Концепция судебной реформы

– Тамара Георгиевна, без истории российской судебной системы история страны будет неполной. Вы были одним из авторов Концепции судебной реформы. Расскажите, как она создавалась.

– Задолго до того, как Верховный Совет РСФСР стал центром российских реформ, была сформирована группа, в состав которой входили сотрудники Института государства и права Академии наук СССР и других юридических НИИ: В. М. Коган, С. В. Боботов, И. Б. Михайловская, С. Е. Вицин, Г. Ф. Хохряков, О. Э. Сокольский и я. Возглавлял группу доктор юридических наук В. М. Коган. Ее создание поддержал директор Института государства и права В. Н. Кудрявцев, хотя сам в нее не входил. Позже к группе присоединились В. М. Савицкий, И. Л. Петрухин, А. М. Ларин.

Длительное время, уже занимаясь этими проблемами, мы стремились выявить «болевые точки» судебной системы и предложить пути освобождения ее от изъянов. Работали не столько над текстом нового закона, сколько над сущностными идеями, которые можно было положить в основу судебной системы новой России. Таким образом наши предложения учитывали предыдущий опыт и необходимые перспективы.

Предложения публиковались в журналах «Советское государство и право», «XX век и мир», в опубликованных материалах обсуждались, в частности, и введение в России суда присяжных, и организация судебного контроля за расследованием через институт следственного судьи. Тогда всех объединяло необычайное воодушевление и стремление сделать что то, чтобы осуществить прорыв. В 1988 году в газете «Известия» была опубликована подписанная членами нашей группы статья, в которой определялись желательные направления развития судебных учреждений. Эта статья могла остаться незамеченной властями, ведь научные идеи не имеют прямого пути на стол законодателей. Законодательные инициативы в парламенте не рассматриваются, если за ними стоит только научный коллектив. Наши идеи попали к законодателям благодаря Б. А. Золотухину, который возглавлял группу экспертов, входивших в состав комиссии по судебной реформе при Комитете по законодательству Верховного Совета РСФСР. В нее вошли наряду с уже названными научными работниками судья Р. В. Назаров и бывший тогда сотрудником комиссии С.А. Пашин, который аналитически препарировал содержание наших дискуссий, высказанные идеи, что помогало понять, какие из них можно сформулировать в качестве принципиальных предложений и законодательных инициатив. Его авторская рука видна в тексте Концепции судебной реформы, принятой Верховным Советом РСФСР в 1991 году. А душой всего проекта был Б. А. Золотухин.

– В группе разработчиков Концепции были принципиальные разногласия?

– Нет, группа состояла из единомышленников. Если бы там собрались представители конфронтирующих «за» и «против», Концепцию выработать не удалось бы. В научных коллективах неприемлем «телевизионный» подход, вопросы не решаются голосованием, а юриспруденция – наука. В ходе дискуссии непримиримых противников, как правило, невозможно выработать непротиворечивое и обоснованное решение. Предстояло же подготовить документ, который мог быть одобрен на политическом уровне.

Б. Н. Ельцин, понимая фундаментальную важность ли¬беральной судебной реформы для настоящего и будущего России и полностью разделяя ее идеи, от своего имени внес Концепцию судебной реформы[1] на рассмотрение Верховного Совета РСФСР. 24 октября 1991 года она была утверждена и стала обязывающим документом, что само по себе было новацией для России того времени. Документ уникален и тем, что это единственный в постсоветской практике целостный план строительства одной из трех ветвей власти, утвержденный в законодательном порядке. В этом огромная заслуга Б. Н. Ельцина и, конечно, Б. А. Золотухина.

– Интересно, что тогда в Верховном Совете удавалось найти компромисс с коммунистами, депутатами из других фракций и независимыми депутатами, которые придерживались зачастую противоположных идейных воззрений.

– Просто люди, которые сумели тогда договориться, осознавали необходимость перемен в этой области. хотя не все они действительно понимали громадное значение судебной власти. В то время более спорными для политиков были проблемы выборов, приватизации, собственности, продовольственного снабжения, бюджета, свободы средств массовой информации.

Федеральная судебная система

– Как планировалось решить вопрос об организации судебной системы в России?

– Рассматривались два возможных подхода к ее организации: подобный немецкому, при котором в единой судебной системе федеральные суды и суды земель в судебной иерархии являются соответственно вышестоящими и нижестоящими, и американский, когда существуют две параллельные судебные системы – система федеральных судов и отдельно система судов штатов. Есть принципы переноса дела из одной системы в другую. Так, из системы судов штатов дело переносится в федеральную систему, если в судопроизводстве выявлен вопрос федерального значения, связанный с толкованием федеральной конституции и других федеральных актов. При каждом из этих подходов обеспечивается необходимая специализация: действуют суды транспортные, торговые (коммерческие), ювенальные, административные, трудовые, социальные и т. д.

Надо учесть, что СССР, будучи реально унитарным государством, хотя бы внешне имел федеративное устройство, был создан по союзному договору. А Россия формировалась иначе, она конституционная, а не договорная федерация. Поэтому американский опыт устройства судебной системы использовать было трудно, тем более что он предполагал создание двух параллельно, снизу доверху выстроенных систем, чтобы федеральные суды были доступны для населения на самом первом уровне, как и местные.

Выбор для России единой федеральной судебной системы был зафиксирован принятием 31 декабря 1996 года Федерального конституционного закона «О судебной системе в Российской Федерации», где сказано, что все суды являются федеральными, кроме мировых судей и уставных (конституционных) судов в субъектах Федерации. Но конституционные (уставные) суды субъектов Федерации создаются каждый раз по решению региональной власти и существуют не во всех субъектах Федерации. Мировые же судьи, хотя и не относятся к категории федеральных, по федеральному конституционному закону созданы и действуют везде. Это логичное решение федеральных законодателей, продиктованное идеями обеспечения доступа к правосудию и судебной защиты по единому конституционному (федеральному) стандарту.

Была создана и специальная юрисдикция – Конституционный суд РФ, единственным делом которого стала проверка соответствия содержания законов Конституции. Очень важный шаг, во-первых, потому что законы наконец-то стали проверяться, что обеспечивает подчинение законодательной власти Конституции, во-вторых, эта функция конституционного правосудия должна была приучить и другие суды анализировать содержание применяемых законов. В советском суде контроль за содержанием закона не предполагался. Какой есть закон – такой и применяй. Судья не мог позволить себе, например, оправдать человека, который занимался частнопредпринимательской деятельностью или коммерческим посредничеством, потому что по закону это было уголовно наказуемое деяние. А оценить соответствие таких запретов праву на свободу использования своих способностей для участия в предпринимательской деятельности суд был не правомочен. Но система сдержек и противовесов – необходимый элемент демократии – требовала контроля суда за содержанием закона. Это обеспечивает реальность судебной власти как противовеса законодательной власти в процессе правоприменения. Для наших законодателей, воспитанных в советских традициях, такое самоограничение было труднообъяснимым, особенно после формулировки, что съезд народных депутатов (высший законодательный орган страны) может решить любой вопрос. Так было записано в действовавшей российской Конституции.

