– Михаил Эгонович, почему пенсионная реформа откладывалась так долго?

– В чем, собственно, она заключается? В решениях, которые имеют огромное значение для страны в целом и для каждого отдельного человека. Поэтому их невозможно обсудить в узком кругу специалистов и политиков, принять и спустить «вниз».

До 1995 года в обществе практически нулевым было осмысление долгосрочных проблем, с которыми Россия столкнется в течение предстоящих нескольких десятилетий. Конечно, были люди, которые обращали на это внимание и активно предлагали решения. Но для большинства политиков, специалистов, занимавшихся пенсионными проблемами, и тем более населения суть возникших проблем доходила гораздо медленнее. Поэтому потребовались длительный диалог, поиск согласия. Процесс неизбежно шел медленно, сложно, мучительно.

– Тот факт, что пенсионная реформа наконец-то началась в 2002 году, был вызван только осознанием ее неизбежности и сути? Или пришедшая команда Путина нуждалась в том, чтобы в свою программу включить такую политически выигрышную цель, как пенсионная реформа? Тем более что пенсионеры – наиболее активные избиратели.

– В данном случае Путин уже не имел особого выбора по одной простой причине: все документы в отношении необходимости пенсионной реформы и того, что следует предпринять для решения долгосрочной проблемы старения населения, были уже приняты правительством. Их невозможно было проигнорировать. Поэтому пенсионная реформа автоматически вошла в повестку дня первого его кабинета.

Что касается того, как проводить реформу, Путин и правительство стали заложниками узких групп специалистов, среди которых шла дискуссия. К тому времени сложились активные группы экспертов, которые участвовали в выработке пенсионной политики и были в состоянии профессионально аргументировать свою позицию. Непрофессионалы из дискуссии вытеснялись. Таких групп было немного и альтернативных идей по реформе – тоже немного. В конечном счете, «сшибка» произошла вокруг того, вводить или не вводить накопительный элемент. В остальном разногласий было гораздо меньше. Выбор у Путина и его коллег ограничился тем, что могли предложить им профессиональные эксперты.

– Из этой исторической дали перейдем к сегодняшнему моменту. По данным Росстата, коэффициент замещения, то есть отношение средней пенсии к средней заработной плате, у нас снизился за 2002–2007 годы с 31,6 до 22,8%. А в Чили после проведения пенсионной реформы он был близок к 80%, в развитых странах он вообще на уровне 70–80%. Чем это можно объяснить?

– В 1990-е годы коэффициент замещения в России был более высоким, чем в последние три года: 1990 год – 33,7%, 1993 год – 33,9, 1995 год (пик) – 39,8, 1997 год – 34,5, 1999 год – 29,5%. Связано это было с тем, что зарплаты падали быстрее, чем пенсии, и на самом деле отношение средней пенсии к средней зарплате было неплохим. Но тогда это не был показатель эффективности пенсионной системы. Потому что, во-первых, средняя пенсия с 1995 года была близка к прожиточному минимуму пенсионера, а в 1999 году составляла лишь 70,2% – наименьшее значение за последние 17 лет. Это значит, что без дополнительных доходов пенсионеры были обречены на очень бедное существование. Во-вторых, пенсия была уравнительной. К концу 1990-х годов дифференциация между самой высокой и самой низкой пенсиями составляла примерно 40%. На самом деле пенсия фактически была пособием по бедности для пожилых людей. Это главная функция пенсионной системы, которую она выполняла хорошо: доля пенсионеров с совокупными доходами ниже прожиточного минимума была ниже, чем доля бедных среди всего населения.

Однако пенсионная система не выполняла задачу адекватного замещения доходов среднего класса при выходе на пенсию и до сих пор ее не выполняет. Для людей с высокими зарплатами коэффициент замещения трудовой пенсии оказывается очень низким – около 10% и менее. В этом и состоит главная проблема: долгосрочное развитие пенсионной системы сейчас входит в противоречие с задачами постиндустриального развития, формирования среднего класса, потому что эта система обрекает средний класс на резкое падение доходов в момент выхода на пенсию. Соответственно те работники, которые относились к среднему классу в трудоспособном возрасте, выходя на пенсию, нередко теряют этот статус.

