– Алексей Владимирович, роль, которую сыграл МВФ в российских экономических реформах, оценивается по-разному: от самых восторженных похвал до ругани. То и другое базируется на малой информированности о целом пласте невидимых миру отношений, которые проходили под термином «техническая помощь». Но разве она действительно была лишь технической?

– В конце 1991 года, когда Россия оказалась перед необходимостью коренного и срочного реформирования экономики, в стране не было ни одного института, подготовленного к работе в рыночных условиях. Центральный банк России, даже после его укрепления сотрудниками распущенного союзного Госбанка, не имел никакого опыта проведения денежной политики в условиях свободных цен, рыночной экономики, поскольку в СССР говорить о денежной политике вообще не приходилось. Этот ключевой институт нам предстояло создать из ничего.

В советское время подоходный налог собирался по месту работы, зачастую плательщик даже не знал, какую именно часть зарплаты у него удерживают. Взимание налога на прибыль было простейшей бухгалтерской операцией, так как прибыль предприятий определялась заранее в рамках центрального плана. Статистика основывалась на советской методологии, которая была непригодна для рынка. К примеру, ЦСУ, переименованное в Госкомстат, а ныне в Росстат, учитывало только так называемый чистый материальный продукт, в который не входили услуги.

В то же время Центробанк, налоговая служба и статистическое ведомство все же «физически» существовали, хотя и требовали коренного реформирования. А такого обязательного рыночного института, как казначейская система, вообще не было. Ее пришлось создавать с нуля, по-настоящему она заработала только в 1998 году, незадолго до кризиса. Долгое время создание казначейства сознательно саботировалось – ведь его отсутствие заставляло держать бюджетные счета в коммерческих «уполномоченных» банках, которые благодаря этому получали огромные доходы в условиях высокой инфляции.

– Неудивительно, что все крупные российские собственники «периода первоначального накопления капитала» сначала были банкирами: свои первые миллионы они получили, распоряжаясь бюджетными средствами.

– Не только. Они богатели и на кредитах Центробанка, полученных по мизерным процентным ставкам в условиях высокой инфляции. Достаточно было получить рублевый кредит под 12% годовых при инфляции 2500% (как в 1992 году), тут же поменять рубли на доллары, пустить их в дело, а через год уже по новому курсу перевести обратно в рубли – и добросовестно вернуть совершенно обесценившийся долг, оставив себе баснословную по прибыльности маржу.

За одну лишь помощь в создании казначейской системы, которая позволила отказаться от размещения бюджетных средств в коммерческих банках, Международному валютному фонду нужно сказать спасибо, как и за перекройку, переделку и наладку остальных рыночных институтов. Сотрудники фонда или нанятые фондом на стороне эксперты из западных стран годами работали в наших соответствующих ведомствах. Специальные технические миссии практиковали «вахтовый метод» – приезжали на неделю или две. Они учили российских специалистов азам и тонкостям: как разработать финансовую программу, как увязать денежную политику с бюджетными параметрами… В статистическом ведомстве внедрялась совершенно новая для нас методология расчета показателей, сопоставимых с международной статистикой.

Одновременно десятки сотрудников российских финансовых ведомств прошли подготовку в Вашингтоне и Вене в институтах МВФ. Многие из тех, кто занимал тогда, да и сейчас занимает ключевые позиции в Минфине, Центробанке и других ведомствах, прошли через эти курсы: Сергей Дубинин, Сергей Игнатьев, Александр Жуков, Олег Вьюгин и другие.

– Понятно, что основной задачей МВФ была отладка рыночных механизмов. Но при этом его сотрудники сталкивались с российскими особенностями – имеются в виду, например, секреты быстрого обогащения «олигархических» банков с помощью госкредитов, предоставленных за откаты. Нельзя ли было «прикрыть» эту ситуацию на старте становления банковской системы?

– МВФ – не контролирующий орган, вопросами коррупции должны заниматься правоохранительные органы. Но с общими негативными тенденциями фонд все же пытался бороться – к примеру, советовал не раздавать централизованные кредиты. Во всех ранних программах МВФ прописывались условия обязательного их сокращения. Но в ответ фонд получал объяснения, что такие кредиты позарез нужны для поддержки той или иной отрасли да и экономики в целом. А фонд не занимался оперативным управлением и, вообще, не вмешивался в текущую деятельность российских ведомств.

К тому же лоббизм – заноза коррупции – существует во всех странах. Эта проблема многократно обостряется, когда в экономику вмешивается политика. Начинается конфликт интересов, и любая власть вынуждена подходить избирательно к решению этой проблемы, потому что невозможно вести войну одновременно на всех фронтах.

– В некоторых случаях все же удавались кардинальные решения. Например, хватило политического мужества раз и навсегда отказаться от налоговых льгот при экспортно-импортных операциях – тем самым решили проблему льгот за откат. Почему не выполнялись другие рекомендации МВФ?

– Наверное, потому, что там были задействованы более влиятельные силы. Новые банкиры не напрасно называли себя «хозяевами жизни», а в журналистских кругах получили титул «семибанкирщины». Они были заинтересованы в низкой учетной ставке Центрального банка и умело лоббировали это во власти. Был еще один интересный момент. С начала реформ Центробанк подчинялся Верховному Совету, а не правительству. Председателем Верховного Совета РСФСР в то время был Руслан Хасбулатов, у которого было совсем иное видение того, что и как нужно делать. Сразу же возник конфликт между правительством Егора Гайдара и председателем Центробанка Георгием Матюхиным, который выполнял указания Хасбулатова. Конфликт был идеологический – из-за разного видения целей и задач. Но…

– Но летом 1992 года Верховный Совет принял соответствующее постановление, а Центральный банк его исполнил, накачав экономику огромным количеством денег.

– Это было уже в конце конфликта: в июле Матюхина отправили в отставку, председателем Центробанка назначили Виктора Геращенко. Я сейчас не помню, с какой формулировкой Верховный Совет снял Матюхина, но на самом деле – за сотрудничество с правительством. Тогда такое сотрудничество действительно стало налаживаться – не без помощи МВФ, поскольку его программы охватывали как бюджетную, так и денежную политику.

– Вы говорили о мощных лоббистских силах, проводивших через властные структуры выгодные им решения, против которых выступал МВФ. Почему же он соглашался или хотя бы не «торговался»: настаивал на одном, а когда не получилось, предлагал какой-то урезанный вариант – как меньшее зло?

– У МВФ достаточно узкая специализация. Главная цель, которой добивается фонд, -достижение макроэкономической стабильности, то есть низкой инфляции и стабильного курса валюты. По большому счету в любой стране его интересуют три вещи: бюджет, денежная политика и платежный баланс, всё остальное – постольку, поскольку это влияет на них. Инфляция должна быть низкой, а валютные курсы – стабильными, для этого нужен низкий дефицит бюджета, а еще лучше – профицит. Так как МВФ предоставляет кредиты странам, у которых большие бюджетные дефициты, практически любая его программа прежде всего касается сокращения дефицита бюджета и ужесточения денежной политики как средства снижения инфляции. А финансированием конкретных проектов – строительства дорог, мостов или плотин, развития отраслей или регионов – МВФ не занимается. Это сфера Всемирного банка.