В странах общего права суды создают своими решениями прецеденты и тем самым творят право. Там такая функция суда естественна. Однако судьи и в тех европейских странах, где существует система статутного, основанного на законе права, применяя закон, имеют право и обязанность проверять, соответствует ли он общим принципам права и конституционному закону страны. А в СССР такой функции у суда никогда не было. Но без этого судебная власть не становится властью. Она, как и наука, по образному выражению профессора М. С. Шаргородского, начинается там, где может сказать законодателю «нет».

К сожалению, контроль суда за содержанием законов плохо внедряется в российскую практику. Суды порой признают недействующими статьи региональных законов, противоречащие федеральному законодательству. Но делают это крайне редко. Представляется важным и сегодня с прежним упорством настаивать на том, что, применяя закон, суд обязательно должен проверять его качество. И только убедившись в соответствии закона нормам более высокого уровня, он может применить его (что вытекает из Конституции). В противном случае суд должен вынести решение на основе конституционной нормы, поставив также перед Конституционным судом вопрос о том, может ли дальше данный закон сохранять юридическую силу или должен ее утратить. Чтобы КС ответил не только этому судье, но и всем судьям. Убеждена, что сама эта возможность – великое достижение.

– Критики сложившейся в России судебной организации обычно говорят: если мы признаем принцип разделения властей, то нельзя лишать регионы создаваемой ими своей судебной системы.

– По-моему, это большое заблуждение, якобы тогда на первое место выдвигается оснащение (экипировка) власти в субъектах Федерации всеми ее атрибутами. На самом деле идея судебной власти в другом. Она существует не ради обеспечения самого по себе баланса в отношениях с другими властями. Ее главная цель, ради которой признается и принцип разделения властей, – утверждение стандартов прав и свобод.

Система разделения властей существует исключительно для того, чтобы обеспечивать защиту прав и свобод людей в государстве и от государства. Разделение властей диктуется стремлением не допустить узурпации власти в одних руках. Неограниченная власть небезопасна с позиции защиты человека и общества от власти. Для того чтобы избежать такой угрозы, и существуют судебная власть и правосудие.

Правосудие обеспечивает охрану прав и свобод – это конституционная норма. Повторяю, основной целью правосудия является именно это, а не защита государственной безопасности или государственного суверенитета. Государственная безопасность, государственный суверенитет и само государство оправданны и существуют только потому, что на них возлагаются обязанности по защите прав людей. Все качества правосудия, которые могут обеспечить достижение этой цели, провозглашены, закреплены и гарантированы Конституцией РФ. Другое дело – как эти конституционные требования воплощаются в законодательстве, регулирующем конкретную деятельность судов и судей.

Принцип разделения властей в каждом субъекте Федерации при всех условиях обеспечен благодаря осуществлению правосудия федеральным судом, который согласно установленной законом подсудности рассматривает дела, возникающие в пределах территории данного региона. Значит, судебная власть на этой территории, пусть и представленная федеральными органами, обеспечивает необходимый баланс по отношению к двум другим ветвям власти.

Главную задачу – защиту прав и свобод суд решает в любой своей ипостаси – и региональной, и федеральной. Не следует рассматривать суд как учреждение, имеющее исключительно значение необходимого атрибута власти на местах. Это, во всяком случае в наших условиях, способствовало бы не столько принципу разделения, сколько принципу единства власти (известно, например, заявление московских городских властей, что московское правительство не проигрывает в московских судах). Суд же, наоборот, должен противостоять другим властям.

– Какой суд лучше противостоит местной власти?

– Тот, который имеет федеральное подчинение. Именно отсюда возникли назначение судей президентом и актуальное предложение относительно судов общей юрисдикции, рассматривающих гражданские и уголовные дела. Речь идет о том, чтобы не совмещать судебные округа (то есть территории, в пределах которых суды осуществляют свою компетенцию) с территорией региона (субъекта), а организовать судебные округа по иному принципу – например, в соответствии с десятью существующими территориальными округами (Московский, Северо-Западный, Центральный, Поволжский, Уральский, Западно-Сибирский, Восточно-Сибирский, Дальневосточный, Волго-Вятский, Северо-Кавказский). Такой подход успешно реализован в арбитражной практике. В каждый из таких округов входят несколько субъектов Федерации. И тут уже менее вероятно сращивание судебной власти с законодательной и исполнительной, потому что тогда придется сращиваться с этими властями не в одном, а в нескольких субъектах.

Независимость суда и судей

– Чтобы стать независимым, суд должен был обрести возможность противостоять и исполнительной, и законодательной власти, по своему статусу быть в состоянии оспаривать их решения. В советском суде это трудно было даже представить. В новой России предстояло отделить судебную власть от других ветвей в организационном, процессуальном и иных отношениях. Как это делалось и что не удалось?

– Статус самостоятельной судебной системы и связанный с этим статус судей имеют определенные характеристики, выражающие эту самостоятельность. Речь идет о трех классических «не» судейского статуса – независимость, несменяемость, неприкосновенность. Они провозглашены Конституцией РФ и не были предметом спора среди разработчиков Концепции судебной реформы. Но, к сожалению, судебная реформа в духе Концепции развивалась только до конца 1990-х годов. Позже появилось желание откорректировать ее направление, что реализовано в законах, проекты которых исходили от исполнительной власти.

Наглядно это видно на примере судейского статуса. Первоначально в соответствии с Концепцией он был заявлен как равный чуть ли ни поднебесной мощи: судьи обрели несменяемость даже без возраста отставки. В 1995 году в Закон «О статусе судей»[2] внесли поправки, согласно которым судья назначается на должность только на три года, если это назначение происходит впервые, – якобы для проверки, подходит ли человек для судейской деятельности. Это новшество несколько раз было обжаловано в Конституционном суде. Его вердикт: трехлетний срок может существовать лишь в качестве испытательного срока при условии, что, если через три года судье предъявят решение об его профессиональной непригодности, оно должно быть мотивированным – с письменно изложенными фактами, подтверждающими непригодность, а судья будет иметь возможность обжаловать это решение, чтобы приведенные в нем факты были проверены в судебном порядке.

Надо отметить, что испытательный срок существует во многих странах и всегда связан с проверкой результатов деятельности, которая основана не на оценках начальства и не на том, что какие-то решения судьи отменены, а на конкретных фактах, подтверждающих профессиональную непригодность. Она проверяется в судебном порядке по установленным правилам.

Ничего подобного в нашей судебной системе не было, а мнение Конституционного суда никем не учитывалось: через три года в связи с истечением срока полномочий судью с должности удаляли легко – просто не переназначали. Понятно, что в первые три года судья никакой независимостью не мог обладать, да и не стремился к ней. Наоборот, стремясь заслужить пожизненное назначение (то есть на весь срок до возраста отставки), он должен был приучать себя к полному подчинению, изо всех сил стараться приспособиться к конформистскому поведению, учитывать любые пожелания судейского начальства, не раздражать его. А оно привыкало командовать и получать положительную реакцию на свои команды. Замкнутый круг. Судья становился послушным, и, когда его потом назначали на должность пожизненно, он работал так, как от него требовали. Конечно, речь идет о наиболее распространенном стереотипе поведения.

