Миновали ли дезинтеграционные процессы в России свою высшую точку? Эксперты и политологи высказывают на этот счет противоположные точки зрения, что вполне естественно. Центростремительные тенденции на российском пространстве сейчас перевешивают центробежные. Однако потеряв многие скрепы, сохранявшие ее целостность в составе СССР, Россия еще не нашла себя как новое национально-территориальное и территориально-административное образование, не сформировалась как государство – ни внутренне, ни внешне. Страна потеряла идеал жизнедеятельности, часть ее границ не демаркирована и не признана международным правом, а некоторые территории спорны. Государственность можно назвать рыхлой, она лишена единых принципов построения, регионы расползаются в разные стороны. Пространству, уникальному по протяженности, степени социально-экономической и этнической дифференциации населения, предстоит обрести новую структуру и цивилизационное лицо, при том, что факторы распада продолжают действовать.

Регионализм или сепаратизм?

Россия переживает бурную децентрализацию. Из краев и областей выделились автономные области, провозгласившие себя республиками (Карачаево-Черкесская, Адыгея, Алтай, Хакасия и др.). Некоторые регионы получили статус свободных экономических зон. Подписано около трех десятков договоров, устанавливающих особые отношения между Центром и субъектами Федерации. Фактически вышла из России Чечня.

Регионы нескрываемо противятся централизму и инерции административно-управленческого мышления, добиваясь политической и экономической самостоятельности. А поскольку советская традиция безнадежно девальвировала понятие «автономия», немало отечественных политиков и экспертов отождествляют такую позицию местных властей с сепаратизмом.

Действительно, российский вариант регионализма специфичен. Многие национальные и региональные правящие группировки перестают следовать общим нормам и устанавливают собственные правовые режимы. Они накладывают «вето» на действия Центра[1], в обход российских законов вступают в союзы с государствами внутри и вне СНГ, бесконтрольно участвуют во внешнеэкономических и внешнеполитических акциях. Эти действия вполне можно расценивать как симптомы сепаратизма, хотя он и не проявляется в логически очищенной, идеальной форме. Диапазон таких устремлений широк: от явно выраженных до скрытых, от обособления в отдельных сферах (правовой, экономический и прочий сепаратизм) до тяги к полному отделению от России. Уловить, где кончается стремление к широкой самостоятельности в составе Федерации и начинается тяга к сецессии, бывает подчас непросто. Сторонники дезинтеграции как бы балансируют на грани и, смотря по обстоятельствам, способны сделать шаги и в ту, и в другую сторону.

И регионалисты, и сепаратисты добиваются суверенитета для субъектов Федерации. Они наделяют это понятие тремя общепризнанными чертами: наличие публичной власти, распространение юрисдикции на определенную территорию и право взимать налоги. Но если первые выступают за национальный и региональный суверенитет, то вторые – за суверенитет государственный, что чревато распадом России на отдельные княжества.

Вместе с тем содержание, вкладываемое теми или иными политиками и движениями в слово «суверенитет», бывает часто размытым. Терминологическая путаница во многом объясняется тем, что в российских условиях перестают работать общепринятые представления о законе, государстве и его территориях. Эти понятия продолжают употреблять, поскольку замены нет. На мой взгляд, перемены во взаимоотношениях между российским Центром и многими регионами неплохо описываются понятием «дезинтеграция».

Факторы дезинтеграции

Условно можно выделить пять групп факторов, устойчиво питающих центробежные тенденции в современной России.

1. Историко-культурные факторы. Этнонациональная и региональная консолидация народов России, их обостренное отношение к своей атрибутике (языку, культуре, территории) – это, с одной стороны, реванш древних социокультурных различий, которые центральная власть долгое время подавляла, а с другой – ответ на введенную большевиками систему административно-территориального деления, явно не соответствовавшую отечественным реалиям.

Говорят, будто многовековая жестко авторитарная политика разрушила национальное и региональное своеобразие России. Это – упрощение сложной проблемы. Для Российской империи, созданию которой положило начало присоединение Казани (1552 год) и Астрахани (1556 год), основной задачей была не культурная и региональная ассимиляция, а безопасность государства. Входившие в ее состав мусульмане Поволжья и Северного Кавказа, ламаисты Южной Сибири и калмыцкой степи сохранили свой строй жизни, языки и религию. Царизм добивался превращения покоренных народов в лояльных подданных, не покушаясь на их национально-культурную автономию[2].

