Слово «силовики» – постперестроечный новояз[1]. Советский язык знал официальные и жаргонные названия для отдельных категорий людей в погонах. Но не было емкого слова, собравшего их в отдельную группу и недвусмысленно передавшего их суть. Оно схватывает главное – применение силы и отбрасывает второстепенное – охрану порядка, закона, безопасность, юстицию (справедливость) и все то, что связано с общественными функциями государства. Силовики – и всё. Звучит серьезно. Не важно, какие функции они исполняют, по какому ведомству числятся, что вообще делают. Важно то, какими средствами. Есть еще один нюанс употребления: каждая силовая структура обладает большой самостоятельностью, автономией. Раньше эти люди не воспринимались отдельно от государства, воле которого подчинялись. А российские силовики – это самостоятельные части отсутствующего целого.

К середине 1990-х в обиход вошел и термин «силовые структуры». Его начали применять к организациям, которые в разной комбинации имели полномочия вести оперативно-розыскную деятельность, носить оружие, применять принуждение и ограничивать свободу или имущественные права других граждан. Число таких организаций все время росло. Но принадлежность к силовым структурам была и остается важной прежде всего тем, что дает ресурсы и полномочия, а не тем, что ограничивает применение силы формальной процедурой и общественными интересами.

По критерию полномочий и ресурсов, хотя в этом случае они ограничены, к силовым структурам следует отнести и частные охранные предприятия (ЧОП), и службы безопасности (СБ), тем более что их руководство так или иначе связано с государственными органами. А как быть с неформальными и незаконными организациями, по жизни присвоившими себе вышеуказанные полномочия? В действительности они тоже являются силовыми структурами, хотя и действуют вне правового поля, точнее, в своем поле -«понятийном». Не пренебрегая их отличиями от государственных силовых структур и тем, что формально они находятся по другую сторону закона, бандитов и их организованные преступные группировки (ОПГ) следует причислить к этой же категории. Такая классификация вполне уместна для понимания переходной экономики 1990-х годов с ее «правовым вакуумом».

Этот очерк посвящен трансформации различных государственных и частных силовых структур в контексте рыночных реформ 1990-х годов, а значит, и особому предпринимательскому полю переходной экономики, связанному с коммерческим использованием организованного насилия и принуждения. Как и почему сформировался спрос, вызвавший к жизни такое новое явление, как силовые структуры? Каким образом люди, профессионально связанные с насилием и принуждением, адаптировались к новым рыночным условиям? Каково было меняющееся соотношение частных (включая криминальные) охранных предприятий и государства?

Рынок без государства

Идеология и практика раннего периода реформ была основана на наивных представлениях о саморегулирующемся рынке. Члены правительства реформаторов долгое время находились под влиянием американских консультантов и руководства Международного валютного фонда, активно проводивших в жизнь рецепты так называемого «Вашингтонского консенсуса»[2]. В то время симпатии по отношению к неолиберальным экономическим рецептам хорошо сочетались с антикоммунизмом Бориса Ельцина и его команды. Идеология рыночного либерализма предполагала прежде всего расчистку экономического пространства от оков прежнего государства и проведение шоковой терапии в виде либерализации цен и одновременно быстрой приватизации в надежде на то, что рыночная экономика сформируется сама собой, как только появятся собственники и четкие рыночные сигналы о том, что и в каких объемах надо производить.

Наивная модель рынка и соответствующая политика фундаментальным образом игнорировали роль институтов в формировании рыночной экономики, а значит, недооценивали роль государства в переходный период. Для успешного создания рынков требовались новые законы, правила обмена, механизмы защиты прав собственности и соблюдения контрактов. Рынок тоже требовал порядка. Без сильного государства, которое всегда обеспечивало кажущуюся естественной в странах Запада систему жестких правил, никакого рыночного общества создать было невозможно. Сначала – правовой и административный фундамент, институциональный каркас, потом – свобода обмена и конкуренции. А это, в свою очередь, подразумевало строительство нового государства, правовой и судебной системы, институтов регулирования[3].