Даже инстанции, уполномоченные властью на разработку изменений в судебной системе, соглашались, что нужно трехлетний срок убрать и готовить судей к пожизненному назначению на должность путем стажировки кандидатов в судах до назначения. При этом он должен готовить проекты решений, собирать информацию, необходимую для принятия решения, заниматься анализом судебной практики и т. д. Возможен и такой вариант: после того как кандидат в судьи сдал все экзамены, получил рекомендации, он должен не менее двух лет получать специальное образование, стажироваться в заведениях типа судебной академии. Это обучение должно включать не только теорию, но и практику для адаптации к судебной деятельности. Реализация каждого из этих вариантов требует значительных затрат, но на развитие судебной системы сейчас выделяется много средств. Будет жалко, если все они уйдут исключительно на техническое оснащение судов, хотя это тоже важно.

В 2009 году трехлетний срок первоначального назначения судьи был отменен по инициативе президента. Но другие меры, гарантирующие профессиональный подбор судей, не реализуются.

– Какие еще первоначальные идеи Концепции судебной реформы были искажены за последние годы?

– До 2001 года судью нельзя было привлечь к дисциплинарной ответственности. В начале 1990-х годов склонились в пользу независимости и несменяемости, посчитали, что для авторитета судебной власти, чтобы обеспечить подбор достойных судей, не стоит кому-то позволять дергать их по мелочам. В то время мы уходили от советской практики, когда днем судья вершил правосудие, а вечером дознаватель из МВД вызывал его на допрос и пытался запугать или поквитаться с ним только потому, что был недоволен судебным решением по переданным им в суд материалам расследования.

– Означало ли это, что судьи становились неприкасаемыми, их вообще нельзя было привлечь к административной, уголовной или дисциплинарной ответственности?

– Конечно, нет. Но, чтобы привлечь судью к ответственности, нужно было снять с него положенный ему по Конституции иммунитет, для чего были предусмотрены особые процедуры. К сожалению, в них оказались изъяны, исказившие главные гарантии независимости – неприкосновенность и несменяемость судей.

Дело в том, что одна из основных идей судебной реформы, как она замышлялась в 1991 году, заключалась в том, что вопросы удаления судей с должности и лишения иммунитета должны решаться органами судейского сообщества. Это аналог суда чести для судей. Они были созданы на основании Закона «О статусе судей РФ». Ожидалось, что эти органы, состоящие из судей, будут защищать своих коллег от попыток влиять на них незаконным образом, от посягательств на их независимость. Ведь избирались члены этих органов тайным голосованием в судейском корпусе, то есть на судейских собраниях. В них нельзя было избрать судейских начальников (председателей судов) – только рядовых судей.

Но всё оказалось иначе. Как показала практика, если в отношении судьи есть рычаг управления его поведением (а таких рычагов в законодательстве создали много), то и состоящие из судей органы судейского сообщества легко поддаются управлению со стороны судейского начальства, превращаются в орудие расправы, избавления судейского корпуса от «неудобных». Именно председатели судов субъектов Федерации и высших судов инициируют удаление судей с должности в связи с дисциплинарными проступками и влияют на решение вопросов о снятии с судей иммунитета при привлечении к уголовной ответственности.

По действующему закону иммунитет с судьи при привлечении к уголовной ответственности по ходатайству генерального прокурора (а по последним изменениям – его заместителя) снимает орган судейского сообщества. Но и эти органы поступали не всегда правильно, могли защищать «собственных негодяев»: отказывали в привлечении за те действия, в которых действительно были признаки состава преступлений. Хотя от них требовалось лишь ответить на единственный вопрос: преследуется ли данный судья с целью поквитаться с ним за решения, которые он вынес, принудить его к тому, чтобы дальше он был послушным, или нет? Вместо того чтобы доказывать соответствующие факты, нередко исходили из того, что судью нужно защитить, потому что он «хорошо работает» (в привычной советской терминологии) и соответствует представлениям судейского сообщества о нормах поведения судей. А другого судью, который уголовных деяний не совершал, но вел себя самостоятельно, могли и сдать, применить к нему меры дисциплинарной ответственности, включая лишение его должности.

Лишение должности – самое страшное оружие, которое может применяться фактически в противоречие принципу несменяемости судей, согласно которому судья назначается на должность пожизненно или на ограниченный срок (но без права повторного назначения) и может быть удален с должности только по основаниям, указанным в законе. Причем все эти основания должны быть такими, чтобы исключалось произвольное толкование действий судьи, дающих повод для удаления с должности. Эти действия должны представлять собой явное правонарушение, связанное с осуществлением судьей его профессиональной деятельности.

Однако в нашей системе привлечение к дисциплинарной ответственности позволяет легко удалить судью с должности. Это может произойти, например, если судья нарушил какую-то норму Кодекса судейской этики. Его правила слишком общие и неопределенные. Используя их, можно привлечь к ответственности практически любого судью. Судья совершил действие, не соответствующее авторитету судейской должности? А кто и как это оценит? Органы судейского сообщества, ведомые верховной судебной властью? Однако этой власти он может не понравиться просто за то, что ее критикует. По Кодексу судейской этики он не должен критиковать действия своих коллег. Этот запрет представляется возможным только в том случае, если речь идет о публичной критической оценке или призыве не исполнять судебные решения, принятые в законных судебных процедурах и вступившие в законную силу.

Необходимо изменить правила, допускающие удаление судьи с должности в связи с широко трактуемым нарушением норм этики, и совершенствовать процедуры так, чтобы судебная бюрократия не имела такого влияния на решения о дисциплинарной ответственности. На VII всероссийском съезде судей, который проходил в начале декабря 2008 года, Д. А. Медведев предложил создать особый орган для привлечения судей к ответственности или лишения их статуса – дисциплинарное судебное присутствие (дисциплинарный суд). Для обеспечения объективности и независимости такого органа он должен состоять из судей, не занимающихся рассмотрением гражданских, уголовных и арбитражных дел. В его компетенции должно быть только рассмотрение дел, связанных с судейской службой. И его не следует подчинять ни Верховному суду, ни Высшему арбитражному суду, потому что такое встраивание в судебную систему делает членов этого органа столь же уязвимыми для влияния вышестоящих судов и судейской бюрократии, как и всех других судей, привлекаемых к ответственности. Ведь инициаторами привлечения к ответственности выступают, как правило, председатели судов.

Однако дисциплинарное судебное присутствие было создано в 2009 году абсолютно в другом варианте. Оно состоит из судей Верховного суда и Высшего арбитражного суда, пленумы которых избирают по три члена в его состав. К компетенции этого органа отнесли только проверку по жалобам судей решений органов судейского сообщества о лишении статуса. Каждые два года пленумы высших судов меняют своих представителей в этом органе. Его решения о лишении судьи статуса не может быть проверено в Верховном суде, то есть исключает судебное обжалование. Зависимость же от руководителей судебной системы при решении вопроса о лишении судьи его статуса возрастает, поскольку члены дисциплинарного присутствия являются именно представителями высших судов и вполне руководимы их председателями. Невозможно представить, чтобы по возбужденному председателем суда дисциплинарному делу три его представителя отказали ему в поддержке его инициативы по лишению судьи полномочий.