После либерализации цен в России в 1992 году произошел мощный скачок инфляции. Часто приходится слышать, что тогда проводилась «шоковая терапия». Я бы сказал, что была лишь попытка ее провести, которая провалилась. Потому что «шоковая терапия», как она двумя годами ранее проводилась в Польше, предполагала, что цены отпускаются, и тут же резко ужесточается бюджетная и денежная политика, чтобы не позволить разогнаться инфляции. В этих условиях большое количество предприятий оказывается банкротами, кто выжил – тот выжил. Вот это действительно единовременное шоковое воздействие и на экономику, и на людей. В России это не получилось ни в каком варианте – ни в жестком, ни в мягком.

Ужесточение бюджетной политики прежде всего означает жизнь по средствам, когда расходы соответствуют доходам бюджета от налоговых и иных поступлений. А жесткая денежная политика – это когда Центробанк не предоставляет бесконечно кредиты убыточным предприятиям. У нас настоящего шока не было. Цены освободили, а предприятия-банкроты власть продолжала поддерживать, выдавая им кредиты и бюджетные субсидии. Именно по этой причине инфляция в России в 1992 году достигла 2500%. И снижалась очень медленно.

На все это накладывались неплатежи налогов, чем занимались все компании – начиная с «Газпрома». Это была одна из постоянных тем всех переговоров МВФ с российским правительством: почему вы, наконец, не потребуете от «Газпрома», чтобы он заплатил налоги?

– Кто у кого спрашивал: МВФ у наших чиновников или наоборот?

– Здесь фонд действовал в союзе с «прогрессивной частью» российского правительства. Они вместе пытались найти способы заставить платить налоги и «Газпром», и крупные нефтяные компании, которые устроили систему внутренних «офшоров» (Мордовия, Северный Кавказ и т. п.), где открыли свои отделения со штатом в два человека – лишь бы не платить налоги. А поскольку они имели большое влияние в Госдуме, уничтожить эти «офшоры» было очень трудно. Лоббистская мощь этих компаний была значительной. По сути, крупные российские компании сами устанавливали законы, руководствуясь своими интересами.

– В России налоги всегда воспринимали как дань, которую нужно уплатить басурманину, а не как складчину, которая затем будет расходоваться в общих интересах. Поэтому не только для таких крупных компаний, как «Газпром», но и для мелкого предпринимателя не заплатить налоги – святое дело. А налоговое администрирование (сбор налогов) в те годы было поставлено крайне плохо. И дефицит бюджета приходилось покрывать за счет печатного станка (до 1994 года) или выпуска ГКО…

– Или за счет кредитов МВФ. Кстати, фонд занимался и проблемой налогового администрирования. По его предложению и с его методическим содействием в федеральной налоговой службе было создано специальное подразделение по крупным налогоплательщикам, которое отслеживало налоговые платежи крупнейших российских компаний.

– Но разве это не обернулось негативными последствиями для развития экономики? До сих пор в России доля малого и среднего бизнеса составляет 10–12%, а в развитых странах – 60–70%. Одна из базовых причин состоит в том, что малый бизнес не интересен власти: мол, в бюджет он дает копейки, тогда как «Газпром» вместе с еще 15–20 крупнейшими налогоплательщиками наполняет не менее 75% бюджета. Этот стереотип внедрился в сознание чиновников со времени создания управления по крупным налогоплательщикам.

– Тогда решалась конкретная задача: пополнить пустой бюджет. А почему в России плохо развивается малый и средний бизнес – это отдельная тема. В правительстве даже имелось специальное ведомство во главе с Ириной Хакамадой. И сейчас Министерство экономического развития и торговли постоянно говорит о том, «как бы нам…». А успехов нет. По-моему, прежде всего это связано с незащищенностью мелкого и среднего предпринимателя перед произволом. Если «Газпром», другие крупные российские корпорации и иностранные компании могут за себя постоять или, по крайней мере, будут сопротивляться, то обобрать малый и средний бизнес в российских условиях ничего не стоит.

– И все же от МВФ ожидали большего. Не только самих по себе кредитов, хотя о них говорили много и часто, включая заявления Бориса Ельцина. «Сейчас получим очередной транш и сможем заплатить пенсии». Эти кредиты должны были помочь дисциплинировать страну. Обсуждался ли на заседаниях МВФ вопрос о том, чтобы не давать России очередной транш, потому что она не выполняет своих обязательств?

– Конечно, и неоднократно. Ведь поначалу Россия завалила все программы подряд. Программа первого кредитного транша августа 1992 года вообще не была выполнена. Потом специально для России и других стран с переходной экономикой был создан новый кредитный инструмент – программа системной трансформации (systemic transformation facility – STF). В начале 1993 года Россия получила половину такого кредита в сумме 1,5 млрд долларов, вторая половина намечалась на осень 1993 года. Но мы опять не выполнили и бюджетную, и денежную программу. А осенью 1993 года вместо финансовой стабилизации случился «черный вторник», курс рубля рухнул. Вторая половина кредита была предоставлена только в 1994 году – после того, как программу фактически переписали заново. Получили деньги… И не выполнили уже эту программу.

Первой программой, с которой России удалось справиться, стала программа stand-by, которая реализовывалась в 1995 году. Уже весной того года российские власти решительно ужесточили денежную политику и сократили дефицит бюджета. Инфляция резко пошла вниз. Курс рубля к доллару стал укрепляться, и на валютном рынке началась паника: как же так, рубль вдруг стал расти?!

Однако за плюсом последовали минусы, поскольку инфляция снижалась быстрее, чем было заложено в программу. Бюджет, рассчитанный исходя из более высокого темпа роста цен, недобирал доходы, что спровоцировало задержки по зарплатам и пенсиям. Предприятия по-своему отреагировали на ужесточение макроэкономических условий, перестав платить друг другу, в лучшем случае перешли на бартер. Потянулись цепочки неплатежей. 1995 год закончился залоговыми аукционами, которые окончательно превратили только что появившихся российских магнатов в олигархов.

– Где же был МВФ?