Иными словами, так называемая этнократия, то есть власть, основанная на принципе крови и этнического родства, с ее непременными атрибутами – ксенофобией и этнической сегрегацией – не была главной объединяющей формой социального сосуществования индивидов в России. Империя строилась на основе надэтнического принципа подданства, который, однако, серьезно нарушался. При форсированном строительстве общероссийской нации (преимущественно сверху) во второй половине XIX – начале ХХ веков применялись и методы этнократического правления. Этнические меньшинства справедливо расценивали действия последних царей по принудительной ассимиляции как нарушение имперских, надэтнических «правил игры» в пользу русской этнократии[3].

Федерацией дореволюционная Россия, разумеется, не была, но тем не менее обществу не был чужд опыт культурно-политического регионализма. Вспомним институт земства с его традицией самоуправления; жители страны вообще склонны были определять себя по месту проживания или по конфессиональной принадлежности («мы – рязанские» или «мы – православные»).

Революция 1917 года навязала обществу классовый подход. Религия, объявленная «опиумом народа», перестала выполнять идентифицирующие функции. В национальном начале большевики усматривали препятствие на пути социалистического универсализма и пролетарского интернационализма. В 60-е годы идеологи КПСС выдвинули тезис о советском народе как новой исторической общности людей, который игнорировал этничность и предполагал формирование наднационального сознания.

Регионы считались основной ячейкой административно-территориального деления страны. Между тем ее сложное национально-государственное устройство камуфлировало различие между региональными и этнонациональными проблемами. Локальное самосознание заметно ослабло еще и оттого, что промышленное развитие и рост городов сорвали с мест огромные массы людей.

Совсем не учитывать национально-региональную пестроту России режим, разумеется, не мог. Принятый им принцип национально-территориального деления и неравноправие различных административных единиц несли в себе разрушительный потенциал, сохраняющийся и поныне в форме дезинтеграционных тенденций. Их поддерживает и другое «наследие» советской эпохи – воспоминания о постоянной перекройке территории и частом изменении границ административно-территориальных единиц[4]. Не стерся из исторической памяти и более глубокий пласт – времена Гражданской войны, когда десятки городов и областей на территории России провозгласили себя независимыми государствами. В итоге крупные группы россиян не считают внутренние границы постоянными и незыблемыми.

2. Политико-юридические факторы. Кризис современной российской государственности коренится в принципах ее построения. Она создавалась не традиционным для федераций способом, то есть не по воле субъектов, передающих часть полномочий Центру, а «сверху»: федеральные власти провозгласили части государства субъектами РФ своими актами (хотя и по их добровольному согласию). В умах многих руководителей и в политике официальных структур сохраняется наследие советской эпохи – унитаризм. Центр по инерции считает, что региональное многообразие подрывает единство страны. Даже ослабев, он стремится командовать, хотя не имеет ни необходимых для этого рычагов управления, ни разработанной национальной и региональной политики.

Одновременно Москва заигрывает с регионами. Рассчитывая таким образом «купить» лояльность местных элит, она закрывает глаза на факты несоблюдения федеральных законов и в нарушение конституции устанавливает с местной властью особые отношения, создающие систему параллельного права. По существу, целостность России становится объектом торга между федеральным Центром и региональными элитами. Москва дрейфует в сторону договорной федерации, грань которой с конфедерацией размыта. Кроме того, любой такой договор влечет за собой материальные расходы и отрывает средства от других, порой слабее развитых регионов, закрепляя неравенство субъектов федерации между собой и по отношению к Центру, усиливая тем самым дезинтеграционные процессы.

Федеральная власть до сих пор не переосмыслила критически лозунга суверенизации («берите столько суверенитета, сколько можете переварить»), выдвинутого в борьбе против союзного государства. Если поначалу он способствовал национальной и региональной консолидации, то позднее обернулся против целостности самой России.

Стихийный и хаотичный процесс складывания государственности усугубляет несовершенство действующего законодательства. В основу построения Российской Федерации положены два противоречащих друг другу принципа – этнический и территориальный. Множество спорных конституционных положений, противоречивых указов и постановлений о функциях Центра и регионов позволяет местным элитам толковать эти документы в свою пользу. Неясно, по какому принципу разграничиваются предметы ведения и полномочия между центральной властью и субъектами федерации. Не определено, чем край отличается от административной области. Неясны полномочия автономных округов: с одной стороны, они получили по конституции равные права с другими субъектами федерации, но с другой – сделана оговорка о том, что они входят в состав краев или областей. Это создает правовой парадокс: равноправие субъекта в составе другого субъекта.

