Д. Травин, профессор, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге:

Мы получили именно ту политическую систему, которую хотели. Во главе нее мог оказаться Б. Ельцин, а мог А. Руцкой. В конечном счете, наибольших успехов в построении авторитарного режима добился В. Путин, который до недавнего времени даже не сильно манипулировал избирательным процессом, поскольку электорат отдавался ему со всеми потрохами добровольно. Если бы кто-то из влиятельных персон недавнего прошлого искренне попытался выстроить демократию, то есть «продавить» соответствующий текст Конституции и обеспечить баланс сил, который гарантировал бы ее соблюдение, неясно на какие силы он смог бы опереться. На рубеже 1980–1990-х годов народ желал севрюжины с хреном, а вовсе не конституции. Наполнение товарами прилавков было актуально для каждой советской семьи за исключением узкого слоя столичной номенклатуры…

Демократизацию «придумал» М. Горбачев, которому требовалось выйти из-под контроля консервативного партийного аппарата. Благодаря съездам народных депутатов ему это удалось. Убежденных сторонников демократии как ценности, важной для общества независимо от наличия колбасы, в СССР было немного. Однако на какое-то время сознание широких масс стало увязывать между собой демократизацию и наполнение прилавков, поскольку то и другое имелось на Западе, который на рубеже 1980–1990-х годов представлялся образцом для подражания. Демократию мы взяли в придачу к позаимствованному у Запада обществу потребления… Интерес к демократии возрастал, поскольку первые съезды народных депутатов представляли собой потрясающее шоу… Практически одновременно на телеэкранах появились нецензурируемые политические дискуссии… и латиноамериканские «мылодрамы»…, интерес к ним был примерно одинаков. Сказать, что наше общество тогда хотело стать демократическим, все равно, что сказать, будто мы хотели стать латиноамериканцами… По мере того, как выяснялось, что демократия не трансформируется автоматически в рост благосостояния, интерес к ней стал пропадать…

В этом причина того, как легко у нас побеждала авторитарная власть. Поначалу, когда наполненные прилавки сочетались с низким уровнем благосостояния, общество искало властителя, который благосостояние повысит. А когда благодаря притоку нефтедолларов, реальные доходы стали расти, электорат удовлетворился тем лидером, который имелся в данный момент. То есть Путиным.

Иными словами, общество получило именно то, что хотело – возможность поднять уровень потребления. Демократии же не получило, поскольку к ней и не стремилось. Нельзя получить то, чего не хотят ни влиятельные представители элит, делящие между собой власть, ни широкие массы, имеющие сегодня для развлечения более совершенные шоу, чем съезды народных депутатов.

Источник: Травин Д. Истоки «просвещенного вертикализма» // Росбалт. 21.02.2013.

А. Ярошинская, член Президентского совета РФ в 1992–2000 годах, публицист:

…Никто в мире до нас не переходил от коммунизма… обратно к капитализму. Между тем, транзитный период от тоталитаризма к демократии, в котором, похоже, до сих пор находится страна, делая шаг вперед, два назад, полон драматических моментов, личностных отношений тогдашних «вождей», которые наряду с общей политико-экономической ситуацией и стали катализатором октября 1993 года, определившим нынешнее состояние и вектор развития страны.

В конце 1991 – начале 1992 года… в обществе накапливалась критическая масса нетерпеливого ожидания манны небесной после свержения коммунистического режима, продолжалось почти всеобщее ликование и эйфория… Свободные цены стали холодным душем для населения. Массы не ожидали, что концепция рыночной экономики, введенная в действие распоряжениями и указами ими же свободно избранного российского президента и постановлениями либерального правительства, так сильно отличается от содержания русских сказок о скатерти-самобранке. Для масс это было тяжелым ударом: за что боролись?! Цены на проезд по железной дороге выросли в 5 раз, плата на городском транспорте в Москве увеличилась вдвое. Курс доллара составил более 160 рублей. Канада отказалась поставлять в Россию зерно из-за задолженности. После либерализации цен 90% населения в одночасье оказалось за чертой бедности. Уровень инфляции составлял 1% ежедневно и со временем достиг катастрофических 1500%. В 5–6 раз увеличились цены на энергоносители…