– Это больная тема для фонда. Считается, что нигде, так как не вмешивался, хотя всё видел. Правда, есть удобная отговорка: МВФ занимается финансовой стабилизацией, а приватизация, проблемы собственности, структурные реформы и т. п. – это темы Всемирного банка. В то время это была именно отговорка. Деятельность фонда обложена миллионом строгих правил: как принимаются решения, как определяется размер кредита той или иной стране, на каких условиях он выдается… И, в принципе, он их придерживается. Но политизация в отношениях со странами присутствовала во все времена, и сейчас тоже. Когда надо, правила умело обходятся. В середине 1990-х годов наблюдалась максимальная политизация взаимоотношений МВФ и России. Все правила оказались как бы недействующими, несуществующими. В то время, по сути, не фонд, а «большая семерка» руководила процессом. Об этом написал в своих воспоминаниях Джон Одлинг-Сми, многолетний директор II Европейского департамента МВФ, отвечавший за отношения с 15 бывшими советскими республиками.

Это был очень сложный период: декабрь 1995 года – важнейшие парламентские выборы, июнь 1996 года – судьбоносные президентские выборы. Стоял вопрос: будет ли Россия дальше развиваться по рыночному пути или власть снова перейдет к коммунистам? Рейтинг Ельцина к концу 1995 года упал до 3%. Показательно: когда на мировой экономический форум в Давос в конце января 1996 года приехал лидер Компартии Геннадий Зюганов, он был там звездой № 1, виделся без пяти минут президентом России, вся толпа «водила хороводы» вокруг него. А членов ельцинской команды в упор никто не замечал.

Таковы были объективные обстоятельства того времени. И если в 1995 году Россия выполнила кредитную программу МВФ, то в 1996 году начался полный развал: резко увеличился дефицит бюджета, поскольку шла предвыборная раздача бюджетных средств, в то время как налоги вообще перестали собирать. Но вместо того чтобы отказать «двоечникам» в кредитах, фонд посадил Россию на так называемый «ежемесячный мониторинг» – уникальный случай в истории фонда.

Обычно в стандартной программе фонда по кварталам расписаны сокращение дефицита бюджета, рост денежных агрегатов, накопление валютных резервов и прочие макроэкономические показатели. Кредитные транши тоже выдаются поквартально, если выполняется финансовая программа. А для России, несмотря на то что она нарушала собственные обязательства по всем прописанным в программе показателям, Совет директоров МВФ каждый месяц заново пересматривал и переписывал все параметры программы – и принимал решение о выдаче следующего транша. Это был политический заказ: сделать все, чтобы не допустить прихода к власти коммунистов. Сейчас этот период отношений фонда с Россией считается наиболее ярким примером политизации деятельности фонда за всю его историю. Об этом тоже написал Джон Одлинг-Сми в своих воспоминаниях.

Позже это привело к негативным последствиям: МВФ избаловал российское правительство, у него сложилось представление о том, что можно подписывать любые обязательства и программы, а потом их не выполнять. Без всяких последствий. Аукнулось это нам в 1998 году.

– Россия приняла на себя все внешние долги Советского Союза и в пакете с ними – все зарубежные активы. Часто приходится слышать критическое отношение к такому решению. Одни считают: с какой стати Россия одна должна была выплачивать все долги, ноша слишком тяжелая. Другие убеждены, что, забрав себе все активы, Россия ограбила остальные бывшие союзные республики. Почему и в каких условиях правительство пошло на столь ответственный шаг?

– Это был конец октября 1991 года, еще до назначения правительства Ельцина – Гайдара. Провалился августовский путч, реальная власть в России перешла к Борису Ельцину. Еще впереди были Беловежское соглашение и декабрьский официальный роспуск СССР, но всем становилось ясно: Советский Союз доживает последние дни. Призрак Генуэзской конференции 1922 года, где большевики отмежевались от долгов царского и временного правительств, встревожил правительства и финансовые круги западных стран.

Насколько мне известно, 27 октября 1991 года в Москву приезжали заместители министров финансов стран «семерки» на встречу с премьерами 12 тогда еще союзных республик. Они хотели знать, кто и как будет отвечать по долгам разваливавшегося Союза в условиях повсеместного торжества независимости. Позиция «семерки» была жесткой: республики, в том числе отделившиеся Латвия, Литва и Эстония, должны были дать Западу твердые обязательства по выплате внешнего долга СССР. Эти представители стран «семерки» приехали с уже подготовленным проектом соглашения о так называемой солидарной ответственности. Она означала, что, хотя долг СССР и поделили на 15 частей примерно пропорционально республиканским ВВП, каждая из республик должна была нести ответственность за всю сумму долга. И в том случае, если одна из республик не могла выплатить свою долю, все остальные должны были это компенсировать. Вот такое ужасное, совершенно невозможное соглашение.

– Неужели нельзя было отказаться и не подписывать это кабальное соглашение?

– Мне не известны все детали. Я фактически начал работать в аппарате правительства в ноябре 1991 года, а формально меня утвердили в должности только в январе 1992 года. Поэтому я не являлся непосредственным участником тех событий. Насколько я понимаю, соглашение о солидарной ответственности нам и другим республикам навязали, выкрутив руки и угрожая приостановить все виды помощи, в том числе гуманитарной. Вообще, это поразительно: на глазах всего мира разворачивались эпохальные события огромного исторического значения – уже пала Берлинская стена, разваливался Советский Союз, рушилась существовавшая много десятилетий расстановка сил в мире, – а руководители западных держав прежде всего были озабочены тем, как не упустить причитавшихся им денег.

В итоге 28 октября 1991 года 12 республик (кроме стран Балтии) и союзное руководство подписали знаменитый Меморандум о взаимопонимании по вопросам погашения долга СССР перед внешними кредиторами. Сам договор о солидарной ответственности был подписан 4 декабря того же года, согласно ему на долю России пришлось 61% советского долга. Ясно, что никто ничего не платил, включая Россию, поскольку к этому времени Советский Союз уже давно был банкротом, а все вновь образованные независимые государства просто не имели валютных резервов. Происходило быстрое накопление просроченной задолженности, по которой накручивались проценты.

В этой ситуации не существовало иного выхода, кроме как провести переговоры о реструктуризации долга с Парижским клубом кредиторов. Но соглашение о солидарной ответственности не позволяло даже приступить к таким переговорам. Во-первых, было непонятно, о какой сумме долга следует вести разговор – только о своей доле или о всей сумме долга бывшего СССР, за которую Россия, как и другие бывшие республики, несла солидарную ответственность. Во-вторых, по уставу Парижского клуба кредиторов он может реструктурировать долги только тех стран, у которых есть действующее кредитное соглашение с МВФ. А как можно было вести переговоры с МВФ, когда не была ясна сама сумма российского внешнего долга? Ведь в любой программе фонда платежи по внешнему долгу – это один из важнейших факторов при разработке как бюджетной, так и денежной программы. Не говоря уже о том, что Россия стала членом МВФ только 1 июня 1992 года.

Вот тогда и появилась идея о «нулевом варианте» – Россия выступила с таким предложением весной 1992 года. Оно рассматривалось как единственная возможность похоронить соглашение о солидарной ответственности. Следует понимать, что при этом Россия не взяла на себя никаких новых обязательств. С одной стороны, по соглашению о солидарной ответственности Россия и так несла ответственность за всю сумму советского долга, а с другой – все, включая самих кредиторов, знали, что ни одна из других бывших республик никогда ничего платить не будет, да и не сможет.