Независимость членов органов судейского сообщества тоже оказывается ущербной. Каждый из них прекрасно понимает, что, отказывая председателю суда в требовании наложить дисциплинарное взыскание на конкретного судью, он рискует завтра стать очередным кандидатом на «дисциплинарку» в качестве обычного судьи. Если бы председатель не имел полномочий возбуждать дисциплинарное производство, они были бы только у органов судейского сообщества или дело возбуждалось бы исключительно по жалобе гражданина, которому судья причинил ущерб своей судебной деятельностью, то картина была бы иной.

– Получается, что независимость судей нужно обеспечивать прежде всего не от внешних влияний, а внутри системы – со стороны председателей судов вышестоящих судебных инстанций?

– Конечно. Разработчикам Концепции судебной реформы это было ясно уже в советское время. Как только в независимом статусе судей были пробиты прорехи – введены возраст отставки и дисциплинарная ответственность, расширены основания для этой ответственности, а также функции председателей судов, ограничен срок их полномочий и введено их повторное назначение, – это сразу стало работать на ограничение независимости судьи внутри судебной системы в мультиплицированном варианте.

Когда ввели несменяемость судей, председатели судов, как и все судьи, назначались пожизненно. Получался пожизненный начальник. Это не так страшно для других судей, если он выполняет только организаторские функции. Эдакий пожизненный менеджер – немного странно, но все-таки лучше, чем менеджер, сменяемый по воле других властей.

Однако, повторяю, как только председатель суда получил массу дополнительных функций, судьи попали под его сильное влияние. Ведь он не только обеспечивал текущее администрирование работы суда и его материальное обеспечение, но и распределял дела между судьями, а главное – определял льготы, влияющие на их материальное положение.

Изначально существовала идея оклады судей определять в самом законе. Но даже по отношению к судьям Конституционного суда депутаты с этим не согласились. Они посчитали, что судьи слишком пекутся о своих окладах: «Мы им законом гарантируем авторитет самостоятельной ветви власти, а им, видите ли, нужен закон об окладах». Депутаты увидели в этом меркантильный интерес. А это был интерес с другой мотивацией – обеспечения независимости судей. Если оклад определяется не законом, а чем-то и кем-то другим, то независимость оказывается под вопросом. Поначалу какое-то время оклады определялись пропорционально окладу президента: председатель Конституционного суда – 95%, Верховного суда – 93% и т. д. А на практике зарплата судьи состояла из основного оклада и многочисленных надбавок, судьбу которых решал начальник. И судья перестал быть независимым в финансовом отношении.

Председатель суда, по своей воле распределяя дела между судьями, одному дает вполне очевидное дело, а другому – до предела запутанное. Судья и тут теряет независимость. Распределение дел между судьями на основе случайной выборки не было введено законом. Но ведь принцип законного суда для каждого дела – это конституционный принцип и общепризнанный принцип международного права, в частности, один из основных признаков справедливого правосудия, закрепленного в Международном пакте о гражданских и политических правах и в Европейской конвенции.

Судья не может считаться законным судьей для данного дела потому, что закон не закрепил принципы распределения дел в суде. Это должны были, как минимум, сделать судебные регламенты, хотя бы на год. И каждый раз следовало бы заранее вносить изменения в устанавливаемые на год принципы распределения дел так, чтобы судья определялся для ведения дела еще до его возникновения. Если такого регламента нет, то дела распределяются по воле судейского начальника.

Когда наконец-то осознали, что в складывавшейся системе отношений внутри замкнутого коллектива судей одного суда с пожизненным судейским начальником независимому судье просто невозможно работать, решили убрать эту пожизненность председателей. Если срок полномочий председателя суда определенно конечен, то можно выбрать разные способы его назначения, разные сроки полномочий и функции. Скажем, председатель избирается судейским коллективом в ходе тайных выборов, а еще лучше – производится ротация, когда судьи поочередно исполняют функции председателя в течение года, чтобы никто не успел почувствовать себя богом.

Но этого не произошло. Председатель суда назначается федеральной властью, президентом или Советом Федерации на шесть лет при возможности повторного назначения. Даже не исключили возможность повторного назначения! В результате председатель суда, чтобы заслужить свой пост на второй срок, не может быть не послушен исполнительной власти, которая обеспечивает его последующее представление на должность руководителя.

– Известно, что депутата нельзя привлечь к ответственности за его позицию при голосовании, у него свободный мандат. Но когда граждане узнают, что и судью нельзя привлечь к ответственности за вынесенное решение, это им непонятно. Более того, нередко раздаются призывы за неправильные решения судью штрафовать, лишать должности или даже сажать в тюрьму.

– Одним из выражений принципа независимости судей является неответственность за содержание принимаемых ими решений. Это международный стандарт. И это правильно, потому что, если бы судью наказывали за то, что его решение кому-то не угодно или показалось неправильным, пусть даже с серьезными основаниями, он просто не выносил бы решений. Не удалось бы найти судей, которые взяли бы на себя риск решать дела по существу. Но зато были бы судьи, готовые вынести такое решение, при котором им самим ничто не грозит.

Если судья на основании закона привлекался бы к ответственности за качество решения, просто не было бы суда. Да и кто может оценивать принятые судьей решения? Исполнительная власть, законодательная власть или вышестоящие суды? Исходя из каких критериев? Исторически подтверждено, что в такой ситуации подлинно независимых судов быть не может. Тогда все правосудие может превратиться по сути в квазиадминистративные процедуры рассмотрения споров и конфликтов, где начальники предписывали бы подчиненным – под угрозой привлечения к ответственности, – как именно должно быть решено дело. Но такая система не может быть эффективным способом судебной защиты.

Мы не можем отрицать право судьи на неответственность за принятое им решение, поскольку Россия заявила о приверженности международным принципам справедливого правосудия, как и другим международным принципам в области прав и свобод. Наша Конституция следует международным стандартам в этой сфере.

– Но ведь и сегодня страх во многом определяет поведение судей. Об этом хорошо сказано в книге «Открытые глаза российской Фемиды»[3]. Как Вы убедительно показали, любое отступление от воли судебного начальства влечет для судьи кару. Он лишится судейского статуса вместе со всеми его преимуществами и возможностью профессиональной судейской деятельности. Независимого правосудия у нас нет.