В то время еще никто не знал, что… госсобственность скоро окажется в руках «красных» директоров и криминальных паханов, которые уже через пару лет будут покупать виллы на Кипре и в Майами, поражая воображение западных миллионеров размахом «новых» русских. А члены трудовых коллективов, оставшись без зарплат и социальных гарантий, станут митинговать и бастовать, проклиная демократов и демократию, Запад и рынок. Это будет очень скоро, а пока (1993 год – Ред.) узел ожесточенной борьбы за власть… между теми, кто пришел, и теми, кто не хотел ее упустить, затягивался все туже, делая нестерпимо больно всей стране.

К тому же новая демократическая власть оказалась на поверку «голым королем». У нее не было опыта и готовых рецептов перехода от коммунизма к рыночным устоям, не хватало не обремененных большевистскими догмами кадров, а старые коммунисты, которые ради сохранения своих кресел были готовы стать не только новыми демократами, но и чертом-дьяволом, тихо превратились в «пятую колонну» в администрации президента и правительстве. Вокруг демократически избранного президента Ельцина все чаще появлялись бывшие партийцы, еще недавно выступавшие против него. Люди же, которые «сделали» его первым лицом новой России, постепенно оттирались мастерами подковерных интриг, а затем и вовсе изгонялись из ближайшего круга… Десятки миллионов рядовых граждан… просто не понимали, что происходит. Те же, кто понимал (в основном бывшая партийно-хозяйственная номенклатура), правдами и неправдами искали доступ к вожделенному государственному пирогу.

Источник: Ярошинская А. Никто не хотел уступать // Росбалт. 12.03.2013.

Ю. Латынина, писатель, журналист:

Если бы власть попала в руки Пуго или Руцкого (в августе 1991 года и октябре 1993 года – Ред.), то они делали бы почти то же самое, что Ельцин, и совершенно то же самое, что Путин. Что, кто-то возродил бы распадающийся на глазах социализм? Не смешите мои тапочки. Была бы та же самая приватизация, разве только совсем уже в пользу своих, каких-нибудь тогдашних ротенбергов и тимченок, тот же самый отпуск цен, те же самые спецэкспортеры, губернаторы – бывшие коммунисты и «красные» директора, была бы та же самая безумная инфляция из-за печатания денег, которые ЦБ в конечном итоге выделяет нужным людям, то же самое чудовищное расслоение, бандиты и массовое закрытие никому не нужных предприятий. Только никто бы не называл это «демократией» и «либерализмом», и понятия эти не были бы так излишне скомпрометированы.

Было бы примерно, как в Грузии, где у советского партайгеноссе Шеварднадзе не было света, где приближенные к нему бизнесмены заполучили самые лакомые куски экономики, где два десятка разных силовых ведомств, включая абхазскую полицию в изгнании, занимались торговлей наркотиками и угоном машин и где в минуты особой нужды семья непокорных сванов, живущих под высоковольтной линией ЛЭП, принималась стрелять по проводам, чтобы ей выдали из бюджета денег. И поэтому, когда началась «революция роз» и к власти пришел Саакашвили, никто не говорил, что Шеварднадзе скомпрометировал идеи демократии и рынка и что в Грузии они не работают.

…Август 1991 и октябрь 1993 года могли бы быть судьбоносными датами, если бы Ельцин провел действительно радикальные реформы. Реформы, которые сформировали бы в России массового зажиточного собственника-избирателя и закрыли путиным ход к власти. Но трагедия заключается в том, что он не мог эти реформы провести – именно из-за демократии. Все значительные группы влияния в постсоветской России ненавидели рынок. Самой многочисленной группе – рабочим неконкурентоспособных производств и колхозов – не было дела до того, почему их производства неконкурентоспособны: они хотели денег и социальной защищенности. Другая группа – коммунисты, кагэбэшники, «красные» директора – малочисленная, но очень влиятельная, была заинтересована сохранить свои административные преимущества или монетизировать их. Ельцин как демократический президент был вынужден заискивать перед обеими группами. Ради второй группы печатали деньги, разгоняя инфляцию, вводили статус спецэкспортеров. Она окешивала свой статус, а потом объясняла электорату получавшуюся от этого экономическую катастрофу «дерьмократами» и «либерастами». И была, в общем, права, ибо верховную ответственность за экономическую ситуацию в стране несла верховная власть, а не те, кого она старалась умаслить.

