-Огаревского процесса. Во-первых, они могли оказать существенную поддержку РСФСР в ходе переговорного процесса или, наоборот, могли действовать вопреки ее позиции и ослаблять ее положение. Во-вторых, они были в состоянии способствовать ускорению договорного процесса в целом, помогая центру, но были способны и тормозить его. В своем эгоистичном стремлении получить для себя контроль над ресурсами территории они в том и в другом случае чаще действовали в соответствии со второй альтернативой. Было показано также, что те элиты в автономиях, которые претерпели меньшие кадровые потери в ходе горбачевской перестройки партийно-номенклатурного состава, после 1985 года стали наиболее активными участниками парада суверенитетов и предъявляли наиболее жесткие условия России в ее усилиях по организации федеративного устройства страны.

И еще один момент. Вскоре после принятия деклараций политика властных элит нескольких автономий по отношению к России стала жесткой, ориентированной лишь на приобретение статуса союзных республик, а, значит, на выход из России, хотя это не вытекало из текста самих деклараций. Такая определенность политики не соответствовала структуре мнения населения. Общество рассматривало декларации как возможности приобрести бóльшие полномочия для своих республик, приблизить к себе уровень управления и таким образом повысить ответственность власти перед народом. Идея выхода из России не была популярной в автономиях.

Отсюда вытекает следующее: при рассмотрении этнических проблем следует различать позиции элиты и общества. В период до лета 1990 г. партийное руководство автономий было занято тем, чтобы, не афишируя свою помощь, создать и поддержать национальные движения в автономиях. В это время радикальные националисты не имели поддержки ни в обществе, ни в элите. Однако в июле–сентябре того же года произошел перелом и элиты вышли на авансцену. Они начали принимать все основные решения, связанные с национальными проблемами. В следующие месяцы они были основными двигателями принятия деклараций о государственном суверенитете и в отношениях с федеральным центром заняли радикальную позицию борьбы за статус союзной республики, которая с удовлетворением принималась лишь небольшой частью коренных этнических групп и не поддерживалась большей частью населения автономии. Впоследствии они быстро установили этнократические авторитарные режимы, которые установили плотный контроль не только над СМИ, но и над деятельностью социологов на своих территориях.

Следует отметить, что позиции автономий во время Ново-Огаревского процесса и путча все еще недостаточно проанализированы в современной литературе. Потребуется еще не одно исследование, чтобы ответить на вопросы, оставшиеся не освещенными. Например, отметим, что концепция асимметричной федерации, которую идеологи Татарстана активно разрабатывали в звездный период «модели Татарстана» в 1995–2000 гг., по всей видимости, имеет истоки в идеях переговоров по проекту Союзного договора. Пытаясь добиться прогресса в трудном процессе, примиряя интересы очень разных республик, Горбачев тогда был согласен находить общее решение на основе модели разных подходов к разным республикам.

Сепаратизм российских республик, зародившийся в начале 1990-х, – явление, которое тесно увязано с некоторыми важнейшими проблемами новой России, а в некоторых случаях он является ключевым элементом. Возьмем проблемы с выборами в России в последние годы, которые берут свое начало в решении властей некоторых автономий, в особенности Татарии, использовать проведение российских выборов и референдумов на своих территориях как рычаг для давления на центральную российскую власть. Первый шаг был совершен по подсказке и с разрешения ЦК КПСС и РКП на российском референдуме 17 марта1991 г. Идея, привитая к корню сепаратизма, дала мощный побег, устойчивый к возмущениям со стороны общества, бурно растущий в условиях, когда создавались и развивались авторитарные системы в центре и регионах России.

В первые годы укоренения этого отравленного привоя он был довольно слабым, и у Москвы была возможность показать, что самочинные действия властей Татарии и Северной Осетии при проведении выборов Президента России 12 июня 1991 г. и проведение локального референдума 21 марта 1992 г. в Татарстане являются антиконституционными и недопустимыми. Но центр, занятый своими неотложными проблемами, оставил эти поступки без должной государственной реакции[116]. Затем последовали действия по срыву российского референдума и выборов в декабре 1993 года[117]. В ходе этих и последующих федеральных и местных выборов методы административного управления выборами в Татарстане постоянно совершенствовались и быстро усваивались в авторитарных республиках – Башкирии, Кабардино-Балкарии и других. Затем они начали применяться в областях и краях. Общественность была особенно удивлена, когда заметила, что эти методы были применены в самой Москве на муниципальных выборах в 2009 г.