– К сожалению, это так. Судья знает, что не следует отклоняться в своих решениях от того, чего от него ждут. Никаких «правильных» – по сути, предопределенных извне – решений от него могут долго не требовать по «безразличным» делам. Но в какой-то момент могут захотеть, чтобы было принято нужное решение, и отказаться от этого для судьи слишком рискованно. Даже если никто прямо не скажет ему, что им было принято неправильное решение, но потом вышестоящий суд его решение отменит. И, как показывает практика, судья может получить претензии по поводу того, что у него отменено много решений. Судей удаляют с должности по этим основаниям, хотя это нарушает принцип неответственности за содержание решения. Это уже дефект практики, а не закона. Число отмененных решений рассматривают как свидетельство того, что судья, вынося их, совершил действия, несовместимые с авторитетом судейской должности.

В России не отказались от советского показателя оценки работы судов – числа отмененных или измененных судебных актов. Если приговор отменен – значит, судья плохой. К судье, который вынес решение, одобряющее позицию следователя, прокурора, милиции, меньше претензий. Если же суд позицию прокурора не одобрил, оправдал того, кого необоснованно обвинитель преследовал, жди от него представления в вышестоящий суд. Прокурор, оспаривая решение судьи, имеет большие возможности добиться его отмены, чем обвиняемый. Значит, оценка качества работы судьи ухудшится. Зачем же оправдывать, рискуя получить отмену?

Когда принимали Концепцию судебной реформы, говорили, что такие показатели не годятся для оценки деятельности судей, они лишь показывают общий объем судебных решений и их виды, не отражая ни качества судебного разбирательства, ни обоснованности судебных актов. К сожалению, на практике от их использования так и не отошли, хотя это не только маскирует подлинное состояние судебного рассмотрения конкретных дел, но и искажает цели и результаты судебной деятельности.

Апелляция, кассация, надзор

– По Конституции РФ каждый может претендовать на пересмотр решения по его делу в вышестоящем суде, то есть дело может быть рассмотрено по его желанию двумя инстанциями – первой и второй. При этом вторая должна действовать по правилам суда первой инстанции. Считается, что один суд (первой инстанции) может ошибиться. Но если два суда по одним и тем же правилам рассмотрят дело, то ошибка значительно менее вероятна. А по жизни принятое судебное решение практически невозможно изменить. Почему так происходит?

– Потому что в России в подавляющем большинстве дел – по всем гражданским и уголовным делам, кроме решений и приговоров, выносимых мировыми судьями, – нет апелляционной инстанции, которая рассматривала бы дело заново по правилам суда первой инстанции. Она существует только в арбитражном судопроизводстве.

Вторая инстанция у нас кассационная. Пойдите в Мосгорсуд, который адвокаты уже много лет называют «Мосгорштампом», или в любой вышестоящий суд. Он тратит на рассмотрение многотомного дела максимум 20 минут, естественно, не успевает выслушать стороны, тем более – свидетелей. Рассматриваются только письменные материалы, ни по каким делам не исследуются доказательства.

Более того, процессуальный закон позволяет судам, проверяющим судебные решения, поступать по собственному произволу, потому что в законе написано, что суд «может проверить», «имеет право исследовать доказательства», «может привлечь новые материалы». Но нигде не написано «обязан». Отсюда рождается возможность колоссальной дискриминации. Надо сказать, что тот образ деятельности, который сложился при существующем недостатке кадров, при громадном количестве дел во второй инстанции, уравнивает всех – конечно, в худшую сторону, так как во второй инстанции практически никогда не проверяют доказательства. Мы не имеем системы выявления и исправления судебных ошибок – и это страшно! А после второй инстанции решение вступает в законную силу.

– У недовольного остается последняя надежда на надзорную инстанцию…

– Компенсировать отсутствие апелляционной инстанции надзор не может, потому что осуществляется по относительно небольшому числу дел. Кроме того, будет там рассмотрено дело или нет, зависит не от гражданина, а от должностных лиц высших судов. В последнее время это усмотрение закон старался отчасти ограничить, но оно все равно есть. Но отказаться в России от надзора на фоне того, что внизу никто не выявляет ошибок, пока нельзя.

Нельзя, несмотря на то что надзорная инстанция может ухудшить положение подсудимого. По закону ухудшить положение подсудимого может только та инстанция, которая фактически исследует доказательства по делу. Надзорная инстанция этим не занимается. Но ее указание о том, что нужно ухудшить положение подсудимого, обязательно для нижестоящих судов при вторичном рассмотрении ими уголовного дела. Это противоречит конституционному принципу независимости суда, да и фундаментальному принципиальному положению о принятии судом решения только на основе внутреннего судейского убеждения.

Поэтому Конституционный суд расценил ухудшение положения подсудимого в ходе надзорного производства как повторное осуждение за одно и то же и исключил это. Законодатели учли его позицию при принятии нового Уголовно-процессуального кодекса. Однако в дальнейшем по инициативе Уполномоченного по правам человека в РФ Конституционный суд откорректировал эту норму, указав, что если при рассмотрении дела допущены существенные (фундаментальные) нарушения и если это необходимо для обеспечения интересов потерпевшего, то в надзорном порядке можно отменить судебный приговор, ухудшив положение осужденного или оправданного.

На мой взгляд, тем самым оказались искажены цели и способы защиты прав потерпевшего, не говоря уже о правах осужденных или оправданных. Получается, что наш закон мотивирует потерпевшего всегда стремиться к возмездию. Он может рассчитывать взыскать ущерб только с осужденного, значит, этого последнего надо осудить «по полной программе» даже за преступление, которое не доказано. Иначе ничего не взыщешь. Это абсолютно неверный подход. Государство должно иметь специальные фонды для полного восстановления прав потерпевших, чтобы их законное желание получить возмещение не могло отрицательно влиять на законность в уголовном преследовании. Потерпевшему должно быть выплачено все, что необходимо для возмещения морального и материального ущерба, восстановления здоровья и имущественного положения, для обеспечения его безопасности. Если ему опасно оставаться там, где он живет, из-за возможности отмщения, он должен жить в другом месте, под другими именем и фамилией.

Все это предусматривается международными соглашениями о защите жертв преступлений и реализуется в практике развитых стран. И почти ничего из этого не делает наше государство. Практикуется за счет возможностей надзорных инстанций менять в худшую сторону состоявшееся решение, даже оправдательный приговор. Тогда как международный стандарт это допускает только в силу новых или вновь открывшихся обстоятельств, если они доказаны и если без отмены приговора невозможно восстановить права, нарушенные как преступлением, так и судебным актом.

– Когда исчерпаны внутригосударственные способы правовой защиты, Конституция РФ предоставила гражданам право обращаться в международный суд по правам человека.

– Да. Разработчики Конституции надеялись, что внутригосударственные способы правовой защиты у нас будут обширными – апелляционная инстанция, ревизионная инстанция. Увы. Страсбургский суд признал российские надзорные инстанции неэффективным средством судебной защиты и объяснил специально для наших граждан: не обращайтесь после второй инстанции в ваши надзорные инстанции, вы можете пропустить срок на обращение в Страсбург. Поток дел туда из России существен.

Социальный контроль над правосудием, открытость судебных заседаний

– Тамара Георгиевна, как обстоят дела с социальным контролем над правосудием?