Самостоятельность регионов заметно возросла после прошедших губернаторских выборов. Перестала существовать властная вертикаль президент – губернаторы. Разумеется, она была несовершенной: часть губернаторов и раньше была выборной, многие из них действовали бесконтрольно. Тем не менее президент мог без долгих разговоров наказать и снять с должности провинившегося, с его точки зрения, главу администрации, что и делал не раз. Теперь же губернаторы получили почти монопольную власть, и у них меняются ориентиры. Они чувствуют ответственность только перед избирателями и местными группировками, оказывающими им финансовую и иную поддержку. Соответственно, региональные элиты начинают считать себя самодостаточной силой, способной прожить и без Центра.

По-новому встает вопрос, кто будет на деле управлять огромным федеральным хозяйством – при том, что почти в каждом регионе федеральных служащих в несколько раз больше, чем региональных. Подобный перекос грозит государству если не разрушением, то резким снижением эффективности и новыми трениями и перенапряжениями[5].

3. Социально-экономические факторы. Стремление отдалиться от Центра вызывают также трудности и неудачи экономических реформ, их высокая социальная цена. Российские регионы резко отличаются друг от друга по эффективности производства, уровню благосостояния граждан и размерам капитальных вложений. К началу реформ Федерация объединяла субъекты, находившиеся на далеко стоящих друг от друга ступенях общественного развития – доиндустриальной (Тува, Дагестан) и постиндустриальной (Москва, Ленинград). В 1990 году душевой национальный доход, пущенный на потребление, колебался от 1,3 тыс. рублей в Дагестане до 4 тыс. рублей в Москве[6].

В России сейчас 10 регионов-доноров, способных жить на собственные средства[7]. Число же дотационных регионов – 79 (в 1994 году их было 64, в 1995 году – 75). Между тем за счет территориальных бюджетов финансируется около 70 проц. общих расходов на народное хозяйство, 80 проц. – на образование, 88 проц. – на здравоохранение и 70 проц. – на социальное обеспечение[8]. Таким образом, нагрузка на доноров постоянно возрастает. При этом некоторые регионы, получающие поддержку, живут лучше доноров. Естественно, это вызывает раздражение и нежелание «кормить» других.

Напряженность нарастает и из-за того, что, воспользовавшись уникальным сочетанием политико-административных и инфраструктурных преимуществ, Москва превратилась в финансовый центр России, где сконцентрированы более 60 проц. хозяйственного оборота страны и основная часть капиталов. По оценке аналитиков из Центра политических технологий, начавшаяся в 1993 году экспансия столичных капиталов в регионах носит ярко выраженный интеграционный характер и во многом заменяет слабеющий федеральный Центр. Однако этот процесс не однозначен. Рост влияния московской группировки может оказаться и опасным для целостности России, поскольку под эгидой столицы складывается союз регионов-доноров. Такое развитие событий вполне может обернуться диктатом экономически развитых регионов и сокращением перечислений в федеральный бюджет.

Симптоматично и создание крупных межрегиональных ассоциаций, которые поддерживают между собой экономические связи, договариваются о создании преференционных режимов и согласовывают требования, предъявляемые Центру («Северо-Запад», «Черноземье», Ассоциация Центрального региона России, «Большая Волга», «Сибирское соглашение», Ассоциация республик, краев и областей Северного Кавказа, Уральская и Дальневосточная ассоциации).

4. Социально-психологические предпосылки. Все факторы децентрализации России нередко окрашиваются в национальные цвета. Этнос противопоставляет крушению старой системы ценностей культивирование своего языка, религии, национальных святынь, памятных исторических событий. Происходит символизация и мифологизация культурно-этнических признаков[9]. Самосознание этноса нередко выражается через древнейшее противостояние «нам» чуждого и враждебного начала «они»[10]. На этой основе складываются и региональные мифы, противопоставляющие «малую родину» Центру и (или) другим регионам.