В течение последнего десятилетия коэффициент замещения, действительно, снижался, но не потому, что снижались пенсии, а потому, что рост заработной платы намного опережал рост пенсий. При этом реальный размер пенсии существенно вырос. Теперь это уже не всегда пособие по бедности. С учетом совокупных доходов пенсионеры – не самая бедствующая категория населения. Но пенсионная реформа возложила на пенсионную систему серьезные обременения: вводился накопительный элемент, и часть поступлений в Пенсионный фонд постоянно отвлекалась на накопление.

Таким образом, главная причина, по которой коэффициент замещения снижался, заключается в том, что первоначально в пенсионной реформе задумывались различные механизмы компенсации нынешнему поколению пенсионеров потерь, связанных с отвлечением части пенсионных взносов в накопительную систему, однако ни один из них не был задействован. На практике просто постоянно уменьшалось текущее финансирование пенсий – без компенсаций. Поэтому год назад коэффициент замещения упал до минимума за все десятилетия – до 22,8%. Однако меры, принятые в 2008-м и в начале 2009 года, кардинально изменили ситуацию.

– Какие меры?

– Огромные бюджетные вливания в Пенсионный фонд, которые были осуществлены для того, чтобы довести базовую пенсию до прожиточного минимума. Благодаря этим вливаниям и если все намеченные меры будут реализованы, коэффициент замещения в 2010 году превысит 35% и вплотную приблизится к долгожданным 40%.

Однако следует понимать, что коэффициент замещения занижает реальную ситуацию. В действительности по методологии Международной организации труда принято измерять коэффициент замещения иначе – по соотношению пенсии и зарплаты представительного работника накануне выхода на пенсию. Как правило, это рабочий какого-нибудь машиностроительного предприятия. По такой методологии у нас и сейчас уже коэффициент замещения выше 40%. То есть в этом плане мы соблюдаем 102-ю Конвенцию МОТ.

Проблема в другом. Пенсионеры долгие годы видели, что плодами экономического роста пользуется работающее население, а сами они по уровню потребления резко отставали. И это было главным фактором социальной напряженности.

– Почему не были использованы источники финансирования издержек перехода, которые обсуждались еще в 1990-е годы?

– Рассматривались три таких источника. Первый – средства от приватизации. Поскольку Владимир Путин предпочел курс на ренационализацию, он, естественно, отпал по политическим мотивам. Второй – сокращение расходов за счет реформы многочисленных досрочных пенсий, которая так и не началась. Закон «О профессиональных пенсионных системах», который должен был регулировать условия обязательного пенсионного обеспечения для некоторых категорий занятых, не был принят ни в пакете с остальными основными пенсионными законами, как изначально предполагалось, ни позже. Его фактически блокировал Михаил Зурабов.

– Не крупные работодатели, а именно Зурабов?

– Противодействие шло из Минздравсоцразвития, которое тогда возглавлял Михаил Юрьевич. Не думаю, что он стал жертвой давления олигархов. Это тот случай, когда, если Зурабов и стал жертвой, то сугубо добровольно. Просто его интересы совпали с интересами кого-то еще. Его действия были направлены на срыв принятия закона.

Третий источник – повышение пенсионного возраста. Вопрос настолько политически раздражающий, что для власти было бы самоубийством решиться на это. Общеизвестно, к чему привела реформа льгот. А на идею повышения пенсионного возраста население реагирует еще хуже, еще острее. Об этом свидетельствуют многочисленные опросы и проведенные Центром стратегических разработок фокус-группы.

Иными словами, реальных источников финансирования перехода не было. Единственное, чем могла воспользоваться власть, – это результатами бурного экономического роста. Благодаря ему пенсии росли настолько быстро, что, несмотря на падение коэффициента замещения, взрывоопасных ситуаций не возникало. Уровень жизни пенсионеров все-таки постоянно повышался. И хотя они видели, что у других категорий населения он растет быстрее, это не создавало опасных очагов напряжения.