Принятие «нулевого варианта» означало, что Россия полностью взяла на себя все обязательства по внешнему долгу бывшего СССР, а также получала права на все финансовые и материальные активы бывшего СССР. А остальные бывшие республики могли начать с «чистого листа» – ни долгов, ни активов.

– Соглашения по «нулевому варианту» были двусторонними. Быстро ли удалось договориться с республиками?

– Довольно быстро почти со всеми. Для них это был не слишком сложный вопрос, так как они платить не собирались и на активы особо не претендовали. Проблемы возникли только с Украиной, которая считала, что активы существенно превышали долги.

Эти двусторонние соглашения требовали согласия Парижского клуба кредиторов. Его надо было еще убедить в том, что когда-то можно будет получить хоть что-то от государства, с трудом выполнявшего обязательства перед своими гражданами. Ведь у России не было денег даже на заработную плату бюджетникам. Согласие было получено на сессии Парижского клуба 2 апреля 1992 года. Там же Россия объявила себя единственным правопреемником по всем долгам бывшего СССР и обязалась погасить их в полном объеме.

Украина подписала соглашение только в декабре 1994 года. Примечательно, что оно до сих пор не ратифицировано, украинское правительство ни разу так и не направляло его на ратификацию в Верховную раду. Отсутствие ратификации соглашения о «нулевом варианте» означает, что Украина имеет финансовые требования к России. Интересно, что Украина, переживая нынешний острый финансовый кризис, обратилась к России с просьбой предоставить ей кредит. А как это вообще возможно в отсутствие ратифицированного соглашения о «нулевом варианте»? Что помешает Украине впоследствии заявить, что она отказывается погашать кредит, поскольку считает, что Россия сама ей должна?

– Россия полностью рассчиталась с Парижским клубом 21 августа 2006 года, когда у нас появились средства благодаря высоким ценам на нефть. А теперь поговорим об активах, о том, сколько нам были должны другие государства. По сведениям заместителя министра финансов Сергея Сторчака, к моменту распада СССР его внешние финансовые активы оценивались в сумму около 150 млрд долларов, в том числе 112 млрд – требования к развивающимся странам, или в основном безнадежные долги.

– Речь идет только об оценке, потому что точно подсчитать активы невозможно. Отсюда и обвинения в том, что Россия больше получила, чем отдала, приняв на себя ответственность по долгам. Дело в том, что более 95% финансовых требований к развивающимся странам было номинировано в советских рублях, пересчет в доллары предполагалось делать по официальному курсу советского рубля, который многие годы составлял около 67 копеек за доллар. Иными словами, номинация предоставленных СССР кредитов в рублях СССР делалась по чисто политическим причинам. А погашение кредитов предусматривалось в долларах по официальному курсу советского рубля, который был практически фиксирован на все времена и не имел никакого отношения к его покупательной способности внутри страны. Таким образом, в этих кредитных соглашениях советский рубль выступал просто как расчетная единица, поскольку погашения предполагались в долларах.

Уже первые попытки России добиться возврата кредитов, предоставленных СССР развивающимся странам, показали, с какими трудностями нам предстояло столкнуться. Поскольку Россия не предоставляла этим странам новых кредитов, они не имели мотивации расплачиваться по старым долгам. Они воспользовались фактом формальной номинации этих кредитных соглашений в советских рублях и утверждали, что ничего нам не должны, поскольку рыночный курс российского рубля тогда уже составлял многие тысячи рублей за доллар. При этом делали вид, что не понимали разницы между курсом советского рубля, фиксированным на все времена и использовавшимся как расчетная единица, и рыночным курсом российского рубля.

Еще одна большая проблема – сама структура финансовых активов. Более половины их приходилось на страны, имевшие «особый характер» отношений с СССР (Алжир, Афганистан, Вьетнам, Ирак, Сирия, Никарагуа, Монголия). Они требовали учитывать «политический фактор» – иными словами, списать задолженность. Почти безнадежными были также долги 26 государств Африки и других бедных стран, получавших «связанные» кредиты, на основе которых СССР финансировал поставки им вооружений и военной техники.

Сразу же после роспуска СССР обслуживание кредитов упало почти до нуля. В последующие годы картина не менялась. Под разными предлогами наши должники накапливали просроченную задолженность и периодически ставили под сомнение правомочность требований России по кредитам бывшего СССР. Полная неразбериха происходила и с другими активами. Было время, когда в каждом бывшем советском посольстве сидели одновременно 12 послов и делили столы и стулья пропорционально ВВП. Чтобы вернуть хотя бы что-то из этих долгов и нормализировать финансовые отношения с десятками стран, Россия стремилась присоединиться к деятельности Парижского клуба кредиторов.

– «Издержками» присоединения России к международным инициативам Парижского клуба по уменьшению бремени задолженности беднейших стран стало сокращение наших финансовых активов на 95%, то есть они оказались в 20 раз меньше унаследованного внешнего советского долга, судя по оценкам Сторчака.

– Тем не менее участие России в деятельности Парижского клуба в качестве кредитора позволило заключить двусторонние соглашения с более чем 30 странами – «клиентами» клуба, восстановить российские права по нескольким тысячам кредитных соглашений, некоторые из них были заключены еще в середине 1950-х годов. За десять лет работы в нем по реструктурированным долговым обязательствам в нашу казну зачислено более 1,5 млрд долларов. Кстати, все это в течение многих лет составляло одну из главных забот российской дирекции в МВФ. Дело в том, что все наши должники приходили в Парижский клуб с просьбами о реструктуризации долгов. И он требовал от них действующего соглашения с МВФ. А в любой программе МВФ прописывается требование об отсутствии просроченной задолженности официальным кредиторам или об уведомлении со стороны официальных кредиторов о том, что страна, хотя и имеет просроченную задолженность, проводит переговоры с ними «в духе доброй воли». Поскольку нашим должникам требовалось получать от нас такое подтверждение, у нас появился важный рычаг давления. Они сразу переставали говорить, что ничего нам не должны. Правда, подавляющую часть этих требований все равно пришлось списать в рамках международных инициатив по списанию задолженности беднейших стран. Но тут уж ничего не поделаешь, ведь списывали все, включая международные финансовые организации – МВФ, Всемирный банк и региональные банки развития.

– В отношениях с новыми странами из бывшего СССР была еще и проблема сохранения рублевой зоны. Причем МВФ изначально ратовал за ее сохранение, не так ли?

– Фонд исходил из того, что такая зона существовала-де-факто, рубль оставался единой валютой в рамках 15 бывших советских республик и после прекращения существования СССР. Весной 1992 года МВФ устроил большую конференцию в Ташкенте, на которой предложил концепцию цивилизованного функционирования рублевой зоны. Как раз в феврале 1992 года страны Европейского союза подписали знаменитое Маастрихтское соглашение о создании единой европейской валюты, хотя до фактического перехода к евро было еще очень далеко.