Второй пример – модель отношений между центром и регионами (в основном республиками), основанная на договорах и межправительственных соглашениях, которая была навязана центру путем его длительной осады казанскими делегациями в течение почти трех лет. В феврале 1994 г. трудный компромисс был найден. Хотя первоначальные требования Татарстана были при этом заметно сокращены, договор закрепил весьма существенные выгоды для него, что поощрило власти других республик требовать подобных же преимуществ. Это привело к заключению более 40 договоров и несколько сотен соглашений с отдельными субъектами федерации. Так была построена особая российская форма децентрализованного договорного федерализма, серьезные недостатки которой стали очевидными для российской элиты в конце 1990-х годов. Устранение этой проблемы, восстановление сильной центральной власти в России стало одним из ключевых лозунгов предвыборной кампании В.Путина в 2000 году. Вступив в должность президента, он быстро выполнил эти обещания, и, опираясь на них, вскоре установил в России авторитарный режим подобный тому, который был создан за многие годы правления М. Шаймиевым в Татарстане, М. Рахимовым в Башкортостане[118].

Таким образом, можно заключить, что в последние годы перед распадом Союза, роль российских автономий не являлась первостепенной, но их действия при подготовке Союзного договора и во время путча способствовали распаду и ускоряли его. Кроме того, в тот период автономии сумели заложить основы таких процессов и отношений, которые, развиваясь, впоследствии становились одними из самых важных, определяющих траекторию развития России. Их влияние ощущается и в настоящее время.

---

[1] Krastev Ivan. The Rules of Survival. Journal of Democracy, v. 20,No.2, 2009, p. 76. «It is Russians’ collective experience of the 1990s that explains the attractiveness of Putinism. At the heart of this experience is the disintegration of the Soviet Union and the crisis that it caused. Putin’s generation has no nostalgia for communism, but it does consider the Soviet Union its fatherland. When the USSR fell apart, its collapse injected a permanent sense of fragility and insecurity into Russian society’s view of the world».

[2] Черняев А. Предисловие. Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 7–8.

[3] Шаймиев М.Значение опыта Татарстана для предупреждения и урегулирования конфликтов. Панорама-Форум, № 9, 1997. http://www.kcn.ru/tat_ru/politics/pan/index.php?tbut=9&sod=0 взято 02.03.2011

[4] Мухаметшин Ф.Х., Агеева Л.В. Республика Татарстан: Новейшая история. События, комментарии, оценки. Казань, НПО «Медикосервис», 2000, с. 241.

[5] Сергеев С.А., Сергеева З.Х. Татарский этнонационализм в республике Татарстан: от рассвета до заката Журнал ПОЛИТЭКС (POLITEX) 2009, № 1. http://www.politex.info/content/view/539/30/ с.4.

[6] Сергеев С.А., Сергеева З.Х. Татарский…. с.3.

[7] Социологический опрос ВЦИОМ, проведенный в декабре 1990 г. стал предметом проверки прокуратуры ТССР в течение 1991 г. см. Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 121–123.

[8] Гайдар Е. Государство и эволюция. В: «Власть и собственность», Норма, Санкт-Петербург, 2009,с.287.

[9] Яковлев А.Н. Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С.15.

[10] Постнова В. Пишется «суверенитет», а читается «нефть» НГ, 06.04.2002.

[11] В структуре КПСС до 1990 г. партийные организации автономных республик назывались областными комитетами (обкомами).

[12] Чернобровкина Е. Интервью с Г. Усмановым. Татарский мир, № 7, (2007) http://www.tatmir.ru/article.shtml?article=796§ion=0&heading=0

[13] По Татарстану: http://www.archive.gov.tatarstan.ru/_go/anonymous/main/?path=/pages/ru/3ipd/guidebook/ipd_additions/ipd_10.1.

По Башкирии: http://bashkort-kprf.ucoz.ru/index/pervye_sekretari_bashkirskogo_obkoma_kpss/0–54 (взято 4.11.2010).

По Якутии http://guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=19&sid=9204 (взято 06.11.2010), также http://www.sakha.gov.ru/node/1155

[14] Pегионы Pоссии. Xpoникa и pукoвoдитeли. Республика Мордовия. Том 7. С. 157–161. http://src-h.slav.hokudai.ac.jp/publictn/tom7/contents.html

[15] Пихоя Р.Г., Соколов А.К. История современной России. Кризис коммунистической власти в СССР и рождение новой России. Конец 1970-х – 1991 гг. М. РОССПЭН 2008, с. 211.