В конечном счете, именно за счет нефтяных сверхдоходов будет оплачено резкое увеличение коэффициента замещения в 2009–2010 годах – ведь для покрытия дефицита Пенсионного фонда будут использованы деньги из Резервного фонда. На них, конечно, никто не закладывался в начале реформы, потому что никто не знал, какими будут цены на нефть.

В условиях нынешнего кризиса, когда правительство распечатало Резервный фонд, оно может себе это позволить. Поскольку реальная заработная плата упала более чем на 4%, гораздо легче повышать коэффициент замещения. Даже если пенсии не упали бы, коэффициент замещения все равно бы вырос. А если из Резервного фонда добавят еще 2–3% ВВП, как планируется, мы буквально за два года наверстаем потерянную за 10 лет часть коэффициента.

– Критики пенсионной реформы утверждают, что затея с переходом к накопительной системе напрасна. Ведь, в конечном счете, какая разница между ней и распределительной системой, если на стадии выплаты пенсий придется делить между работающими и пенсионерами тот же объем ВВП?

– Если все пенсионные накопления инвестированы в государственный долг, то, действительно, большой разницы нет, потому что госдолг – это в любом случае налоги и последующее финансирование с помощью налоговых изъятий. Если же часть этих накоплений инвестирована в рыночные активы негосударственного сектора, то механизм совсем иной. Когда мы финансируем пенсии с помощью налогов, при увеличении доли населения пенсионного возраста государство вынуждено наращивать налоговую нагрузку. Но повышение налога не является для налогоплательщика добровольным. Налог, повышенный сверх определенных пределов, существенно сдерживает деловую активность.

В рамках накопительной пенсионной системы на стадии выплаты накопительной пенсии никого уже не принуждают платить больше налогов. Просто предлагается товар, в обмен на который мы хотим получить деньги. Причем ликвидный товар – активы, акции, облигации, которые продаются на рынке. Отсюда ключевая разница между распределительной и накопительной системами на стадии выплаты пенсии – принципиально иная мотивация.

Различается применение этих систем и по последствиям для экономики. Она по-разному реагирует на стрессы. При применении распределительной системы увеличение налогового бремени ведет к замедлению экономического роста и дестабилизации общества, а при продаже рыночных активов дестабилизация экономики совсем не обязательна.

При этом нельзя утверждать, что размер ВВП будет один и тот же. Разные механизмы изъятия денег из экономики по-разному влияют на темпы экономического роста. Накопительная пенсионная система дает «длинные» деньги. Это ее неоспоримое достоинство позволяет резко увеличить объем инвестиций в модернизацию промышленности, сельского хозяйства, транспорта и других отраслей. В итоге объем ВВП при прочих равных условиях будет значительно больше.

Важно и то, что при распределительной системе пенсионеры не могут рассчитывать на помощь извне. Ведь пенсионные налоги невозможно собирать в других странах. Пенсионерам остается надеяться, что государство, видя их нищенскую жизнь, обложит дополнительными налогами российскую экономику. Однако такой шаг сдерживает развитие экономики. А при накопительной системе можно продать часть принадлежащих пенсионным фондам активов за рубеж, например, инвесторам из Индии, где по-прежнему будет высока доля трудоспособного населения, которое, как правило, более активно сберегает. Наши пенсионеры благодаря вырученным средствам получат более высокие пенсии.

– Поговорим о стимулирующей роли накопительной части пенсии. По расчетам, доля накопительной части пенсии в 2022 году составит от 8 до 15%. Вряд ли даже тогда наши сограждане почувствуют связь между своими доходами и размером пенсии.