Это не означает, что фонд выступал активным сторонником сохранения рублевой зоны. Повторяю: он рассматривал ее существование как некую данность. МВФ по своей инициативе предложил такой технический проект, потому что ему нужно было как-то работать с 15 новыми членами, вести переговоры о программах, кредитах и т. п. Никогда в своей истории фонд не сталкивался с ситуацией, когда у 15 стран была одна валюта, и никто за нее не отвечал. Одновременно действовали 15 центральных банков, каждый из которых что хотел, то и творил.

Правда, центральные банки бывших республик не могли выпускать наличные деньги, так как все подразделения Гознака находились на территории России. Однако они обладали неограниченными возможностями выдавать безналичные рублевые кредиты. Поэтому они чем дальше, тем больше становились самостоятельными эмиссионными органами. В то время предпринимались неоднократные попытки наладить хотя бы какую-то координацию, подписывались различные соглашения, но ничего не выполнялось. Да это было и невозможно, так как экономическая политика этих стран расходилась все дальше и дальше. Где-то реформы проводились быстрее, где-то – медленнее, а где-то – вообще не проводились. Вся конструкция трещала по швам, была изначально обречена. В МВФ не сразу это поняли, но дело даже не в этом. Фонд просто не мог себе позволить выступить с рекомендацией об упразднении рублевой зоны. Этот вопрос считался не столько экономическим, сколько политическим.

Таким образом, фонд занимался разработкой концепции сохранения рублевой зоны не потому, что ему так дорог был рубль. На всей территории бывшего СССР экономика разваливалась, и все боялись, что вот-вот рухнут складывавшиеся десятилетиями экономические связи, торговля. Многим казалось, что сохранение рублевой зоны оставляло надежду на сохранение сотрудничества, взаимодействия, координации усилий. Однако в итоге ничего не получилось. Целый год рубль оставался единой валютой. Потом прибалтийские республики ввели свои валюты, а остальные размышляли до тех пор, пока летом 1993 года Центральный банк России не объявил, что все банкноты, выпущенные до 1993 года, больше не действуют в качестве платежного средства на территории России. После этого МВФ срочно направил миссии в другие страны несостоявшейся рублевой зоны, чтобы помочь им создать свои валюты.

– Вернемся к кризису 1998 года. В России до сих пор многие думают, что он случился то ли потому, что МВФ не дал России обещанные кредиты, то ли потому, что они были получены и разворованы. А как на самом деле?

– Действительно, после 17 августа 1998 года появилось много всяких теорий. Как известно, 20 июля Совет директоров МВФ утвердил решение о предоставлении России кредита на сумму 4,8 млрд долларов. Во всяком случае, такая сумма называлась в сообщениях наших и зарубежных средств массовой информации. После 17 августа начались разговоры о том, что кредит так и не дошел до России. Весной 1999 года тогдашний глава комитета по безопасности Госдумы Виктор Илюхин в своих письмах в Генеральную прокуратуру утверждал, что деньги были перечислены на различные счета в зарубежных банках в пользу дочери Бориса Ельцина Татьяны Дьяченко (235 млн долларов), Виктора Черномырдина (1,4 млрд долларов), Анатолия Чубайса (780 млн долларов), Бориса Березовского (270 млн долларов). Илюхин писал: «Однако есть основания предполагать, что вышеозначенным фигурантам досталась лишь часть перечисленных финансовых средств, а остаток был раскассирован между остальными выявляемыми участниками данной нелегальной финансовой операции, в том числе между высшими чиновниками международных финансовых организаций». При этом в качестве доказательства Илюхин предъявлял документ, который он называл копией платежного поручения.

С самого начала всем в МВФ было понятно, что предъявленная Илюхиным копия платежного поручения – грубая подделка. Нам достаточно было двух несовпадений. Первое – на этом якобы платежном поручении о переводе средств указана дата 14 августа 1998 года. Но никакого перевода в пользу России в этот день не производилось, это в фонде знали наверняка. Второе – неверной была и сумма 4,8 млрд долларов. Дело в том, что вся бухгалтерия фонда ведется в СДР (специальных правах заимствования). Июльский кредит составил 3600 млн СДР. При предоставлении кредита удерживается небольшая сумма на возмещение расходов самого фонда по обслуживанию кредита – это стандартная практика. Поэтому из 3600 млн СДР было вычтено 26 млн СДР. Таким образом, причитавшаяся России сумма составила 3574 млн СДР, или 4781 млн долларов по тогдашнему курсу 1,3375 доллара за 1 СДР. В сообщениях средств массовой информации указывалась округленная величина. Однако в подлинном платежном поручении, конечно, не могла стоять округленная сумма.

Тем не менее чудовищность обвинений потребовала от МВФ решительных действий. Фонд настоял на том, чтобы Центральный банк России заказал известной аудиторской компании PricewaterhouseCoopers специальное расследование обстоятельств использования кредита. Оно подтвердило, что все предоставленные Илюхиным документы были поддельными. Кроме уже перечисленных, аудиторы отметили и другие несуразности. Все номера счетов, проставленные в документах, оказались фиктивными, оператор с фамилией, указанной в якобы копии платежного поручения, никогда не работал в Федеральном резервном банке Нью-Йорка, им никогда не использовались подобные формы платежных поручений. А органы банковского надзора Австралии сообщили, что Бэнк оф Сидней (куда как бы перечислялись «украденные» деньги) им вообще неизвестен. И так далее.

Летом 1999 года доклад PricewaterhouseCoopers был размещен на интернет-сайте МВФ для общего обозрения. Но Генеральная прокуратура России почему-то не проявила интереса к факту фабрикации столь важных документов, получивших широкую международную огласку.

– Это было не единственное обвинение в краже денег МВФ, предназначенных России?

– Увы. В 2001 году Лоран Каспер-Ансерме, прокурор швейцарского кантона Тичино, заявил, что обнаружил следы украденного кредита МВФ: якобы какие-то российские деньги (несколько сотен миллионов долларов) в августе 1998 года проходили по счетам швейцарских банков в кантоне Тичино. Прокурор утверждал, что сотрудники фонда отказались с ним встречаться и отвечать на его вопросы. После этого один из высокопоставленных сотрудников МВФ специально летал в Швейцарию на встречу с этим прокурором и ответил на все его вопросы. С тех пор никаких новых заявлений прокурор не делал.

Что касается российских денег, проходивших по счетам швейцарских банков в кантоне Тичино в августе 1998 года, то в этом нет ничего удивительного. В то время происходил большой отток капиталов из России. Российское законодательство запрещало вывоз капиталов за рубеж. Разрешался перевод средств только по текущим операциям (по импорту товаров). Однако эта норма закона никогда не исполнялась, а тем более – в круговерти событий августа 1998 года.