[16] Brown A. The Gorbachev Factor. Oxford: Oxford University Press, 1996 p. 257. Cited by G. Lapidus. Transforming the «National Question» in «The Demise of Marxism-Leninism in Russia. Ed. A.Brown, PalgraveMacmillan, 2004, p. 169.

[17] Пихоя Р.Г., Соколов А.К. История современной России. Росспэн, М., 2008, с. 212.

[18] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 12.

[19] Пихоя Р.Г., Соколов А.К. История современной России. Росспэн, М., 2008, с. 213–215.

[20] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 75.

[21] Пихоя Р.Г., Соколов А.К. История современной России. Росспэн, М., 2008, с. 248–249.

[22] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ Москва, 2007. С.99.

[23] Мухаметшин Ф.Х., Агеева Л.В. Республика Татарстан: Новейшая история. События, комментарии, оценки. Казань, НПО «Медикосервис», 2000, с. 33–34.

[24] Хакимов Р. Республика Татарстан, 21.09.93., 2.10.93. Татарстан: основы политического устройства и краткая характеристика экономики. (Справочник). М., Фонд развития парламентаризма в России, 1996, с.21.

[25] Регионы России. Хроника и руководители. Республика Татарстан. Том 7. С. 20. http://src-h.slav.hokudai.ac.jp/publictn/tom7/contents.html

[26] Сергеев С.А., Сергеева З.Х. Татарский этнонационализм в республике Татарстан: от рассвета до заката. ПОЛИТЭКС (POLITEX), 2009, № 1.http://www.politex.info/content/view/539/30/

[27] Грушкин Д.В. Башкирия в «параде суверенитетов». Москва, 2000, с.30, 35.

[28] Филиппов В.Р. Чувашия девяностых: Этнополитический очерк. РАН, Центр цивилизационных и региональных исследований, Москва, 2001. с.21–23.

[29] Pегионы Pоссии. Xpoникa и pукoвoдитeли. Республика Марий Эл. Toм 8. с.29.

[30] Pегионы Pоссии. Xpoникa и pукoвoдитeли. Республика Марий Эл. Том 7. С. 278. Также: http://socarchive.narod.ru/bibl/polros/Udmur/partii-udmur.html

[31] Агеева Л. На пути к истине. Вечерняя Казань, 2.03.1989. Dawson Jane I. Eco-nationalism. Anti-nuclear Activism and National Identity in Russia, Lithuania, and Ukraine. Duke University Press, Durham and London, 1996,p.4. «. («the anti-nuclear movement represented the first step toward the revival of the long-dormant Tatar nation».)

[32] Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР, № 15, 1990, с. 303, Ibid. № 16, 1990, с.334–341, Ibid. № 16, 1990, с.429–433.

[33] Татария делала заявку на статус союзной республики в 1936 г. . Татария и Башкирия вместе «требовали» этого в 1987 г. см. Союз можно было… с.14.

[34] Советская Россия, 24.05.1990. (в книге с.166–167), Советская Россия, 14.06.1990. (в книге с.167–168)

[35] Kahn J. The Parade of Sovereignties: Establishing the Vocabulary of the New Russian Federalism. Report on Fifth Annual Convention of the Association for the Studies of Nationalities, New York, April 2000.

[36] Чернобровкина Е. ВК, 10.08.90. Четыре дня спустя в Уфе он же объявил: «Возьмите власти столько, сколько сможете проглотить» (Губогло М. и Аринин А., ред.,«Федерализм власти и власть федерализма» 1997, p. 31, 103).

[37] Чернобровкина Е. Борис Ельцин: «вместе мы крепче», Вечерняя Казань, 13.08.90, цит. по Мухаметшин Ф., Агеева Л. «Республика Татарстан…», с. 108.

[38] Kahn J. p.8.

[39] Kahn J. p.8–9. Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 108.

[40] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 221–291. [41]http://dic.academic.ru/dic.nsf/es/75226/

[42] Точнее 8 сентября 1989 г. см. Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С.14, 90.

[43] Анчабадзе Г.З. Осетино-ингушский конфликт. Тбилиси, 2001. http://www.magas.ru/osetino-ingushskii-konflikt взято с сайта 09.04.2011.

[44] Пихоя Р.Г., Соколов А.К. История современной России. Росспэн, М., 2008, с. 376.