– Конечно, не почувствуют. Даже в 2020 году роль накопительного элемента в формировании пенсии по-прежнему будет относительно мала. Его вклад наиболее ощутимо повысится, по нашим оценкам, после 2030 года, а к 2035 году соотношение накопительного и распределительного компонентов может составить 50:50. Конечно, это зависит от решений, которые будут приниматься по пенсионной системе, но экспертные оценки показывают, что такое развитие событий вполне реально. Особенно если в пенсионных накоплениях понизится доля госбумаг в пользу более доходных активов и будет продолжена программа государственного софинансирования пенсий участвующих в ней работников в режиме «тысяча на тысячу», начатая с 1 января 2009 года. Имеется в виду, что на каждую одну тысячу рублей, перечисленную работником в накопительную часть своей будущей пенсии, государство доплатит еще одну тысячу, а работодатели, выплачивающие дополнительные взносы на накопительную часть будущей пенсии своих работников, пользуются налоговыми льготами.

– Поставим себя на место человека, который намерен сделать накопления себе на старость и стоит перед выбором: приобрести недвижимость, держать средства на депозите в банке или участвовать в накопительной пенсионной системе по принципу «тысяча на тысячу». Согласитесь, последняя не демонстрирует преимуществ перед другими формами сбережений. Более того, до сих пор не принят закон, который определил бы систему выплаты накопительной пенсии в период, когда человек вышел на пенсию.

– Понятно, почему он не принят. Я наблюдал, как руководство страны и чиновники Минздравсоцразвития переваривали логику и сложные закономерности организации финансирования таких выплат. Они спотыкались буквально на ровном месте, потому что в этом, действительно, очень трудно разобраться. Как эти накопления преобразуются в пенсию на весь период дожития? Что должно происходить с ними, если человек умер, не дожив до пенсионного возраста? В какие финансовые активы следует вкладывать накопления в период выплаты пенсии? И масса других вопросов, сопряженных с огромными рисками. Были разные точки зрения, которые трудно сводились друг с другом. В результате на какое-то время власти вообще махнули рукой на эту проблему. Благо она несрочная, ведь пока выплаты из накопительного элемента совсем небольшие. Вот и отложили.

В 2009 году работа над этим законом в Министерстве экономического развития оживилась, и я вижу, насколько тяжело она идет. Заместитель министра Александра Левицкая и другие чиновники высокого уровня сами пытаются вникнуть в суть всех этих сложных проблем, на это уходит немало времени и сил. А решения предстоят ответственные, ведь речь идет о многих процентах ВВП, которые, в конечном счете, попадут в фонд выплат из накопительной системы. Таким образом, трудности, с которыми столкнулись власти, на мой взгляд, объективные. Задержка с принятием закона, скорее, свидетельствует о том, что они всерьез воспринимают проблему. Принять дурацкий закон легко, но что с ним делать дальше? И какие будут последствия?

– А что Вы скажете о привлекательности накопительной части пенсии по сравнению с иными формами инвестирования доходов?

– Проблема здесь в другом. Вы исходите из того, что каждый человек смолоду стремится копить себе на старость и решает, как это лучше сделать. А я утверждаю, что в молодости почти никто об этом всерьез не задумывается и на старость не копит. Причем эта тенденция справедлива и для развитых, и для развивающихся стран, и для России. Всегда находится масса других нужд, на которые люди тратят деньги сегодня. Разве что лет за пять-десять до выхода на пенсию спохватываются, но тогда уже слишком поздно копить. Фундаментальная особенность экономического поведения людей – предпочтение всегда отдается текущим благам по сравнению с будущими.

– Значит, заставить население копить на старость можно только насильно, как это сделали в Чили и Казахстане?

– Как везде. Накопительный элемент пенсий в крупных масштабах существует только в принудительной форме. Это либо корпоративная система, когда его организуют сами компании, а не работники, либо полуобязательная или обязательная государственная система. В России мы получим то же самое. Людям, которые хотят накопить, конечно, проще самим найти более удобные и эффективные форматы. Но это при условии, что человек всерьез принял такое решение, не «проест» эти средства до выхода на пенсию и в пенсионном периоде будет тратить их разумно. Можно ведь и так поступить: выйдя на пенсию, отправиться в кругосветное путешествие и просадить все сразу. Как, впрочем, многие и делают в США. Там пик пенсионных расходов – первые пять-десять лет после выхода на пенсию, потом они сидят у себя на ранчо и тратят по минимуму.