– От клеветы и клеветников вернемся к деньгам. Россия получила их или нет?

– В докладе PricewaterhouseCoopers приведены все данные на сей счет. Деньги Россия получила четырьмя частями: 22 июля 1998 года – 4304 млн, 23 июля – 340 млн, 24 июля – 133 млн, 28 июля – 4 млн долларов. Итого 4781 млн долларов.

Первоначально предполагалось, что вся сумма кредита поступит в Центробанк для пополнения его валютных резервов. Однако в последний момент Минфин обратился в МВФ с просьбой предоставить ему 1 млрд долларов на погашение государственных краткосрочных обязательств (ГКО). Фонд согласился, и примерно 1 млрд долларов поступило в распоряжение Минфина, который сразу же продал их Центробанку за рубли, ведь ему нужны были рубли для погашения ГКО. Таким образом, валютные резервы Центробанка увеличились на всю сумму кредита.

Напомню, что рынок ГКО по номиналу составлял в то время около 40 млрд долларов по тогдашнему курсу рубля. Каждую среду Минфин должен был погашать ГКО и размещать новые облигации, чтобы получить средства для погашения старых. Поэтому 1 млрд долларов для Минфина был каплей в море. А Центробанк, пытаясь поддержать валютный курс, продавал полученные им средства. Кому? Да всем, кто хотел их купить. Это подтверждается докладом PricewaterhouseCoopers, в приложении к нему приведена таблица того периода по покупке и продаже долларов различными банками. С 1 июля по 1 сентября 1998 года Центробанк продал долларов почти вдвое больше, чем весь кредит МВФ. Аудиторы проверили даже, не продавал ли Центробанк валюту разным банкам по разным курсам, и ничего подозрительного не обнаружили.

Кстати, как уже отмечалось, деньги МВФ не имеют конкретного целевого назначения (строительство мостов или плотин), а идут на пополнение валютных резервов Центробанка или на финансирование дефицита бюджета, «растворяются» в общих валютных резервах и общих ресурсах бюджета. После этого они уже не могут считаться деньгами фонда. В этом смысле украсть «деньги фонда» вообще невозможно. По этой же причине так трудно ответить на извечный вопрос: на какие цели был потрачен кредит МВФ?

– Оправданны ли были столь масштабные валютные интервенции в попытке не допустить падения курса национальной валюты?

– Россия стала не первой и не последней страной, где предпринимались такие попытки. Например, Центральный банк Англии осенью 1992 года, а Центральный банк Франции осенью 1993 года также безуспешно потратили на эти цели десятки миллиардов долларов, их валюты, в конце концов, рухнули и выпали из европейской валютной системы. Без валютных интервенций в огромных размерах для защиты курса национальной валюты не обошелся ни один финансовый кризис последнего двадцатилетия (Мексика, Таиланд, Индонезия, Корея, Турция, Бразилия, Аргентина, Уругвай). Не хочу сказать, что валютные интервенции всегда и везде оказывались бесплодными. Во многих случаях центральным банкам удавалось защитить свои национальные валюты. Успех зависит от многих факторов, заранее предвидеть, чем дело закончится, довольно трудно. Поэтому можно долго рассуждать, насколько оправданной была такая политика Центрального банка России в июле – августе 1998 года.

– У России не было шансов предотвратить кризис даже с помощью кредитов МВФ? Или просто полученных денег оказалось слишком мало?

– Многие в России думают, что кризис случился 17 августа. На самом же деле первая его волна накрыла российские финансовые рынки 24 октября 1997 года. Такая точность даты обусловлена тем, что именно в тот день в России внезапно обвалился рынок ГКО. До 24 октября была положительная динамика, снижались процентные ставки. А 17 августа 1998 года состоялся лишь печальный финал почти десятимесячной агонии и отчаянных попыток избежать неизбежного.

Последняя попытка выкрутиться была предпринята в июле 1998 года. Она состояла из трех элементов. Первый – согласованная с МВФ антикризисная программа правительства, в которой предусматривались меры по сокращению дефицита бюджета. Второй – масштабный пакет международной финансовой помощи на сумму 22,6 млрд долларов. Только от МВФ Россия рассчитывала получить до конца 1998 года 12,5 млрд долларов. Сюда должны были добавиться кредиты Всемирного банка и двусторонние кредиты. Третий элемент – инвесторам, опасавшимся обесценения рубля, Минфин предложил обменять ГКО на долларовые 7-летние и 20-летние еврооблигации. Процентные ставки по ним установили на уровне 13–15%, в то время как ставки по ГКО превышали 50%. То есть инвесторам предлагалось уйти с рынка ГКО с небольшими финансовыми потерями. Если бы эти меры были реализованы, пирамида бы ГКО «просела» и уже не представляла такой опасности.

Но увы. Обмен был открыт для всех держателей ГКО 14 июля и закрыт 20 июля 1998 года – в день заседания Совета директоров МВФ по утверждению российского кредита. Напомню, что примерно половину рынка ГКО составляли краткосрочные – преимущественно трехмесячные – бумаги. Инвесторы обменяли ГКО на еврооблигации лишь на сумму около 4,5 млрд долларов, или примерно 11% общего объема рынка ГКО. Причем ушли с рублевого рынка в основном держатели длинных бумаг, держатели коротких остались. Это говорит о том, что инвесторы тогда надеялись, что помощь МВФ и программа российского правительства позволят продержаться хотя бы 3–4 месяца, избежав девальвации. Иными словами, жадность пересилила страх, они не захотели понести небольшие потери, но хотели получить прибыль более 50% в долларовом выражении благодаря фиксированному курсу рубля. Но уже через несколько недель эти люди потеряли всё.

– Почему настроение инвесторов так стремительно изменилось?

– В первую очередь потому, что российская сторона полностью провалила антикризисную программу. Предполагалось, что в начале августа президент Ельцин соберет внеочередное заседание Госдумы и под лозунгом «Родина в опасности!» сможет провести все необходимые законодательные меры по сокращению расходов и увеличению доходов бюджета. Но депутаты отвергли их. Хотя опасение того, что программа будет сорвана, возникло в МВФ еще до заседания Совета директоров 20 июля 1998 года. Интересный факт: изначально кредит предполагался в размере не около 4,8 млрд, а около 5,6 млрд долларов. Буквально в последние дни перед заседанием руководство МВФ приняло неслыханное решение о сокращении его размера, потому что российская сторона затягивала с выполнением обещанных мер. В конце июля в Москву приезжал Стэнли Фишер, который был тогда первым заместителем директора-распорядителя МВФ, в надежде повлиять на развитие событий. И когда инвесторы увидели, что никаких шагов по укреплению бюджета не делается, началась паника. 13 августа 2008 года газета «Файнэншл Таймс» напечатала пессимистическое высказывание Джорджа Сороса, суть которого сводилась к тому, что финансовый крах в России неизбежен. Начался массовый отток капитала, валютные резервы Центрального банка быстро таяли…

– То есть причиной российского кризиса 1998 года стали все-таки не внешние факторы (азиатский кризис и т. п.), а невыполнение российскими властями рекомендаций МВФ?