[45] Лукьянова Е.А. Российская государственность и конституционное законодательство в России (1917–1993). http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/Lukyanova_gos.htm. Пихоя Р.Г., Соколов А.К. История современной России. Росспэн, М., 2008, с. 339–340.

[46] Собянин А., Суховольский В. Демократия, ограниченная фальсификациями. Москва, Проектная группа по правам человека. 1995. С. 178–183.

[47] Советская Татария. 12.03.91. Мухаметшин Ф., Агеева Л. «Республика Татарстан…с. 186.

[48] Российская газета, 5.03.91. «Попытки сорвать проведение референдума…являются нарушением прав граждан в управлении своей страной…»

[49] Fowkes, Ben, The disintegration of the Soviet Union: a study in the rise and triumph of nationalism, 180–198, Macmillan, 1997, p. 180.

[50] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 233–234.

[51] Lapidus Geil. Transforming the «National Question» in «The Demise of Marxism-Leninism in Russia. Ed. A.Brown,Palgrave Macmillan, 2004, p. 155.

[52] Фарукшин М.Х. Лицо и маска. (Заметки о политическом лидерстве в Татарстане, 1989–2005 гг.).Казань, 2005. (с. 16 в электронном варианте книги, формат Word).

[53] Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 101–104.

[54] Шаймиев М. Выступление на пленуме Татарского обкома КПСС 7.12.1989. Советская Татария, 8.12.1989.

[55] Архив ГС РТ. Стенограф. отчет 1-й сессии… с. 43–46.

[56] Hagendoorn L., Poppe E. and Minescu A. Support for Separatism in Ethnic Republics oft he Russian Federation/ Europe-Asia Studies, No.3, Vol. 60, 2008, p.354.

[57] Мухаметшин Ф., Агеева Л. «Республика Татарстан…», с. 126.

[58] Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 108–111.

[59] К сотрудничеству и действию. Известия ЦК КПСС, № 12, 1990, с. 75.

[60] Шейнис В. Взлет и падение парламента. Переломные годы в российской политике (1985–1993). Том 1. Моск. Центр Карнеги, Фонд Индем, Москва, 2005, с.319.

[61] Советская Татария. 12.08.1990.Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С.165.

[62] Хакимов Р. Татарии – статус союзной республики. Вечерняя Казань. 2.02.1989.

[63] Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 122–127.

[64] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С.182–184.

[65] Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 112.

[66] Г. Лапидус, выражая отношение к этой модели, позднее оценивала: «Каким образом эти многообразные различия могли найти примирение в рамках одной политической, экономической и правовой системы сейчас представляется как главное противоречие». Lapidus Geil. Transforming the «National Question» in «The Demise of Marxism-Leninism in Russia. Ed. A. Brown, Palgrave Macmillan, 2004, p. 140.

[67] Правда, 24.04.1991. Кроме Президента СССР Заявление «9+1» подписали руководители РСФСР, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Казахстана, Азербайджана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана. Союз можно было сохранить (ред. В.Т. Логинов). М. АСТ, 2007, С. 224–230.

[68] Совместное заявление Президиума Верховного Совета Татарской ССР, Совета Министров Татарской ССР, Татарского рескома КПСС, Татарского рессовпрофа, Татарского рескома ВЛКСМ «Об участии Республики Татарстан в заключении Союзного договора». Советская Татария, 08.05.91.

[69] Совместное заявление творческой и научной татарской интеллигенции. Советская Татария, 12.05.91.

[70] Заявление представителей научной и творческой интеллигенции Республики Татарстан. Советская Татария, 16.05.91

[71] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 236–238.

[72] Сабиров М.Г. Мы сильны своей дружбой. Советская Татария, 21.05.1991.

[73] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 233–234.

[74] Lapidus Geil. Transforming the «National Question» in «The Demise of Marxism-Leninism in Russia. Ed. A.Brown, Palgrave Macmillan, 2004, p. 154.

[75] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 254–264.

[76] Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. С. 271.

[77] 24 октября 1991 был принято „Постановление ВС ТССР об Акте о государственной независимости Республики Татарстан“ в котором выражается „воля и решимость иметь полноправное, непосредственное представительство в Верховном Соовете СССР“, но игнорируются интересы России, в состав которой Татарстан входил. Мухаметшин Ф.Х., Агеева Л.В. Республика Татарстан: Новейшая история. События, комментарии, оценки. Казань, НПО „Медикосервис“, 2000, с. 265.