Хотел бы заострить внимание на том, что накопительную пенсионную систему не следует рассматривать как эффективный и удобный для всех способ инвестирования накоплений. Она является оптимальным способом принудить человека сделать эти накопления, не дать ему потратить их до пенсии, а далее позволить расходовать равномерно на протяжении всего периода дожития.

– Получается, что весомый стимул для развития накопительной системы состоит в том, что государству выгодно иметь «длинные» деньги. Или все-таки в том, чтобы позаботиться о людях и дать им возможность достойно жить в старости? Даже в принудительном порядке.

– Как известно, политики действуют, руководствуясь своими политическими интересами и приоритетами. С этих позиций политикам, которые принимают решения сегодня, безразлично, что там будет с пенсионерами через 20–25 лет, по принципу «либо я, либо ишак, либо эмир умрет…».

К счастью для пенсионеров и для населения в целом, система долгосрочных финансовых решений в мировой экономике устроена иначе. Приведу пример: Аргентина в августе 2008 года приняла решение о ликвидации накопительного элемента, изъяла из обязательных пенсионных накоплений 30 млрд долларов и быстро «проела» их в текущем бюджете – как корова языком слизнула, никто и не заметил. А экономика страны как катилась, так и катится под гору. Общий результат оказался плачевным: мировые финансовые рынки просто стерли эту страну с инвестиционной карты мира. Представители крупных финансовых организаций говорили мне: «Для нас Аргентина больше не существует. Что бы там ни произошло, мы не верим в институты этого государства, ни один серьезный инвестор туда уже не придет».

Действительно, страна без накопительного элемента в пенсионной системе, но имеющая быстро стареющее население, фактически подает сигнал инвесторам, что через некоторое время ее ждет серьезная дестабилизация общественных финансов, потому что нечем будет платить пенсии. Пенсионеры к тому времени в России, да и во многих других странах станут фактически большинством голосующего населения. Не имея накоплений на старость, эта доминирующая сила, естественно, будет требовать повышения пенсий, и при отсутствии накопительного элемента это неизбежно приведет к утяжелению налогового бремени в сочетании с высоким бюджетным дефицитом. В условиях, когда финансовый паралич неминуем, ни один здравомыслящий долгосрочный инвестор в такую страну вкладывать средства не станет.

Такая ситуация неизбежно сказывается на инвестиционных рейтингах стран. Как они готовятся? Перед очередной переоценкой инвестиционного рейтинга страны представители международных рейтинговых агентств Moody’s или Standard & Poor’s (S&P) опрашивают специалистов-экспертов в сфере корпоративного регулирования, банковского сектора, бюджета, пенсионной политики, интересуются, что будет пересматриваться, какие новации планируются. Если мы отменим накопительный элемент, я уверен: это существенно ухудшит перспективы и позиционирование России на международных финансовых рынках.

– Михаил Эгонович, Вы упомянули американских пенсионеров. Они накопили на счетах пенсионных фондов достаточно большие суммы в ценных бумагах американского правительства и других ценных бумагах. Если придется переводить их в наличные, это приведет к сильнейшей инфляции в США.

– Прежде всего, совокупный государственный долг США во время нынешнего кризиса дополнительно вырос, но не катастрофически. Долг с учетом задолженности социальных институтов типа National Security System составлял в 2009 году около 72–73% ВВП, что ниже среднего по странам Организации экономического сотрудничества и развития.