…При том избирателе, который достался нам в наследство от 70-летнего советского рабства, мы не могли построить ничего иного, кроме клептократии. А инстинктами и фобиями избирателя Ельцин не мог пренебречь: он был слишком слаб для того, чтобы не быть демократом. Помните товарища Руцкого, который обещал бороться с коррупцией с помощью 11 чемоданов компромата, называл конверсию «разрушением российской промышленности» и именовал реформаторов «мальчиками в коротких штанишках»? Теперь его зовут Путин.

Источник: Латынина Ю. Путин как аватор Руцкого // Новая газета. 04.10.2013.

И. Клямкин, вице-президент Фонда «Либеральная миссия», доктор философских наук, профессор:

Данные «Левада-Центра» стабильно показывают, что понимание политического смысла демократическо-правового государства есть только у 13–15% россиян. Но эти данные не говорят о том, что люди отвергнут такое государство, будь оно им предложено… Вместе с тем наивно полагать, что масса населения сама родит запрос на качественно новое жизнеустройство. Требовать демократии люди в массе своей не будут просто потому, что плохо представляют ее смысл и пользу для себя. Кроме того, наше население – жертва советского типа урбанизации, когда государство старательно уничтожало все самоорганизующиеся городские объединения, вплоть до кружков краеведов, оставляя человека один на один со своей громадой. Поэтому россияне испытывают большие трудности с выработкой общего интереса и консолидированных позиций. Но заявлять, что народ «до демократии не дозрел», − это откровенный обман, на который властвующие группы идут, чтобы удержать свою монополию…

В начале 1990-х годов люди поверили в свободу и демократию – притом, что в их представлениях было мало конкретики… Романтический подъем не воплотился в то, во что он воплотился в Восточной Европе, потому что там были другие элиты, которые смогли соединить романтику с созданием европейских демократических институтов. Политики там сразу договорились: если вы выигрываете выборы, мы уходим, если мы выигрываем – вы уходите. А у нас договариваться не хотели, каждая группа претендовала на борьбу до победного конца и установление своей монополии. После того, как одна из них в 1993 году победила, снова использовав силу, монополия в очередной раз стала фактом.

Источник: Клямкин И. Безальтернативное прошлое и альтернативное настоящее. М.: Фонд «Либеральная Миссия», 2013.

И. Яковенко, культуролог, политолог, доктор философских наук, профессор РГГУ:

В демократических странах общество ответственно за власть любого уровня. Там есть политические институты, традиции и практики, которые позволяют людям воздействовать на власть, корректировать ее поведение и смещать неугодных правителей. При авторитарной власти таких институтов нет, но это не отменяет ответственность народа за происходящее в стране. Ведь долг гражданина – противостоять сползанию к авторитаризму, который уничтожает демократию, лишает людей политических прав.

Гражданский долг у нас и в Европе понимается по-разному. Европейская традиция долга основана на демократических ценностях и предполагает противостояние тирании. В азиатской традиции, которая много старше европейской, любое противостояние деспотической власти трактуется как преступление, да и само понятие гражданского долга утрачивает смысл, поскольку исчезают граждане. Их место занимают рабы, смутьяны, неразумная чернь. В европейском понимании гражданского долга, общество ответственно за власть. Для традиционно русского сознания, наоборот, сакральная власть ответственна за общество в целом и за каждого подданного (напоить, накормить, дать работу, оборонить от особо рьяных мздоимцев и напористых инородцев). При таких представлениях гражданский долг есть долг подданного по отношению к власти.