[78] Заседание Подготовительного комитета по проекту Союзного договора 17 июня 1991 г.: " Горбачев: „Я не могу подписаться под договором, который разрушал бы Российскую Федерацию… Мы должны сохранить и Союз, и Российскую Федерацию“. Завязалась острая дискуссия с „автономистами“, которые потребовали перечислить все республики вначале, чтобы подчеркнуть, что они в числе учредителей Союза. … Кое-как вывихнули „автономистам“ руки». В: Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. (ред. В.Т. Логинов). Москва, АСТ МОСКВА, 2007. с. 248. [79]http://old.russ.ru/antolog/1991/putch13.htm взято с сайта 30-10-10.

[80] Коновалов В. Минтимер Шаймиев: «Нас никто не тащил во власть силой». Известия 27.05.2003

[81] Минтимер Шаймиев: «Союз мог быть сохранен, но без прибалтийских республик». http://shaimiev.tatar.ru/pub/view/518. Интервью, август 2001 г. взято с сайта 11.11.2010

[82] Минтимер Шаймиев: «Союз мог быть сохранен, но без прибалтийских республик». http://shaimiev.tatar.ru/pub/view/518. Интервью, август 2001 г. взято с сайта 11.11.2010

[83] Коновалов В. Минтимер Шаймиев: «Нас никто не тащил во власть силой». Известия 27.05.2003

[84] Путч. Хроника тревожных дней. День первый. 19 августа 1991 года. http://old.russ.ru/antolog/1991/putch13.htm взято с сайта 30-10-10

[85] Шаймиев М. «Союз мог быть сохранен, но без прибалтийских республик». Интервью, август 2001 г. http://shaimiev.tatar.ru/pub/view/518. взято 11.11.2010

[86] Тагиров И. Заговор против страны, против народа. Эхо веков, № 1, 2004. Доступно на сайте:

http://www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2004_01/03/03_3/

[87] Строганов Ю. Геннадий Янаев: «Товарищи долго уговаривали меня возглавить ГКЧП». Труд.18.08.2001.

[88] Обращение к советскому народу Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР 18 августа 1991 г. Постановления и заявления ГКЧП 19–21 авг 1991. http://www.agitclub.ru/gorby/putch/gkcpdocument.htm взято 23-11-10.

[89] Уокер Э. Собака, которая не лаяла: Татарстан и асимметричный федерализм в России. «Панорама-форум», № 18, 1997/1998, с. 51. (Walker Edward W. The Dog That Didn’t Bark: Tatarstan and Asymmetrical Federalism in Russia. The Harriman Review, Vol. 9, No.4 (Winter 1996), p.11) Позднее он повторяет это в другой работе: Walker, Edward W. Negotiating Autonomy: Tatarstan, Asymmetrical Federalism, and State Consolidation in Russia. In Separatism: Democracy and Desintegration (ed. by Metta Spencer). Rowman & Littlefield Publishers, Inc. Lanham, Boulder, New York, Oxford, 1998. P.234

[90] Березовский А.ЧП союзного масштаба. Еженедельник Наше Время, г. Якутск, 18.08.2006. http://www.nvpress.ru/?id=21080616

[91] Шучалина Д. Интервью А. Рогова. 12.02.2009. http://old.komikz.ru/2009-02-24-06-05-44/463-l-r (взято с сайта 05.11.10).

[92] Филиппов В.Р. Чувашия девяностых: Этнополитический очерк. Москва, 2001. С.32

[93]Хатажуков В. Руководитель Кабардино-Балкарского правозащитного центра: После победы над путчистами демократы нас предали. http://www.regnum.ru/news/873700.html Опубликовано 21.08.2007 Взято с сайта 30.01.2011С

[94] Казанские ведомости, 22.08.1991.

[95] Чернобровкина Е.Демократическая оппозиция Татарстана: 10 лет пути. Йошкар-Ола, «Ремарк», 2001, с. 42

[96] Чернобровкина Е.Демократическая оппозиция Татарстана: 10 лет пути. Йошкар-Ола, «Ремарк», 2001, с. 38, 42.

[97] Гревингхольт Й. (GravingholtJ.) Республика Башкортостан: через государственный суверенитет к авторитарному режиму. Уфа, «Здравоохранение Башкортостана», 2004, с.8. [98]http://www.agitclub.ru/gorby/putch/gkcpdocument.htm

[99] Путч. Хроника тревожных дней. День первый. 19 августа 1991 года. http://old.russ.ru/antolog/1991/putch13.htm взято с сайта 30-10-10

[100] Лихачев В. Выступление на пресс-конференции 25.04.97. Передано в телепрограмме «Город» 26.04.97 телеканала «Эфир».