Однако есть проблема влияния на экономику поколений людей, появившихся на свет в период бума рождаемости. Яркий пример – многочисленное послевоенное поколение бэби-бумеров, родившихся в конце 1940-х и до 1960-х годов. По образному выражению одного исследователя, они продвигались по американской экономике подобно кролику в теле удава, создавая перегрев рынка по тем товарам и услугам, на которые предъявляли массовый спрос, или, напротив, обваливали рынок, создавая избыточное предложение. Так, американцы, выходя на пенсию, обычно меняют свои дома на дома меньшего размера. Сейчас, когда бэби-бумеры в массовом порядке начинают выходить на пенсию, на рынке жилья будет нарастать избыточное предложение. Поскольку семьи пенсионеров меньше сберегают и больше тратят, изменились спрос и предложение на финансовых рынках, а также приоритеты в потреблении. В молодости бэби-бумеры стремились обладать спортивным автомобилем, а в старости проявляют интерес к пансионатам для престарелых, к специфическим услугам, необходимым пожилым людям. Все это вызывает структурную перестройку, которая влияет на экономику не только США, но и других стран. Подобные проблемы возникнут и в России, мы от них не уйдем.

– Государство допустило лишь малую возможность для маневра вложений: доля накоплений под управлением негосударственных компаний незначительна, иностранные акции и облигации покупать пока нельзя, акции «Газпрома» – тоже из-за какой-то формальности.

– Главная проблема в том, что пенсионеры не готовы добровольно делать выбор в пользу частных управляющих компаний в России. Когда разрабатывалась идея Михаила Касьянова создать государственную управляющую компанию, куда средства граждан будут инвестироваться «по умолчанию», и предоставить людям выбор между ней и негосударственными управляющими компаниями, всех вдохновлял свежий опыт Казахстана. Там пенсионная реформа была запущена в 1997 году, и за три года половина вкладчиков с пенсионными накоплениями перешла в частный сектор – в негосударственные пенсионные фонды. Всем казалось, что российское население не сильно отличается от казахского. Касьянов, предлагая эту идею, тоже был уверен, что только наиболее осторожные граждане оставят свои средства под управлением госкомпании.

Предполагалось, что активами будут управлять преимущественно негосударственные компании, без этого накопительная пенсионная система нормально развиваться не может. Она и зашла в тупик потому, что частный сектор не стал доминировать в управлении активами. В течение первых трех лет существования накопительной пенсионной системы только 3% застрахованных перевели свои накопления в негосударственные пенсионные фонды и управляющие компании. В 2009 году по-прежнему 90% всех накоплений было сконцентрировано у госкомпании – Внешэкономбанка. И это серьезная проблема.

Активы накопительной системы, безусловно, надо выводить в реальный сектор, вкладывать в акции и другие ценные бумаги, в том числе зарубежных стран. Важна международная диверсификация. Конечно, пенсионные накопления должны быть защищены, в том числе от страновых рисков – от девальвации валюты.

– Почему деньги Пенсионного фонда разместили в самом «непрозрачном» Внешэкономбанке?

– Мы в Минэкономразвития выступали против этого. Но позиция людей, заинтересованных в таком решении, все же возобладала. При этом не были установлены жесткие правила игры для Внешэкономбанка и всех чиновников, которые с ним взаимодействуют по вопросам пенсионных накоплений. Обязательным условием начала работы новой пенсионной системы было принятие примерно 25 нормативных актов, которые следовали за Законом «Об инвестировании пенсионных накоплений». Один из них – постановление правительства «О мерах по недопущению возникновения конфликта интересов в сфере формирования и инвестирования пенсионных накоплений» успешно «заматывался» на протяжении трех лет. Но даже после его принятия не известно ни одного случая его практического применения.

– А вместе с этим отсутствуют и гарантии, что пенсионные деньги не будут изыматься волюнтаристским путем на сиюминутные нужды.

– Гарантии могут состоять только в усилении публичного контроля за деятельностью пенсионной системы. С этим у нас пока плохо. Закон «О доступе граждан к информации», включая информацию о том, что происходит с их пенсионными деньгами, так и не принят. Общественный совет по инвестированию пенсионных накоплений практически прекратил свою работу, и лишь в середине 2009 года стали предприниматься попытки его реанимировать.

