7. Приватизация

Не существовало ни одного исторического прецедента проведения приватизации, на который бы можно было надежно опереться.

Приватизация была отчасти очень простой, а отчасти очень сложной проблемой, и, поскольку никто не был экспертом, каждый чувствовал себя вполне компетентным в этой области.

Приватизация стала конкретной реальностью, и все люди хотели получить свою часть собственности. Эта конкретность порождала неправильную оценку стоимости предприятий. Плохое управление государственными предприятиями, дезорганизация, изношенность оборудования и избыток рабочей силы вели к тому, что многие предприятия явно недооценивались, но лишь некоторые специалисты понимали это. И уж совсем немногие понимали значение крупных финансовых потоков, мигрировавших со счета на счет, поскольку марксизм оставил в наследство фетишизацию собственности и явную недооценку роли финансов.

Аналогичным образом многие преувеличивали важность приватизации и недооценивали значение рынка, не понимая, сколь ограничены формальные права собственности без либерализации рынка.

В Советском Союзе уполномоченные директора государственных предприятий превратились в их квазисобственников, так как Закон о государственном предприятии 1987 г., запретив промышленным министерствам увольнять директоров предприятий, сделал их независимыми от министерств.

Директора, обычно с помощью трансфертного ценообразования, лишали «свои» предприятия денежных средств. Директор мог продать всю или часть продукции «своего» государственного предприятия своей частной фирме по более низкой цене, а затем перепродать намного дороже, скрывая полученную прибыль от государства.

Главной целью формальной приватизации стало стремление остановить спонтанную приватизацию, которая была несправедливой, медленной и неэффективной. Реформаторы чувствовали, что подобная несанкционированная приватизация может привести к широкому политическому противодействию приватизации, что и случилось в действительности.

Ни одна из социалистических стран не допускала развития рынка капитала. Если не существовало рынков, не существовало и рыночных цен на активы. Их отсутствие заставляло использовать в качестве действующих ценовых параметров балансовые цены или исторические издержки, хотя последние были далеки как от реальных издержек, так и от реальных рыночных цен. Не существовало ни правил, ни институтов для продажи собственности или предприятий. Когда стали образовываться рынки собственности, они были неликвидными и бессистемными. В результате сложилось мнение, что не следует опираться на исторические оценки и первоначальные рыночные цены, которые были слишком низки и неточны для сложных предприятий.

Старые промышленные министерства не могли управлять процессом приватизации, поскольку они либо были против нее, либо хотели провести ее в свою пользу. Поэтому было необходимо создать властные органы по проведению приватизации. Новые приватизационные власти боролись против остатков промышленных министерств, за право государственного контроля над государственными предприятиями. Приватизация прямо касается вопросов морали и справедливости, но самих моральных принципов было больше, чем единства вокруг каждого из них. Для некоторых фундаментальным принцип справедливости заключается в реституции, то есть возврате собственности официальным наследникам. По национальным причинам этот принцип строго проводился в жизнь в странах Балтии и в соответствии с немецким правом – в ГДР.

При громадном предложении собственности и нехватке средств на ее покупку собственность неминуемо должна была быть продана дешево, принося дополнительную выгоду тем, кто столь удачно в нужное время оказался при деньгах.

На Западе на крупных государственных предприятиях также существовала почва для коррупции, что иллюстрируют коррупционные скандалы в Италии, Франции, Австрии и Греции. Таким образом, приватизация представлялась средством, которое могло положить конец распространившейся повсюду социалистической коррупции.

Значительная денежная эмиссия и либерализация цен в странах бывшего Советского Союза привела к обесценению банковских сбережений. Пострадавшие требовали компенсации, и приватизация, в принципе, предоставляла такую возможность. Этот вариант попробовали осуществить в России, но Сбербанк в течение трех лет так и не смог открыть приватизационные счета для утраченных сбережений, что заставило реформаторов отказаться от этой идеи.

Фундаментальный тезис Людвига фон Мизеса стал воплощаться в жизнь: «Социализм отменяет рациональную экономику. Отношения обмена товарами могут устанавливаться только на основе частной собственности на средства производства». Не существует ясной черты, отделяющей социалистическую экономику от капиталистической, но ни одна из стран Западной Европы не имеет государственного сектора, на долю которого приходится более 1/3 ВВП. Существует все больше эмпирических доказательств того, что всюду частные и приватизированные предприятия работают лучше, чем государственные.

Приватизация крупных предприятий являлась предварительным условием развития настоящего рынка капитала и более рационального размещения капитала.

Не многие питали иллюзии об эффективной структуре собственности на ранних этапах реформ. Это была лишь попытка выбрать наименьшее из зол.

Более широкая экономическая задача, чем реструктуризация предприятий, заключалось в том, чтобы облегчить уход с рынка устаревших предприятий и вступление на рынок новых фирм, то есть стимулировать процесс, который Йозеф Шумпетер называл созидательным разрушением. Подобное разрушение могло принимать много форм, но не могло произойти без жестких бюджетных ограничений и проведения процедуры банкротства как окончательного вердикта о судьбе предприятия. В дальнейшем крайне мало компаний были признаны банкротами, но многие были вынуждены продавать неиспользуемые активы, создавая тем самым рынок активов и закладывая основу новых предприятий. Таким образом, уход компаний с рынка часто является необходимым условием для выхода на рынок новых фирм.

Надежды на приток иностранных инвестиций были повсеместно преувеличены, поскольку была живуча старая коммунистическая идея о том, что международный капитал только и мечтал об экспансии в бывшие коммунистические страны и что подобные инвестиции являлись главной целью западной политики.