– В действующих российских законах провозглашается, что рассмотрение дел судами происходит в открытых заседаниях с участием заинтересованных лиц на основе состязательности и равноправия сторон. Присутствие публики обеспечивает социальный контроль над правосудием. Общество должно иметь возможность контролировать, что в судебных залах творится не расправа, а справедливое разбирательство. Такой контроль заставляет суд вести себя должным образом, соблюдая установленные процедуры… К сожалению, эти принципы зачастую остаются только декларациями, их разрушают многочисленные нормативные правила и практика.

Правила об открытых судебных заседаниях в законе сформулированы гораздо лучше, чем реализуются в жизни. Судьи позволяют себе необоснованное закрытие заседаний, а реакции на эти нарушения нет, хотя в законе она предусмотрена. Закрытие судебного заседания, не отвечающее требованиям закона, рассматривается в процессуальных кодексах как основание для отмены судебных решений.

В законодательстве определен список условий, когда судья вправе закрыть слушание. У нас он даже более ограничен, чем в законодательстве европейских стран, где допускается закрывать заседание в интересах правосудия. И вот, ссылаясь на международные стандарты, российские судьи закрывают судебные заседания. Однако международное сообщество трактует интересы правосудия как необходимость закрыть заседание лишь в интересах защиты обратившихся в суд людей. У нас напротив: мешает суду публика в зале – удалим ее. Поэтому для нас важно, чтобы принимались меры для того, чтобы залы судебных заседаний были открыты для всех желающих, и входить в них можно было не по пропускам, а просто удовлетворив требования металлоискателя.

– Лучше бы нам зарубежный опыт перенять в другом – скажем, вести онлайн-трансляцию суда в интернете, обеспечить возможность любому человеку подойти к компьютеру и ознакомиться с решениями конкретного суда.

– Это предусмотрено Государственной программой развития судебной системы на 2007–2011 годы. Президент поручил правительству разработать меры, позволяющие внедрить и интернет-трансляцию для обеспечения участия сторон в судебном заседании, и электронные базы судебных актов. Но легко записать на бумаге, сдвинуть же с места бюрократическую машину трудно. Сегодня 2010 год, а программа рассчитана на период до 2011 года и пока не реализована.

В программу заложено и ведение полной аудиозаписи всех судебных заседаний. Она позволила бы понять, какие процессуальные нормы нарушил судья, достойно ли он вел себя в процессе, не ущемил ли чьи-нибудь права, действительно ли исследовал доказательства, имеются ли они, если он потом на них сослался в судебном решении.

Сегодня же по материалам дела никто не может реально проверить, что происходило в судебном заседании, возможна фальсификация, потому что даже протокол в ходе заседания не ведется, хотя его неведение является основанием для отмены принятого акта – это пока чисто декоративная норма закона. Протокол составляется секретарем после того, как решение вынесено, и фиксирует только то, на что оно опирается. И ничего более. А должно быть наоборот: судебный акт должен вытекать из протокола, быть основан на подтвержденных им обстоятельствах. В результате вышестоящий суд лишен возможности проверить качество разбирательства.

Вывод печальный: справедливого суда в России нет!

Вспоминаю неловкую для себя ситуацию в американском суде штата. Судья рассказывал нам о суде присяжных (в скобках замечу, что у них каждый судья в любом суде выглядит как председатель Верховного суда – так он себя ощущает и так себя ведет, потому что авторитет судейской должности общепризнанно высочайший). Я поинтересовалась, насколько быстро присяжные могут получить протокол судебного заседания. Нормальный, с нашей точки зрения, вопрос судье показался странным. Удивленно посмотрев на меня, он ответил, что в первой половине дня заканчивается заседание, а после обеда присяжные могут получить протокол. Всё просто: на судейском столе стоит микрофон, запись транслируется в комнату для секретарей-машинисток. Или аппаратура с голоса переводит информацию в текст. Даже если такой аппаратуры нет, машинистке достаточно аудиозаписи.

Просто поставьте в судах микрофоны! Микрофоны, аудиозапись, интернет, компьютеры – проблема не техническая, не финансовая, а политическая.

К этому надо добавить и достаточно новое явление – заочное рассмотрение уголовных дел. Закон допускает его по ограниченным основаниям и по узкому кругу дел. В нарушение закона на практике суды путем заочного осуждения стали освобождаться от приостановленных дел в тех случаях, когда обвиняемые не найдены, потому что их плохо искали, совсем не искали или просто плохо вызывали в суд. Возражать против обвинения в суде некому, осужденные не будут отбывать наказание, не будут жаловаться на судебные акты – что удобно. Нет и контроля над правосудием со стороны общества – никто вообще может не узнать о состоявшихся приговорах. И таких дел много. Есть ли польза от такого правосудия? Но суд может отчитаться: нерассмотренных дел не осталось.

Состязательность процесса

– Одной из основных целей судебной реформы было превращение процесса из инквизиционного или, в лучшем случае, смешанного, когда соединены розыскные элементы и состязательные, в исключительно состязательный. Перед судом должны стоять два равноправных спорщика.

– Но не равнообязанных. Государство по определению сильнее тех, кто с ним спорит. Гражданин не может быть поставлен в равные условия с государством. Норма, предусматривающая состязательность и равенство сторон в суде, была принята, чтобы укрепить позиции слабой стороны в публичном процессе, то есть стороны защиты. При этом было определено, что следователь, собирая доказательства обвинения, обязан действовать строго в пределах, разрешенных законом. Иначе они будут признаны ничтожными.

На практике эти процессуальные ограничения произвольно распространили на доказательства, представляемые стороной защиты. Стали требовать, чтобы сведения, которые она приносит в уголовный процесс, были получены в соответствии с процедурами получения доказательств стороной обвинения. Но адвокат работает на основе других правил и полномочий. Он не проводит ни обысков, ни допросов, ни выемок, никаких других действий, на которые уполномочены государственные органы, в том числе связанных с серьезными ограничениями прав. Это разрешено только государственным органам, поэтому установлены правила, которые должны соблюдаться ими в качестве обязательных для получения допустимых доказательств.

То, что следственные действия в установленной форме могут проводиться только стороной, доказывающей обвинение, не желают слышать ни следователи, ни прокуроры, ни суды. Все, что представляет адвокат, не включается в совокупность доказательств по делу, выбрасывается в корзину как недопустимые доказательства – он же не произвел такие следственные действия. Хотя доказательства защиты должны проверяться только с точки зрения достоверности. Это правило вытекает из презумпции невиновности, потому что любой материал, из которого может возникнуть сомнение в доказательстве обвинения, должен приниматься и проверяться. Пока сомнение не опровергнуто, сторона обвинения не может настаивать на доказанности своего обвинительного тезиса, и действует противоположный тезис: обвинение не доказано. Увы, во многих случаях происходит иначе.

Перед нами яркий пример того, как в высшей степени положительное правило, обращенное только к процедурам и субъектам обвинения, закрепленное в Конституции и процессуальном кодексе, перевернуто с ног на голову неразумной, мягко выражаясь, практикой. Хотя она вполне разумна с точки зрения узковедомственных интересов органов, поддерживающих государственное обвинение. Они это делают, потому что так им легче и удобнее.