– Основополагающая причина кризиса – безответственная бюджетная политика на протяжении ряда лет. Трудно однозначно сказать, кто должен нести ответственность за этот кризис в тогдашних условиях бесконечного противостояния между президентом Ельциным и прокоммунистическим большинством в Госдуме. Тогда бюджет утверждался на основе закулисного политического торга и являлся политическим компромиссом, имевшим мало отношения к экономической реальности. Так кто же больше виноват в кризисе: правительство Черномырдина, которое построило пирамиду ГКО, или российский парламент, который год за годом утверждал безответственные бюджеты и тем самым заставлял правительство строить эту пирамиду? Ведь существует только два способа финансирования дефицита бюджета: за счет денежной эмиссии, что приводит к инфляции, или за счет заимствований, для чего и выпускались ГКО.

На мой взгляд, ошибкой было введение валютного коридора летом 1995 года. Сегодня такая политика, в основе которой лежит установление фиксированного или, как в нашем случае, квазификсированного валютного курса, повсеместно критикуется. А в условиях России того времени с нашими бюджетными проблемами и зависимостью от мировых цен на нефть введение валютного коридора ничем хорошим закончиться просто не могло. У инвесторов появилось ложное ощущение безопасности, им казалось, что, покупая ГКО, они не несут валютного риска.

Но еще более серьезной ошибкой стал допуск на рынок ГКО иностранцев. Сразу ослабли стимулы сокращать бюджетный дефицит. Зачем, если можно занимать почти без ограничений, бесконечно жить в долг? За это ошибочное решение ответственность ложится и на МВФ, ведь именно он настоятельно советовал открыть рынок ГКО для зарубежных инвесторов.

Слабая бюджетная политика стала главной причиной нашей уязвимости перед лицом неблагоприятного развития событий в мировой экономике и на международных финансовых рынках. Под воздействием азиатского кризиса, который начался летом 1997 года, сильно изменилось настроение инвесторов в отношении всех стран с формирующимися рынками. Кроме того, рухнули цены на нефть (на российскую нефть цена опускалась ниже 10 долларов за баррель). Для России это означало резкое ухудшение платежного баланса и сокращение поступлений валюты от экспорта. Бюджет также нес большие потери.

Конечно, задним числом легко рассуждать об ошибках. Например, в конце октября 1997 года, когда накатила первая волна кризиса и упали цены на ГКО, первая реакция Центрального банка России оказалась неверной. Какое-то время он пытался одновременно поддерживать и рынок ГКО, и курс рубля. ЦБ покупал ГКО, тем самым поддерживая рынок, а инвесторы тут же бежали менять полученные от продажи ГКО рубли на доллары. В итоге за ноябрь 1997 года валютные резервы значительно сократились. В дальнейшем Центробанк перестал поддерживать рынок ГКО, цены на них упали, или, что-то же самое, выросли процентные ставки по ГКО. Это на какое-то время остановило отток резервов.

– Алексей Владимирович, как Вы относитесь к мнению, что нужно было перестать бороться с кризисом гораздо раньше, провести девальвацию зимой или весной 1998 года? Даже если последствия оказались бы примерно такими же, Россия избежала бы ненужных займов и увеличения внешнего долга…

– Девальвация сразу бы лишила Минфин возможности размещать новые ГКО. А как тогда погашать ранее выпущенные? Без объявления дефолта единственным способом погасить ГКО стала бы эмиссия. А поскольку большую долю рынка ГКО составляли краткосрочные обязательства, погашение за счет эмиссии привело бы к быстрому раскручиванию инфляции и к еще более глубокому падению курса рубля. К тому же девальвация неизбежно ведет к удорожанию внешнего долга. Поэтому глубокая девальвация рубля в условиях раскручивания инфляции неизбежно сопровождалась бы дефолтом по внешним (долларовым) обязательствам и российского правительства, и многих банков.

Что же касается внутренних (рублевых) обязательств, то в феврале, мае и августе 1998 года правительство стояло перед одним и тем же выбором: объявить дефолт и «наказать» инвесторов или избежать дефолта за счет эмиссии и «наказать» высокой инфляцией все население страны. В итоге выбор был сделан в пользу населения.

– Кризис 1998 года нанес еще один серьезный урон – по репутации России: после обвинений в разворовывании кредита МВФ на нашу страну стали регулярно сыпаться и другие обвинения. Сначала был скандал вокруг Бэнк оф Нью-Йорк, потом история с офшорной компанией «Фимако».

– Действительно, с 1999 года мы жили уже в другом политическом окружении, отношение Запада к России сильно изменилось. Скандал вокруг Бэнк оф Нью-Йорк во многом связан с тем, что летом 1999 года в США началась президентская избирательная кампания, предвыборная борьба Джорджа Буша против Альберта Гора. Республиканцы атаковали Гора по линии отношений с Россией, за которые тот отвечал в течение 8 лет президентства Билла Клинтона. В частности, Гор возглавлял с американской стороны комиссию Гор – Черномырдин. Видимо, республиканцы посчитали, что именно с этой стороны он наиболее уязвим.

Вообще, я никогда не думал, что американская пресса может устроить истерику такого вселенского масштаба на пустом месте. Сейчас, когда все уже расследовано, известно, что весь этот скандал выеденного яйца не стоит. В центре скандала находились американка русского происхождения некая Люси Эдвардс, работавшая одним из многочисленных вице-президентов Бэнк оф Нью-Йорк, и ее муж Питер Берлин. Они придумали схему, которая позволяла упростить и ускорить оборот денег при проведении импортных операций, и предложили ее российским импортерам, которые тогда были «получелноками» или только-только выросли из «челноков». Для импортера чрезвычайно важно послать деньги и в тот же день получить от поставщика подтверждение, что деньги получены и товар высылается.