5. Геополитические и национально-конфессиональные факторы. Осознание слабости российского государства, не способного даже вовремя выплатить зарплаты и пенсии, обуздать преступность, благоприятствует распространению идей обособления и самостоятельного вхождения в тюркский, европейский или тихоокеанский «дома». К тому же мусульманские народы, воспитанные на законах шариата, воспринимают Москву как источник распространения насилия и безнравственности. В республиках с широким распространением ислама многие рассматривали уход российских войск из Чечни как собственную победу. Тревожные тенденции противостояния славянско-православной и тюркско-мусульманской духовных традиций подтверждают известную западную версию о «дуге нестабильности» от Югославии до Урала и Сибири.

Фактическое отделение Чечни означает поражение принципа неприкосновенности границ, с соблюдением которого распадался СССР и строилось все постсоветское пространство. Если внешний мир признает Чечню независимым государством, идея самоопределения и выхода из состава России может стать господствующей и в политике некоторых других субъектов Федерации[11]. Впрочем, дезинтеграцию России и сейчас стимулируют страны, упорно борющиеся за ее отдельные культурно-исторические части. Иран и Турция призывают мусульман Северного Кавказа возвратиться к ценностям ислама. Турция и Саудовская Аравия пытаются идеологически привязать к себе Татарстан и Башкортостан. За буддийскими республиками – Калмыкией, Тувой и Бурятией пристально наблюдает Далай-лама.

Пограничные страны дальнего зарубежья (за исключением Норвегии) «осваивают» родственные им культурно-исторические регионы России. Финляндия стремится напомнить о себе в автономиях, где проживают финно-угорские народы (9 регионов с общим населением 7,5 млн. человек). В самой Финляндии время от времени проводятся опросы общественного мнения об отношении к возможности присоединения Карелии. Китайцы, выполняя заветы Мао, нелегально проникают в южную часть Дальнего Востока, откуда все они были выселены Сталиным. В Монголии тоже время от времени появляется идея создания «Великой Монголии» за счет монголоязычных регионов «северного соседа» (Бурятии, Тувы и Читинской области)[12].

Потенциал дезинтеграции

Идеи обособления получают некоторый отклик в массовом сознании россиян. Например, в 1995 году от 25 до 40 проц. опрошенных в различных регионах разделяли суждение о том, что «каждый народ, проживающий на территории РФ, должен иметь свою государственность», причем наибольшее число таких ответов пришлось на представителей титульных наций. От четверти до половины опрошенных представителей титульных наций в Башкортостане, Саха (Якутии), Бурятии согласились с мнением, что «Россия – это территория Российской Федерации за исключением бывших автономных республик»[13]. Исследование 1994 года (табл. 1) показало значительный удельный вес поддерживающих идею выхода субъектов Федерации из России.

Сторонники сецессии явно преобладают среди титульных народов, но вместе с тем регионализация сознания происходит и у заметной части русских. Ввиду слабости федерального Центра они считают целесообразным поддержать местную власть, даже если ее текущая национальная политика, по сути, направлена против них.

Вероятно, далеко не все говорящие о возможности выхода своих территориальных образований из России действительно этого хотят. Некоторые лишь поддерживают особый статус «своих» республик, краев и областей в противовес имперским устремлениям Центра. Заявления о «праве на выход» – это одно из средств давления на Москву.

Тяга к обособлению часто объясняется распространенным представлением о непропорционально большом вкладе собственного региона в федеральную экономику. В ходе одного из упомянутых обследований от 34 до 53 проц. опрошенных считали, что их область или республика дает другим больше, чем получает. Особенно велико недовольство Центром, который, по мнению части местного населения, мешает регионам в полную меру использовать их преимущества: квалифицированную рабочую силу, дефицитные и экспортные ресурсы, выгодное экономико-географическое положение.

В Алтайском крае 63,5 проц. респондентов были убеждены, что нынешнее правительство России относится к Сибири как к колонии (апрель 1995 года). Обосновывая свое мнение, опрошенные ссылались на одностороннюю перекачку средств из края в Москву, на то, что изоляция края усиливается из-за высоких тарифов на пассажирский транспорт, сокращения передач ОРТ на Алтай, невозможности узнать из программ НТВ и российского радио даже о погоде в этой части страны. 13,5 проц. респондентов видели решение проблемы в отделении Сибири от России (19,4 проц. опрошенных частично разделяли эту позицию). Примечательно, что сепаратистские настроения на Алтае переплетаются с национально-патриотической идеологией. Многие из тех, кто поддерживает отделение края, говорили о вымышленном ими Сибирском государстве как выразителе национальных интересов русских и упрекали современные федеральные власти в нерусскости проводимой политики (как внутренней, так и внешней)[14].