Важную роль в таком развитии событий с негосударственными управляющими компаниями сыграл Михаил Зурабов. Он категорически отказался проводить разъяснительную кампанию среди населения, несмотря на то что для этого была подготовлена специальная программа и выделены значительные средства на ее финансирование. Слабо осведомленное население само разбираться не стало и предпочло оставить всё как есть. Отсюда многочисленные «молчуны». Я бы сказал, что психологические особенности и убеждения Михаила Зурабова процентов на 70 определяли развитие пенсионной системы, когда он был во главе ведомства.

– Михаил Эгонович, поговорим о Пенсионном фонде. В нем не всё обстоит благополучно, много неэффективных расходов. Он не прозрачен, его отчетность не публикуется. Не идеально устроена система персонифицированного учета в управлении движением средств и т. д.

– Все так. Но наш Пенсионный фонд далеко не самый худший. К примеру, в Польше при переходе к накопительной системе в первый же год потерялось 8 млрд долларов накоплений граждан, потому что пенсионная система не смогла их правильно разнести по счетам. Аналогичный скандал разразился и в Венгрии.

В России численность населения и пенсионеров гораздо больше, чем в Польше и Венгрии, вместе взятых. Уже поэтому нашему Пенсионному фонду организовать и провести персонифицированный учет было гораздо сложнее, но он справился. Все прошло достаточно гладко, многим уже начислены пенсии, и массовых серьезных конфликтов не возникало. Наши пенсионеры хорошо умеют считать свои пенсии, если бы действительно пошли массовые сбои, мы давно знали бы о них. Это говорит о том, что худо-бедно, но Пенсионный фонд во времена Василия Барчука, а затем и Михаила Зурабова работал не так уж плохо.

– А негосударственные пенсионные фонды?

– Что касается НПФ, опять-таки ни одного крупного злоупотребления неизвестно, даже в условиях кризиса не было случаев неплатежеспособности среди ведущих фондов. Тем не менее с НПФ ситуация гораздо сложнее, чем с Пенсионным фондом. Движение НПФ начиналось на заре перехода к рынку и плохо регулировалось на протяжении всех 1990-х годов. Будем откровенны: не менее половины существующих негосударственных пенсионных фондов – балласт, это слишком маленькие и неэффективные организации, привыкшие к непрозрачному управлению активами. Эта индустрия, безусловно, нуждается в реструктуризации. Следует оставить гораздо меньше игроков – наиболее успешных, прозрачных, управляемых. Они есть, ситуация в крупных корпоративных фондах, как правило, лучше, хотя и не идеальна. Перед правительством стоит серьезная задача консолидации системы, повышения прозрачности, укрепления пруденциального надзора.

– Как Вы относитесь к идее помочь пенсионной системе за счет доходов от приватизации или, по меньшей мере, передачи доходов государственных предприятий в Пенсионный фонд?

– На мой взгляд, после кризиса правительство вряд ли найдет другую, сравнимую с этой альтернативу для финансового укрепления пенсионной системы. Мы имеем уникальное стечение обстоятельств. Кризис показал, что государственные компании неэффективно управляют активами: именно они набрали огромное количество кредитов за рубежом и теперь не знают, как расплатиться. Кроме того, во время кризиса государство в процессе реструктуризации и выкупа плохих долгов вынужденно получает под свой контроль все новые и новые активы. От них неизбежно придется избавляться, потому что наше государство не в состоянии эффективно управлять даже теми активами, которые контролировало еще до кризиса. Это – первая составляющая.

Вторая – по-прежнему актуальна проблема поиска источников финансирования повышения пенсий нынешним пенсионерам. За счет средств, накопленных от нефтяной ренты, правительство нашло деньги только на полтора года, повышение текущих пенсий составит примерно 10 процентных пунктов коэффициента замещения – он поднимется с 27 до 37%. А дальше опять выбор: либо повышать эффективную ставку единого социального налога на 7 процентных пунктов, либо приватизировать активы госпредприятий.