Когда это дело начали по-настоящему расследовать, выяснилось, что не было ни «отмывания преступных средств», ни «тайной переправки на личные счета олигархов и коррумпированных чиновников». На противоположных концах сделок обнаружились такие «преступные организации», как «Сони», «Филипс» и им подобные. На самом деле изначально было ясно, что имели место импортные операции. Да и сама сумма денежных переводов через Бэнк оф Нью-Йорк, которая, согласно сообщениям американских газет, менее чем за год достигла 7 млрд долларов, подталкивала к такому заключению. Ведь что такое импортные операции? Это многократный оборот одних и тех же денег в течение года: перевел деньги поставщику и закупил товар, продал товар и получил деньги, снова перевел деньги поставщику и закупил товар… В итоге организаторам этой схемы предъявили обвинение лишь в том, что они не имели лицензии на проведение тех операций, которые проводили. Хотя сами операции были признаны вполне законными. Пришлось заплатить штраф…

На тот же период пришелся и скандал с компанией «Фимако», которая была «внучкой» Центрального банка России. С советского времени Центробанк был собственником ряда зарубежных банков – так называемых совзагранбанков. Одним из таких банков был парижский Евробанк, напрямую принадлежавший Центробанку, то есть он был его «дочкой». В начале 1990-х годов несколько зарубежных коммерческих кредиторов, в первую очередь швейцарская компания «Нога», подавали против России судебные иски. Зарубежные суды периодически принимали решения об аресте российских активов. И хотя средства Центрального банка не являлись государственной собственностью, на всякий случай было решено вывести их из-под удара. С этой целью Евробанк в начале 1990-х годов создал в английском офшоре дочернюю компанию «Фимако». В этом не было ничего противозаконного: она на 100% принадлежала Евробанку, который сам был собственностью Центробанка, то есть офшорная «внучка» находилась под полным контролем ЦБ. Обо всех операциях между Евробанком и «Фимако», как и положено, докладывалось французским надзорным органам.

Скандал разгорелся в начале 1999 года, когда сам факт существования компании «Фимако» стал известен российской прессе, которая и раздула шумиху. А поскольку в то время со всех сторон сыпались обвинения по поводу «украденного кредита МВФ», Центральный банк России – уже вновь под руководством Виктора Геращенко и под давлением МВФ – попросил PricewaterhouseCoopers разобраться и в этой истории. Проведенный ими аудит выявил лишь одну, но крупную проблему. Оказалось, что 28 июня 1996 года Центробанк провел странную операцию, получившую название «односторонней проводки». Компания «Фимако» перевела ему 1,2 млрд долларов, не списав их со своего счета. Сразу стало понятно, что единственная цель этой операции состояла в том, чтобы обмануть МВФ. В рамках действовавшей тогда (в 1996 году) программы фонда был прописан нижний уровень валютных резервов. Все деньги, имевшиеся в компании «Фимако», считались частью валютных резервов Центробанка. «Односторонняя проводка» означала, что Центробанк как бы получил деньги из «Фимако» и прибавил их к своим валютным резервам, но и в «Фимако» эти деньги как бы остались и тоже засчитывались как часть валютных резервов. Таким образом, получился двойной счет, что позволило искусственно завысить уровень валютных резервов, которые тогда быстро таяли в результате масштабных интервенций для поддержки курса рубля. В этом и состоял обман.

Все это дало основание Стэнли Фишеру публично заявить: «Нас обманули». Конечно, это очень некрасивая история. Однако тогдашнее руководство Центробанка считало и, наверное, до сих пор считает, что МВФ в то время сам хотел, чтобы его обманывали. Мы уже говорили об особенности отношений между Россией и МВФ весной и летом 1996 года в условиях считавшейся судьбоносной президентской избирательной кампании. Эти отношения сильно напоминали игру в поддавки. Фонд тогда исправно исполнял политическую установку – каждый месяц отправлять в Россию очередной транш. Цель состояла в том, чтобы обеспечить победу на президентских выборах «правильного кандидата». Показательно, что «односторонняя проводка» случилась именно 28 июня, то есть как раз между первым и вторым турами президентских выборов, когда итоги выборов еще не были ясны.

– Какие уроки можно извлечь из практики работы России с МВФ? Насколько правильными и полезными были советы фонда? Чего больше было от кредитов – пользы или вреда? Может быть, без них наша страна быстрее бы реформировалась?

– Есть такое мнение: жить на заемные средства всегда вредно. Вместе с тем в 1990-е годы Россия переживала тяжелейший период своей истории, почти десятилетний экономический спад. А кредиты МВФ позволяли избежать либо еще более резкого сокращения бюджетных расходов, либо еще более высокого уровня инфляции. Для населения это было благом. Что касается советов фонда, то его основные рекомендации неоспоримы: надо жить по средствам, сокращать дефицит бюджета, инфляция – это плохо, налоги необходимо собирать… Были допущены и ошибки: валютный коридор, допуск нерезидентов на рынок ГКО, залоговые аукционы… Можно назвать и другие. Хотя задним числом легко говорить об ошибках.

– Как сейчас строятся отношения с МВФ?

– После того как в январе 2005 года Россия досрочно расплатилась с фондом по ранее предоставленным кредитам, у нас началась новая жизнь, отношения полностью перевернулись. Россия уже много лет выступает в качестве кредитора фонда. Ведь МВФ устроен наподобие кассы взаимопомощи. Например, как Россия заплатила свой взнос в капитал МВФ, который в настоящее время составляет почти 9 млрд долларов? Очень просто: при вступлении в МВФ в 1992 году в Центральном банке России была открыта кредитная линия в пользу МВФ со многими нулями. Пока наша страна сама испытывала трудности и выступала в качестве заемщика, эта кредитная линия оставалась замороженной и фондом не использовалась. После того как мы расплатились с МВФ и накопили большие валютные резервы, наш взнос стал использоваться для финансирования кредитных операций с другими странами. Это делается на пропорциональной основе с другими акционерами – кредиторами фонда.

Переход России в статус кредитора МВФ не означает, что мы более не получаем его советов в различных областях экономической и финансовой политики. Например, все полезные начинания последних лет в бюджетной сфере – создание Стабилизационного фонда, переход к среднесрочному бюджетированию, применение концепции ненефтяного дефицита бюджета – разрабатывались с активным участием экспертов МВФ. То же происходит и по линии Центробанка: вот уже несколько лет фонд помогает Центробанку подготовиться к переходу на так называемый режим таргетирования инфляции, который еще только предстоит осуществить. Вообще, главная польза от МВФ как раз и состоит в том, что он является накопителем информации по опыту проведения экономической и финансовой политики во всех странах мира. Поэтому всегда, когда у нас появляется намерение что-то изменить в наших подходах, мы можем получить подробную информацию о том, как похожие проблемы решались в других странах.

Кроме того, сейчас многое меняется – и мировая экономика, и сам фонд. В условиях мирового финансового кризиса МВФ вновь играет важную роль в оказании финансовой помощи охваченным кризисом странам. Много ведется дискуссий о том, что нужно сделать, чтобы не допустить повторения такого кризиса, как изменить мировую финансовую систему, сделать так, чтобы экономическая и финансовая глобализация работала на пользу, а не во вред. Россия вместе с другими странами активно участвует в этих дискуссиях.

Однако это отдельная большая тема, которую не хотелось бы затрагивать второпях. Поэтому давайте сделаем это темой для следующего интервью – лет через десять. Ведь задним числом всегда проще говорить и об ошибках, и о достижениях.

Беседу провели Петр Филиппов и Татьяна Бойко
Сентябрь 2009 года

Источник: © 2010 www.ru-90.ru