Впрочем, радикальные планы полномасштабного самоопределения Сибири и отдельных ее регионов существуют не только на Алтае. Убедиться в этом можно было в ходе предвыборных баталий 1993–1994 годов. Тогда Северобайкальский союз ветеранов и первопроходцев БАМа предложил провести референдум о создании Байкало-Амурской демократической республики. Бурят-Монгольская народная партия строила свою избирательную кампанию на идее создания Великой Бурятии в составе существующей Республики Бурятия, Усть-Ордынского Бурятского и Агинского Бурятского автономных округов, а также других районов с бурятским населением – в расчете на последующее объединение с Монголией. В Иркутской области и Красноярском крае обсуждалась мысль провозгласить Средне-Сибирскую (Енисейско-Ангарскую) республику, на Дальнем Востоке – воссоздать существовавшую в 1920–1922 годах Дальневосточную республику. Сегодня идея государственной самостоятельности Сибири, не находя прямого воплощения в сфере практической политики, тем не менее подспудно влияет на поведение региональных лидеров[15].

Сепаратистские движения вообще обычно начинают политики. Для национальных и региональных элит обособление от Центра означает такое повышение статуса, что в их глазах оно явно перекрывает возможные потери от разрыва прежних связей. Приватизируя местную собственность, они видят в Центре опасного конкурента и потенциального экспроприатора. А потому сваливают на Москву собственные трудности и апеллируют к любым идеям, придающим их власти вид законности (от национализма в республиках до демократического федерализма и конфедерализма в «русских» регионах), в том числе к популизму. Но сепаратистские импульсы могут исходить и от руководителей федерального уровня, заинтересованных в том, чтобы передать на места не только рычаги управления, но и ответственность, отвлечь население регионов от общенациональных проблем, подогреть внутрирегиональное соперничество и тем самым ослабить давление на Центр. Иногда в разжигании сепаратизма бывают заинтересованы и другие силы: этнические кланы, дельцы теневой экономики. Идеи сецессии поддерживают амбициозные представители творческой интеллигенции. Активно участвует в сепаратистских выступлениях молодежь, которой легко манипулировать из-за ее эмоциональности и недостатка социального опыта.

Реально и потенциально к дезинтеграции в большей степени тяготеют следующие регионы:

• с ведущей ролью национального фактора (например, Татарстан, Башкортостан, Тува, Дагестан);
• с ведущей ролью внешнеэкономического фактора (например, Калининградская, Амурская и Сахалинская области, Приморский и Хабаровский края),
• с ведущей ролью ресурсного фактора (например, Коми, Саха (Якутия), Ямало-Ненецкий, Ханты-Мансийский и Таймырский (Долгано-Ненецкий) автономные округа)[16].

Разумеется, по степени обособления от Центра регионы отличаются друг от друга. Сильнее всего это ощущается в Татарстане, Башкортостане и Саха (Якутии). С правовой точки зрения эти республики уже фактически независимы: их конституции и законы противоречат Конституции и законам РФ. Их особые статусы, закрепленные в договорах о разграничении полномочий, дают им огромные льготы. Например, Саха (Якутия), добывающая 98 проц. российских алмазов, получила монопольное право на их добычу и продажу[17]. В Татарстане и Башкортостане из-под юрисдикции Центра выведены такие рентабельные отрасли, как нефтедобыча, нефтепереработка, энергетика. Республики начинают формировать свой золотой запас, задумываются о собственной валюте. Так правовой сепаратизм создает базу для сепаратизма экономического[18].

Иные мотивы к обособлению действуют в республиках Северного Кавказа, которые на 80–90 проц. живут за счет дотаций. Здесь главную роль играет исторический образ России как метрополии, не раз прибегавшей к силе (Кавказская война 1817–1864 годов, депортации 1943–1944 годов, война в Чечне).

Российский и мировой опыт показывает, что к сецессии могут тяготеть как бедные регионы, населенные национальными меньшинствами, которые считают, что их дискриминируют, так и регионы богатые, стремящиеся отделиться от бедных соседей (европейские примеры – Фландрия, Северная Италия, Каталония).

Многоликий российский сепаратизм отнюдь не сводится к стремлению того или иного субъекта РФ выйти из ее состава. Существует еще и «внутренний» сепаратизм, причем, по крайней мере, в двух разновидностях.