Как только решение о повышении ЕСН было озвучено в конце августа 2008 года, я сразу сказал, что в 2010 году оно не пройдет, его придется отменить. Его отложили на год. Думаю, в 2011 году повторится та же история по одной простой причине – это проблема объективная. Все ругают НДС: он очень высокий и т. п. Но НДС не создает нашим экспортерам неравных условий по отношению к странам-конкурентам, потому что и китайские, и индийские, и европейские товары, поступающие на территорию России, облагаются этим налогом. Даже если они пройдут таможню левым путем, все равно на следующих стадиях продажи облагаются НДС. Уйти от него почти невозможно. С этой точки зрения налоговые условия наших производителей и производителей других стран равны.

Высокие же налоги на фонд заработной платы не выравниваются, они сразу ложатся на себестоимость. В Китае практически нет налогов на фонд оплаты труда, в Индии они очень низкие, и даже в Западной Европе – ниже, чем будут в России после их повышения. Мы пытаемся поднять ЕСН до уровня, значительно более высокого, чем во многих развитых странах. То есть фактически делаем себестоимость российских товаров по фонду оплаты труда заведомо неконкурентоспособной по отношению к товарам, поступающим с мировых рынков. При этом нефтегазовые компании пострадают меньше всего, поскольку у них доля зарплаты в выручке нередко не превышает 10%. А вот многие трудоемкие отрасли обрабатывающей промышленности и услуг, включая всю сферу инноваций, пострадают больше других, поскольку у них доля зарплаты в выручке высокая. И это главный аргумент. Такое повышение ЕСН недопустимо не только в условиях кризиса. В период послекризисного подъема оно будет столь же губительно, поскольку закрепляет энергосырьевую направленность нашей экономики.

Поэтому, скорее всего, правительству не удастся это сделать. Значит, все равно придется искать альтернативные пути финансирования текущего повышения пенсий и издержек перехода, связанных с дальнейшим развитием накопительной пенсионной системы. По нашим оценкам, приватизируемых активов (с учетом того, что объем государственных активов возрос в результате кризиса) в основном будет достаточно, чтобы покрыть дефицит пенсионной системы в переходный период. Однако, если будет использован механизм приватизации, невозможно будет ликвидировать накопительную составляющую пенсий, потому что приватизированные активы пойдут через нее. Эти активы надо передавать в накопительную часть системы, в том числе безвозмездно передавать в управление компаниям, работающим с Пенсионным фондом и с негосударственными пенсионными фондами. Переданные средства необходимо будет отразить на счетах граждан и постепенно продавать по мере выхода людей на пенсию и возникновения пенсионных обязательств.

Естественно, в такой ситуации говорить о том, чтобы ликвидировать обязательную накопительную пенсионную систему и заменить ее добровольными пенсионными накоплениями, невозможно. Наоборот, ее придется укреплять и развивать.

– И все же в коридорах власти продолжаются споры по поводу накопительной части пенсионной системы – сохранять или не сохранять?

– Этот вопрос в условиях кризиса, по-моему, никто будировать не будет, у правительства много других причин для головной боли. Достаточно скандалов с единым социальным налогом: предложение повысить его сильно обеспокоило бизнес-сообщество. После кризиса эта проблема будет обсуждаться в совершенно ином политическом контексте, придется сравнивать альтернативы, которые сегодня даже не рассматриваются. В полный рост встанет задача приватизации национализированных в последнее время активов.

– Пример Аргентины нашу власть не убедит?

– Пример Аргентины – серьезный аргумент. С учетом огромного объема внешнего корпоративного долга российские власти вряд ли рискнут последовать ее примеру. По-моему, решение о переносе сроков повышения ЕСН связано с тем, что его увеличение обычно не рассматривается в качестве антикризисной меры.

Беседу провели Петр Филиппов и Татьяна Бойко
Август 2009 года

Источник: © 2010 www.ru-90.ru