– Многие убеждены, что расширение сферы частного обвинения значительно оздоровило бы наше правосудие. Если у прокурора появится конкурент в лице адвоката, нанятого гражданином, можно будет возбуждать уголовные дела и без исполнительной власти. Активный гражданин, видя коттедж на берегу реки в охранной зоне, не будет рассуждать, почему прокурор бездействует, а наймет адвоката и возбудит дело.

– Действительно, расширение сферы частного обвинения сделает процесс более состязательным. Одно лицо обвиняет другого в нарушении закона без вмешательства государства. Это помогло бы с помощью суда обеспечивать общественные интересы, даже несмотря на нежелание государственной или местной власти делать это. Если говорить об экологических преступлениях, о нарушениях милицией гражданских свобод и т. п., то право граждан привлекать чиновников, в том числе в погонах, к уголовной ответственности в порядке частного обвинения образумило бы многих.

– В законах «О защите прав потребителей» и «Об акционерных обществах» введено понятие «иск в защиту неопределенного круга лиц». Но такие иски до сих пор невозможны, так как их процедура не прописана в Гражданско-процессуальном кодексе.

– К сожалению, это наша традиция. У нас всегда умаляли значение жалобы в общих интересах, недооценивали (а может быть, напротив, переоценивали как нечто опасное) роль такого иска граждан против государства. Право граждан выступать в суде в защиту не только своего, но важного для многих интереса, то есть по сути общественного, в России крайне ограничено. Такие правомочия под разными названиями известны в различных системах права и имеют экономическую подпорку. Ведь одно дело – подать иск, скажем, по поводу своего бракованного пылесоса, и совсем другое – в защиту всех обманутых изготовителем покупателей. Иные стимулы, расходы, иной стереотип поведения, иная его эффективность и иная ответственность нарушителя.

Отрицая возможность такого социально значимого обращения к суду, чего, собственно, мы добиваемся? Чтобы у граждан не было мотивации и правовых средств отстаивать в суде верховенство закона для всех?

Суд присяжных

– Нередко приходится слышать, что в отношении суда присяжных мы копируем иностранный опыт.

– Неправда, мы взяли его из российской истории. Когда в царской России вводили суд присяжных, высказывалось много сомнений, светила юриспруденции говорили: как можно вводить такой суд в стране, где приказ начальника всегда значил больше, чем закон. Да еще и при поголовной неграмотности! Но и в тех конкретных, не лучших российских условиях присяжные выносили справедливые приговоры. Возьмите книгу «Эмпирические законы деятельности российского суда присяжных» выдающегося исследователя Бобрищева-Пушкина. Он рисует впечатляющую картину результатов деятельности суда присяжных: 40% оправдательных приговоров! Почему-то думали, что это от жалости. Нет, были две совсем иные причины для оправдания. Для царской России они были явными, и для нас их значение тоже не исключено.

Первая – негодность законодательства, не отвечавшего общественным потребностям. Приведу пример из советского времени, когда была предусмотрена уголовная ответственность за недоносительство в отношении близких родственников. Сегодня в Конституции РФ записано: никто не обязан давать показания против своих близких. Это общепризнанный международный, общечеловеческий стандарт. Но в СССР действовал нечеловеческий уголовный закон. И присяжные в проводившейся тогда научными исследователями серии экспериментальных процессов, например, отказались осудить мать, которая не донесла на сына. Понятно, что это была коррекция неправового закона. Может, и не лучший способ корректировать закон, но он помогает людям выжить, пока властные инстанции не осознают необходимость его не отменить.

Вторая – отсутствие убедительных доказательств. Даже если доказательств недостает, прокурор и судья привычно склоняются в сторону обвинения. Судьи могут действовать по указке: надо назначить виновного за какое-то преступление – судьи-профессионалы с этим могут согласиться. Другое дело – 12 присяжных, с которыми в этом смысле договориться значительно труднее или невозможно. Они не имеют ничего общего с органами, преследующими обвиняемого от имени государства, не несут ответственность за успех уголовного преследования и понимают, что и они сами, и люди из их окружения могут необоснованно, случайно оказаться на скамье подсудимых. Глядя в глаза такому подсудимому, присяжные, как правило, не могут признать его виновным, если у них есть сомнение в доказанности его вины. У присяжных нет мстительных мотивов, которые, как правило, имеются у потерпевших и могут присутствовать у обвинителей. Они не из профессиональной юридической, а из той же социальной среды, к которой принадлежит обвиняемый, чисто по-человечески понимают значение осуждения, не будут осуждать зря, не возьмут на себя такой грех только для того, чтобы успокоить общественность: дескать, виновный наказан.

Показательный пример: присяжные оправдали подростков, обвиняемых в подготовке покушения на губернатора Санкт-Петербурга. Весь ход судебного разбирательства говорил о том, что дело подстроено. И присяжные справедливо отказали государственному обвинению.

Присяжные нужны как объективный камертон, должны страховать от необоснованного обвинения. Если качество следствия не дает оснований утверждать, что вина доказана, подсудимый должен быть оправдан. Представьте себе, что невиновный человек при сомнительных доказательствах будет посажен на много лет в тюрьму. Это угроза не только тому, кого судят, а каждому члену общества. Если в практике уголовного преследования сомнения толкуются не в пользу обвиняемого, то каждый рискует попасть на скамью подсудимых в качестве назначенного виновного: достаточно просто не вовремя пройти мимо места преступления.

А когда присяжные выносят оправдательные приговоры, которые со стороны кажутся нам «дикими», необоснованными, как, например, по делу Ульмана, это значит, что следствие плохо работало и не представило достаточно доказательств, не устранило сомнения в виновности. Или вопросы присяжным были сформулированы неправильно. Манипулирование вопросами обычно приводит к необоснованному обвинительному вердикту, но противников суда присяжных это не волнует.

– Присяжные – это кто обычно? Как они подбираются? И может ли ангажированный судья повлиять на их состав?

– Присяжные – вовсе не бабушки-пенсионерки и не бомжи, как у нас модно писать в газетах. Среди них почти половина – люди с высшим образованием. А если дело в бабушке, то ей коллега объяснит, почему он не согласен с тем, что доказательств достаточно. И она поймет, ведь речь идет не о юридических тонкостях, а о доказанных или недоказанных фактах.

Как отбираются присяжные? Есть общие списки избирателей, из которых будущие присяжные должны отбираться исключительно путем жребия, случайной выборки, скажем, каждый десятый. Это первый этап отбора. Далее из них для конкретного процесса отбирают и вызывают в суд не менее 40 человек, отвечающих формальным критериям, названным в законе. Это второй этап. На третьем этапе в судебном заседании с приглашенными кандидатами в присяжные беседуют сторона обвинения и сторона защиты, чтобы выбрать из них по своим представлениям объективных и отвести необъективных, что сделать не так просто. Судья не вправе самовольно вычеркнуть присяжного из списка. Он может это сделать только в том случае, если сторона обвинения или защиты приведет мотивы, которые, по ее мнению, свидетельствуют о том, что присяжный может быть необъективным. Кроме того, каждая сторона вправе сделать два немотивированных отвода. Казалось бы, все хорошо. Но на первых двух этапах представители обвинения и защиты не присутствуют, отбор происходит с участием судейских помощников или судьи. Значит, случайность выборки не гарантирована.