Первая связана со своеобразной «внутренней эмиграцией» регионов, то есть формированием на их территории закрытых политико-экономических систем, жестко контролируемых местными руководителями. Они устанавливают различные цензы, ограничивающие права и свободы человека, разрушают законно избранные, независимые и самостоятельные органы местного самоуправления. Госсовет Удмуртии, например, принял закон, который в нарушение республиканской конституции ликвидировал местное самоуправление на уровне районов и городов, заменив его назначаемыми администрациями. Примечательно, что руководство Удмуртии поддержали традиционные законоборцы и получатели привилегий: Татарстан, Башкортостан, Бурятия и еще 15 республик. Это симптом того, что противники федерального законодательства переходят к согласованию своих действий[19]. Лишь вмешательство российского президента и Конституционного суда заставило Госсовет Удмуртии отменить свое решение. Дело не ограничивается одной Удмуртией. В последнее время федеральная власть вообще ориентируется на создание системы сдержек и противовесов своеволию губернаторов при опоре на органы местного самоуправления.

Вторая разновидность «внутреннего» сепаратизма наблюдается среди субъектов Федерации, входящих в «матрешечные» регионы; они стремятся отделиться от региональной «метрополии» и достичь «малой» независимости в составе России. Зачастую это стремление приводит к острым конфликтам. Такова, например, ситуация в Тюменской области, где богатые нефтью и газом Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа рассчитывают путем отделения резко увеличить налоговые поступления в собственный бюджет. Область же, которая без этих округов сразу обеднеет, упорно сопротивляется. Сходное положение – в Красноярском крае, из которого хочет выйти богатый драгоценными металлами Таймырский (Долгано-Ненецкий) автономный округ.

К проявлениям «внутреннего» сепаратизма можно отнести и события в Кабардино-Балкарии (ноябрь 1996 года), где Съезд балкарского народа провозгласил создание Балкарской Республики, подчеркнув, что не в пример Чечне она не намерена выходить из состава России[20]. Перед нами – пример того, что в наэлектризованной российской обстановке сепаратистский взрыв может произойти даже в, казалось бы, спокойном месте: ведь кабардинцы и балкарцы прежде не конфликтовали друг с другом; более того, именно в Нальчике периодически проходили конференции по разрешению чеченско-российского кризиса и установлению мира на Северном Кавказе.

Сепаратизм имеет и другие разновидности, которые можно типологизировать таким образом:

по характеру причин

• «оправданный» (по реальным причинам),
• «мифологический» («иррациональный»),
• «замещенный» (подмена истинных причин декларируемыми);

по адресу

• безадресный (общее недовольство своим положением),
• односторонний (против конкретного региона, но без ответа с его стороны),
• обоюдный (взаимная «нелюбовь»)[21];

по методам достижения цели

• ненасильственный,
• силовой (вооруженная борьба, терроризм).

Альтернативные сценарии

После выборов в отношениях между большинством регионов и Центром наступил решающий момент, начиная с которого развитие событий может пойти по-разному. Мой прогноз условен, но теоретически возможны четыре основных сценария.

I. Распад России на самостоятельные государства-регионы.

Огромная опасность такого исхода в стране, начиненной ядерным оружием, очевидна. Вместе с тем при продолжении глубокого кризиса и корыстной игры корпоративных интересов сепаратизм крупных территориально-административных регионов способен стать не только слагаемым саморазрушения страны, но и приемлемой формой самосохранения хотя бы части российского пространства[22], поскольку остается возможность формирования на основе межрегионального договора конфедерации суверенных государств (по типу СНГ).

На такой сценарий работают слабость Центра и падение его авторитета; то, что местные органы власти игнорируют верховенство и общеобязательность федеральных законов и устанавливают собственные нормы, разрывающие единое правовое поле. Возможность выхода из состава РФ ряда регионов, в частности северокавказских, сохранится до тех пор, пока в них не завершится борьба за передел власти, пока не будут решены проблемы репрессированных народов и улажены по взаимному согласию территориальные споры.

Выход какой-либо территории неизбежно поставит Россию перед множеством проблем, связанных с проведением границы, российской собственностью, беженцами и т. д. Кроме того, в случае сецессии надо будет думать, как предотвратить заполнение образовавшегося политического вакуума другими государствами.