[101] Цитируется по: Тагиров И. Заговор против страны, против народа. (часть 2). «Гасырлар авазы – Эхо веков». № 2, 2004. С. 137–151. http://www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2004_2/04/04_4/ взято с сайта 30-10-10

[102] Тагиров И. Заговор против страны, против народа. (часть 3). «Гасырлар авазы – Эхо веков». № 1, 2005. http://www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2005_1/03/03_4/ взято с сайта 30-10-10

[103] Мухаметшин Ф.Х., Агеева Л.В. Республика Татарстан: Новейшая история. События, комментарии, оценки. Казань, НПО «Медикосервис», 2000, с. 243.

[104] Мухаметшин Ф.Х., Агеева Л.В. Республика Татарстан: Новейшая история. События, комментарии, оценки. Казань, НПО «Медикосервис», 2000, с. 258.

[105] Подробнее в: Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 68–70.

[106] Эхо Москвы. Передача «Мы». А.Нечаев, А. Симонов, П.Бардин. Ведущая О.Бычкова. 28.12.2010. http://echo.msk.ru/programs/we/737373-echo.phtml

[107] Тагиров И. Заговор против страны, против народа. (часть 3). «Гасырлар авазы – Эхо веков». № 1, 2005. http://www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2005_1/03/03_4/ взято с сайта 30-10-10

[108] Постановление Верховного Совета РТ от 24.10.91 «Об акте о государственной независимости Республики Татарстан». Советская Татария. 25.10.1991.

[109] Вечерняя Казань. 10.12.1991. Цитируется по: Сабиров М.Г. Три поры. Воспоминания, выступления, интервью. Казань, 2006. с.208

[110] Эхо Москвы. Передача «Мы». А.Нечаев, А. Симонов, П.Бардин. Ведущая О.Бычкова. 28.12.2010. http://echo.msk.ru/programs/we/737373-echo.phtml

[111] Уокер Э. Собака, которая не лаяла: Татарстан и асимметричный федерализм в России. «Панорама-форум», № 18, 1997/1998, с. 1. (Walker E. W. The Dog That Didn’t Bark: Tatarstan and Asymmetrical Federalism in Russia. The Harriman Review, Vol. 9, No.4 (Winter 1996), p.1

[112] Мэтлок Джек Ф. Смерть империи. М., Рудомино, 2003. С. 494 с. 187–192, 267–269.

[113] Дробижева Л. Возможность либерального этнонационализма. В «Реальность этнических мифов». Москва, Гендальф, 2000, с.77–94. Уокер Э. Собака, которая не лаяла: Татарстан и асимметричный федерализм в России. «Панорама-форум», № 18, 1997/1998, с. 51. (Walker Edward W. The Dog That Didn’t Bark: Tatarstan and Asymmetrical Federalism in Russia. The Harriman Review, Vol. 9, No.4 (Winter 1996), p.11)

[114] McAuley Mary. Russia’s Politics of Uncertainty. Cambridge University Press 1997. p. 82.

[115] Treisman D. The Politics of Intergovernmental Transfers in Post-Soviet Russia. British Journal of Political Science. 1996. Vol. 26. No. 2. p. 299–335. Solnick S. Federal Bargaining in Russia // East European Constitutional Review. 1995. Vol. 4. No. 4. p.57.

[116] В Конституционный Суд РСФСР в своем заседании 13 марта 1992 г. постановил признать не соответствующими Конституции РСФСР постановление ВС РТ о проведении референдума. Однако вслед за этой оценкой не последовало никаких действий Москвы. См. Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с.135–143

[117] Выборы 1993 г. в Госдуму РФ и Совет Федерации РФ были организованы в Татарстане таким образом, что ни в одном округе явка не достигла требуемых 25 процентов, а явка на российском референдуме по Конституции была в республике лишь немного перевалила за 13 процентов. Это стало основанием для активизации переговоров РФ и РТ по договору «о разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий», который был подписан 15 февраля 1994 г. см. Михайлов В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? Москва, 2004, с. 148.

[118] V. V. Mikhailov. Authoritarian Regimes of Russia and Tatarstan: Coexistence and Subjection. The Journal of Communist Studies and Transition Politics. No.4, v. 26, 2010, p. 471–493.