– Какие перспективы у суда присяжных в России?

– Когда в России в 1993 году вводили суд присяжных, он использовался первоначально только в судах 10 субъектов Федерации, в 1998 году – в судах 19 субъектов. С 2002 года был утвержден поэтапный порядок введения суда присяжных в субъектах Федерации. В результате с 2010 года суд с участием присяжных по установленным законом делам о тяжких и особо тяжких преступлениях действует на всей территории России. Он рассматривает дела об этих преступлениях только в том случае, если об этом ходатайствует обвиняемый. Доля дел, по которым обвиняемые заявляли такие ходатайства, за прошедшие годы колебалась от 18 до более 40% всех отнесенных к подсудности суда присяжных. В последние годы она уменьшается. Показательно, что суды присяжных выносят оправдательные вердикты примерно в 15% всех рассмотренных дел, а профессиональные судьи – только в 0,6%. По мере распространения действия суда присяжных на всю территорию страны росло абсолютное число оправданных судом с участием присяжных.

Однако в последние годы сужаются возможности суда присяжных: из его компетенции изъяты уголовные дела о государственной измене, шпионаже, диверсии, массовых беспорядках, попытках захвата власти, все дела, связанные с государственной тайной. Нет и не планируется суд присяжных по гражданским делам, хотя есть категории гражданских дел, где он очень помог бы – например, семейные дела о разделе имущества, о разделе детей, трудовые конфликты.

По уголовным делам следовало бы обеспечить обвиняемым возможность ходатайствовать о рассмотрении дела судом присяжных, как минимум, во всех делах, где обвиняемый не признает себя виновным. Например, нелогично, что суды присяжных решают вопрос о виновности только в делах о тяжких квалифицированных убийствах – совершенных общеопасным или особо мучительным способом или в отношении нескольких лиц. Но есть жестокие убийства, не имеющие этих отягчающих признаков, есть взяточничество, разбой и другие преступления, где присяжные могли бы реально контролировать доказанность виновности, чтобы исключить осуждение невиновных. И если компетенция присяжных, по мнению власти, требует сокращения в делах, касающихся охраны власти, то их следовало бы допустить в другие дела.

Нельзя признать обоснованным исключение суда присяжных и в делах об экономических преступлениях якобы потому, что они не смогут в них разобраться. Прекрасно разбираются. И это доказано практикой по конкретным делам. Они видят, что человека судят за то, что другие делают каждый день без всякой угрозы осуждения, понимают, что нельзя судить человека за правомерные сделки или ошибку в бухгалтерской отчетности, за выполнение им должностных функций без умысла на совершение преступления или только для того, чтобы лишить его бизнеса и собственности…

Уроки судебной реформы

– Тамара Георгиевна, почему за прошедшие два десятилетия так и не реализован запрос общества на справедливый суд?

– Начавшаяся в 1990-е годы реформа недолго сохраняла свои темпы и направление. Многие нововведения, ориентированные на обеспечение защиты прав и свобод во всех сферах жизни беспристрастным, компетентным и законным судом, с самого начала встречали сопротивление со стороны и реформируемых судов, и законодателей (доста¬точно напомнить нежелание вводить судебный арест или суд присяжных). Раскололась юридическая среда, часть правоведов – теоретиков и практиков – так и не приняла идеи состязательного правосудия, отказа от надзорных функций прокуратуры и за¬мены их судебным контролем, апелляционные процедуры проверки судебных решений вышестоящим судом по правилам суда первой инстанции и т. д.

Смысл новаций с самого начала искажался правоприменением, старые практики побеждали, приспосабливая новые нормы к укоренившимся стерео¬типам, тем более что в правоохранительной системе было распространено мнение, будто реализуемые реформы не могут привести к положительным результатам.

А после 2000 года начались откровенные изменения в пра¬вовом статусе судей, ограничившие конституционные стандарты их несменяе¬мости и неприкосновенности. Сегодня власть не соглашается на введение судов разных видов юрисдикции – административных и судов по делам несовершеннолетних, но с одобрением относится к предложению иметь в России единый высший суд, который стал бы руководить конституционным, ар¬битражным, административным, гражданским и уголовным судопроизвод¬ством. Суды ищут пути для того, чтобы избежать пересмотра судебных актов, нарушающих международные нормы, и не принимать системные меры для устранения таких нарушений в будущем. Независимость суда и цель исправления в высших судах ошибочных судебных актов уступают место задаче обеспечить правовую стабильность, неверно толкуемую как основание для отказа в доступе к судам для защиты права. Во многих случаях сами высшие суды насаждают единообразную, но неправовую практику отказа от конституционных принципов судебной власти и правосудия. Теперь считается, что судебная реформа в основном завершилась, хотя легко проводятся изменения даже в конституционные законы о судах под предлогом «обеспечить совершенствование деталей регулирования». Но часто это меняет конституционную суть закона.

Общество не готово противостоять тем, кто добивается послушно¬го правосудия. Но тогда суды обречены быть частью механизма всевластия государ¬ства, которое рассматривает личность не как равноправного субъекта во взаи¬моотношениях с государственными структурами, а исключительно как объект своей деятельности. В России ни государство, ни общество, к сожалению, пока не проявляют своей приверженности идеям самостоятельности и независимости судебной власти. Не реализованные конституционные обязательства по формированию независимой судебной власти фактически привели к тому, что опять вернулись отвергнутые Концепцией судебной реформы и Конституцией советские цели деятельности судов и судей. Их мобилизуют на проведение различных кампаний, на борьбу с коррупцией, терроризмом и другой преступностью, на ограничение деятельности различных институтов гражданского общества (например, некоммерческих организаций), на повышение собираемости налогов и штрафов, используют для передела собственности. В спорах гражданина с органами государства уже дежурно звучит, что у суда нет оснований не доверять должностным лицам. Движущим мотивом в судопроизводстве не стало обеспечение правосудием прав и свобод – и решения, и поведение судей диктуются целью самосохранения, выживания в систе¬ме. Общество, высказывая обоснованные претензии к качеству правосудия, вряд ли осознает, что суды вновь рассматриваются как элемент политической власти, но не как ее противовес.

Как известно, пред¬назначение правосудия в том, чтобы суд вер¬шил, «озвучивал» право, обеспечивал его верховенство. Если это не состоится, то не состоятся ни правосудие, ни правовое государство.

Беседу провели Петр Филиппов и Татьяна Бойко
Апрель 2010 года

Источник: © 2010 www.ru-90.ru

---

[1] Текст Концепции судебной реформы 1991 года см.: www.sudprecedent.ru

[2] Закон «О статусе судей РФ» принят 26 июня 1992 года.

[3] Краснов М.А., Мишина Е.А. Открытые глаза российской Фемиды. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2007.