Распад Федерации, разумеется, не предрешен. Народы и регионы, которые поколениями и даже веками жили вместе в составе одного государства, включены в его экономическое, финансовое, социокультурное пространство. В сознании многочисленных групп населения прочно закрепилось представление о России как едином целом, которое следует сохранить. В том чтобы не допустить худшего исхода, заинтересованы регионы с высоким удельным весом обрабатывающей промышленности, тяготеющие к горизонтальной интеграции, области развитого сельскохозяйственного производства, испытывающие потребность в обширном внутреннем рынке, и экономически слаборазвитые регионы с неблагоприятными природно-климатическими условиями, которые нуждаются в государственном патернализме[23].

Сдержать сепаратизм может расчет региональными элитами его экономических, политических, социально-психологических последствий, а также возможных вариантов ответного поведения Москвы. У большинства субъектов РФ нет необходимой для формирования собственного государственного образования самодостаточности в ключевых сферах – экономической, социокультурной и др. К тому же исторический опыт свидетельствует: децентрализация и государственное самоопределение вовсе не ведут к благосостоянию и демократии в обществах, где не выработались устойчивые традиции самоуправления и самоорганизации. На новом уровне моментально воспроизводятся, а то и усиливаются пороки централизма. Чеченская эпопея, среди прочего, показала региональным лидерам, что из России в принципе можно выйти, но «цена» этого выхода неприемлемо высока: разрушенная экономика, глубокий политический кризис, неясность перспектив дальнейшего развития.

Не утешают и последствия внутреннего сепаратизма. Ряд субъектов Федерации, провозгласивших в 1993 году свой суверенитет в надежде на скорейшее процветание, это решение уже пересмотрели. Первой «наелась» суверенитетом Калмыкия, которая в принятом в 1994 году Степном Уложении (Основном законе республики) отказалась от государственного суверенитета. Затем решения о выходе из краев (областей) отозвали некоторые автономные округа, получившие по конституции равные права с другими субъектами Российской Федерации. Так поступили, к примеру, экономически слаборазвитые Коми-Пермяцкий и Усть-Ордынский Бурятский автономные округа, входящие соответственно в Пермскую и Иркутскую области. Там остро ощутили, как много потеряли после выхода из своих областей, после чего изъявили желание вернуться под «родительскую кровлю». Однако области-доноры теперь не высказывают заинтересованности в их возвращении. Тем более что округа хотят воссоединиться экономически и финансово, а политический суверенитет сохранить[24].

II. Централизация российского пространства (в форме либо псевдофедеративной империи, либо унитарного государства).

Этот сценарий предполагает восстановление управленческой вертикали, жесткое ограничение прав регионов, в том числе силовым путем. Его возможные слагаемые – имперский шовинизм и военные операции за пределами РФ с целью восстановить контроль над основной частью бывшего СССР.

Доводы за сценарий: тяга значительных групп населения к сильной власти, авторитарные традиции российской государственности. Против: сопротивление регионов, уже почувствовавших вкус к самостоятельности, отсутствие важных инструментов авторитарного правления – дееспособной армии и эффективного бюрократического аппарата.

III. Консервация нынешнего состояния, застой.

Логическое развитие сценария: регионы перестают воспринимать Центр как важнейший элемент всей системы взаимодействия. Он теряет контроль над многими политическими и экономическими процессами.

Сценарий вероятен в случае продолжения Центром нынешней неэффективной политики во взаимоотношениях с регионами и «пробуксовки» реформ в экономике.

IV. Утверждение подлинной (сбалансированной) федерации.

При соблюдении равновесия между децентрализацией и строго правовым централизмом власть не будет чрезмерно концентрироваться на региональном уровне. Ее рациональное перераспределение между Федерацией, ее субъектами и органами местного самоуправления не даст ни одному из этих ярусов перевеса, который позволял бы разрушить любой другой. При этом Федерация должна располагать контрольными функциями, необходимыми для поддержания устойчивости всей системы[25].

Чтобы реализовать сценарий «нового федерализма», который избавил бы Россию от сепаратизма, придется решить множество сложнейших проблем. Это и успех реформ, и преодоление идейной нетерпимости (в частности, страха федеральной власти перед сепаратизмом и недоверия регионов к «имперскому» Центру), и пересмотр традиционных принципов государственного строительства «сверху», дополнение их «самоорганизацией» населения, и утверждение новых духовных ориентиров. России необходимо вернуть временно утраченное представление о себе самой, восстановить единую общенациональную перспективу и согласие по поводу основополагающих ценностей и принципов жизнеустройства. Со всей остротой встанет и проблема определения своей новой роли Центром, который в России никогда не был исключительно географическим понятием, а задавал общие параметры и цели развития.