Российское общество много веков зиждется на пассивности людей, управляемых своекорыстной элитой. Те, кто пытались отстоять свои интересы, в глазах современников выглядели опасными смутьянами: что господам можно, то холопам запрещено… При этом царь хорош, а бояре плохие. В России люди привыкли ругать власть на кухнях и писать царю челобитные… Но власть такая, какой ей позволяет быть народ. Не стоит думать, что люди во власти какие-то особенные – разве что пошустрее и понахальнее. Все – не святые, все гребут под себя, и министры тоже. Если народ не хочет контролировать свою власть, не способен утвердить порядки, при которых не будет произвола и воровства, то получает, что заслужил.

Источник: Гражданский долг по-российски и по-европейски. Дорожная карта реформ

М. Ходорковский, бывший глава ЮКОСа:

Мы редко задумываемся над тем, до какой степени развитые демократические общества являются жестко зарегулированными, какие высокие требования они предъявляют к своим членам. Жизнь в свободном и демократическом обществе комфортна, но за этот комфорт приходится платить высокую цену. Российское общество, очевидно, эту цену сегодня платить не готово. Его стремление к свободе часто выглядит утопично. Наш человек чаще всего хочет «свободы без границ», которой просто не существует.

Можно ли убедить большинство изменить привычный для него образ жизни, апеллируя к опыту, которого у него никогда не было, обещая какие-то выгоды завтра? Мне это представляется маловероятным. Большинство всегда живет сегодняшним днем. Как правило, и так было в истории повсеместно, меньшинство устанавливает новый справедливый социальный и политический порядок при помощи силы. Свобода должна опираться на обеспеченную законом силу, иначе она будет раздавлена несвободой.

Итак, рассуждения о свободе в России приводят нас к мысли о необходимости опереться на сильное государство. Только сильное национальное государство может сделать российское общество по-настоящему свободным. Российское демократическое движение вынуждено пройти по лезвию бритвы – борясь с произволом авторитарного государства, оно не имеет права сползти на позиции русского анархизма. Сделать это особенно сложно, поскольку анархическая бацилла в течение многих веков живет в нашей политической культуре. Победить государственный произвол нынешней власти можно, только опираясь на еще более высокоорганизованную и сильную власть – демократическое государство.

Борьба за свободу и против несвободы в России на нынешнем этапе – это борьба за отказ от дряхлой авторитарно-бессильной империи и за построение сильного российского национального государства. Только оно способно подавить произвол, междоусобицы и насилие внутри общества, приучить к жизни по правилам большинство, привыкшее к жизни без правил. В этом и только в этом состоит задача либерального, демократического меньшинства. При этом разрушение имеющихся у государства избыточных властных полномочий – лишь промежуточная задача. Главная задача состоит в созидании новой государственности, которая должна быть гарантом свободы. Без этого любые потрясения нынешнего режима будут приводить только к его новому воспроизводству в еще более уродливых и гротескных формах.

Проблема состоит в том, что в стране, где практически нет традиций самоуправления, включая защиту от государственного произвола, любое сильное государство представляет собой потенциальную угрозу обществу. Всегда есть риск того, что здоровые государственные ткани переродятся в очередную державную опухоль. Поэтому одновременно с созданием нового российского национального государства нужно возводить в обществе и бастионы защиты от него. Задача выглядит двуединой: Россия нуждается в сильном государстве, способном погасить традиции беззакония в обществе, и, одновременно, она нуждается в сильном обществе, способном контролировать, а при надобности и снижать аппетиты государственной бюрократии.

Таким образом, вопрос о свободе – это всегда вопрос о силовом балансе между обществом и государством, о проблеме управления и самоуправления. Это вопрос, который требует сегодня самых интенсивных интеллектуальных усилий, своего рода «мозгового штурма» со стороны отечественных элит. Каждое общество, переходя от дополитической стадии к политической, решало эту задачу. Но не существует никаких шаблонов, потому что в каждом конкретном случае «силовой баланс» между государством и обществом, между государственной бюрократией и гражданскими институтами складывается с учетом собственной культурной традиции, в конкретной исторической обстановке, как результат активного диалога общества и государства.

Источник: Ходорковский М. То, что вы хотели знать о свободе, но боялись спросить // Блог Е. Гонтмахера на «Радио Эхо Москвы». 23.09.2013.