Ни один вариант не исключает возможности выхода из России отдельных регионов, а также развития «внутреннего» сепаратизма с последующим переструктурированием территориального пространства. Вместе с тем отечественная действительность может породить и такие сценарии развития отношений между Центром и регионами, которые сейчас трудно себе представить. Как бы то ни было, Россия в очередной раз стоит перед историческим выбором, от которого зависит будущее не только нашей страны, но и всего мира.

---

[1] Например, было блокировано воссоздание немецкой автономии на территории Саратовской и Волгоградской областей.

[2] А. Зубов. Советский Союз: из империи – в ничто? «Полис», 1992, № № 1–2, с.58.

[3] А. Кара-Мурза. Россия в треугольнике «этнократия – империя – нация». В кн.: Иное. Хрестоматия нового российского самосознания. Т.1. М., 1995, сс.43, 47–48.

[4] Например, на Северном Кавказе границы политико-административных единиц перекраивались так часто (особенно в 20-е, 30-е и 50-е годы), что лишь немногим более половины территории автономий никогда не меняло свою административную принадлежность. «Московские новости», 17.03.1991.

[5] «Российские вести», 24.10.1996.

[6] А.Лившиц, А.Новиков, Л.Смирнягин. Региональная стратегия России. «Регион: экономика и социология», 1994, № 3, с.32.

[7] Москва, Башкортостан, Татарстан, Краснодарский край, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа, Липецкая, Нижегородская, Самарская и Свердловская области.

[8] «Коммерсант-daily», 24.10.1996.

[9] А.Мосейко. Коллективное бессознательное и мифология современных этнических отношений. В кн.: Современная политическая мифология. Содержание и механизмы функционирования. М., 1996, сс.40–41.

[10] В национальных образованиях России распространены и другие варианты национализма, например: паритетный (соотнесенный), основанный на доминировании идеи государственной самостоятельности в рамках конфедерации или реального федерализма; экономический, рассматривающий хозяйственную самостоятельность как основу политического суверенитета (не обязательно сецессии); защитный (или оборонительный); модернизационный (или реформаторский). См.: Л.Дробижева. Демократия и национализм в Российской Федерации 90-х годов. В кн.: Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996, сс. 175–176.

[11] «Независимая газета», 13.02.1997.

[12] Г. Марченко. Какую Россию мы обретаем? «Октябрь», 1995, № 2, сс. 146–147.

[13] Россия: социальная ситуация и межнациональные отношения в регионах. М., 1996, с. 169.

[14] Ю.Растов. Протестное поведение в регионе. «Социологические исследования», 1996, № 6, сс. 46–48.

[15] «Сибирская идея» уходит своими корнями в областничество – движение интеллектуалов и общественных деятелей Сибири (оформилось в 60-е годы XIX в.), которые утверждали, что регион деградирует из-за массовой штрафной колонизации (ссылка уголовников) и произвола пришлых чиновников. Теоретики областничества соглашались с принадлежностью Сибири России, но на условиях автономии. Подробнее см.: В. Липицкий. Между Сциллой, Харибдой и Сибирью… «Дружба народов», 1997, № 1, сс. 125–126.

[16] Г. Марченко. Указ. соч., с. 158.

[17] Центр имеет в компании «Алмазы России-Саха» (АРС) всего 32 проц. акций, дающих Госкомимуществу 3 млн. долл. в год. АРС ежегодно отправляет на мировой рынок продукции на 1,3 млрд., оставляя весь доход в республиканской казне и не платя ни копейки в федеральную. «Коммерсант-daily», 29.11.1996.

[18] Там же.

[19] «Деловой мир», 14.11.1996; «Независимая газета», 18.01.1997.

[20] «Профиль», 1996, № 18, с. 27.

[21] А. Лившиц, А.Новиков, Л. Смирнягин. Ук. соч.

[22] В. Липицкий. Указ. соч., с. 130.

[23] Г. Марченко. Указ. соч., сс. 158–159.

[24] «Труд», 9.01.1997.

[25] «Независимая газета», 18.01.1997.