Но такая доктрина перехода к рынку означала бы длительное и трудоемкое институциональное строительство, сохранение сильного государства, инвестиции в правовую и судебную реформупрежде всего, а уж потом – поэтапную приватизацию и либерализацию рынков. Идеология «Вашингтонского консенсуса» ставила все с ног на голову. Ее привлекательность объяснялась еще и тем, что в стране не было ни ресурсов для создания новой институциональной среды, ни понимания длительности предстоящей работы: рынок должен был свалиться с неба как манна, без особых усилий, лишь благодаря разрушению старого и снятию всех запретов. В результате новая рыночная свобода не была уравновешена какими-либо правилами и ограничениями, а права частной собственности не обеспечивались надежными механизмами физической и правовой защиты.

Приватизация проходила в контексте недостаточно специфицированных прав, скудности корпоративного законодательства и отсутствия механизмов контроля. Эту ситуацию часто называли «правовым вакуумом». С 1992 года основная нагрузка по рассмотрению имущественных споров была возложена на арбитражные суды. Согласно принятым нормам, они должны были рассматривать дела в течение двух месяцев со дня принятия к рассмотрению. На практике большая часть дел в 1993–1997 годах рассматривалась с превышением установленных сроков (в среднем три четыре месяца, при этом тысячи дел тянулись более одного года)[4].

Но даже вынесение судебных решений не означало окончательного торжества справедливости, поскольку их исполнение представляло собой еще большую трудность. Согласно данным, опубликованным министром юстиции в апреле 1995 года, в то время удавалось исполнять в среднем лишь половину судебных решений. Он также отметил опасную тенденцию снижения количества подаваемых в суды заявлений, касавшихся разрешения имущественных споров, и объяснил это тем, что граждане предпочитали внесудебные способы[5]. По другим источникам, доля исполненных судебных решений еще ниже: около 32% в 1997 году[6].

Не только из-за неэффективности работы судебных органов и низкой результативности официальных способов исполнения решений многие граждане и хозяйствующие субъекты игнорировали государственную судебную систему. Сказывались также чрезмерно высокие издержки легальной экономической деятельности – высокая цена доступа к государственной судебной системе, подталкивавшая к поиску альтернативных (теневых) судебных механизмов[7]. В 1990 х годах доля теневой экономики колебалась, по разным источникам, от 20 до 45% ВВП[8]. Среди основных причин исследователи называют высокий уровень налогов и запутанную систему их взимания, нестабильность бюрократических норм, коррупцию и непредсказуемость исполнительной власти, особенно на местах[9].

К слабой правовой защите участников рынка, высоким и произвольным налогам нужно добавить «эффект начинающих», который характерен для раннего капитализма. У российской рыночной экономики не было совокупной кредитной истории, по которой можно было бы определять надежность компаний, бизнесменов, банков, партнеров. Крайне мало было информации о предыдущих сделках. Отсутствовали специализированные агентства, ассоциации, юридические фирмы, которые аккумулировали бы деловую информацию. Еще не сформировался репутационный капитал. Не было и опыта предпринимательской деятельности, за исключением участия в советской теневой экономике и опыта бывших советских граждан в эмиграции, поскольку с момента условного запуска рыков (либерализации цен и приватизации) прошло мало времени, и новая экономика стартовала с нуля.

Опросы предпринимателей, проводившиеся в те годы, показывали, что низкая контрактная дисциплина и низкий уровень надежности партнеров воспринимались как наиболее острые проблемы[10]. Оппортунизм был обычным явлением на товарных биржах: клиенты или брокеры могли выставлять свои товары одновременно на нескольких биржах, выбирать наиболее выгодные условия, а потом «кидать» контрагентов по другим заключенным контрактам[11]. Субъективные просчеты и нехватка наличности лишь приумножали задолженность предприятий, а усиление контроля со стороны правительства над денежной массой только усугубляло кризис неплатежей[12].

Директор, чье предприятие в августе 1994 года задолжало 7 млрд рублей и которому были должны 8 млрд, так охарактеризовал ситуацию: «Все предприятия теперь в долгах, мы должны нашим поставщикам, нам должны наши заказчики, которым тоже должны. Все друг другу должны, и никто не платит, и все ждут бог знает каких гарантий»[13]. Появление тысяч новых банков и других финансовых учреждений в начале 1990-х годов сопровождалось ускоренным ростом невозвращенных кредитов. Общая их сумма в начале 1994 года составляла 3,6 трлн рублей (1,64 млрд долларов), в начале 1995 года – около 8 трлн рублей (1,75 млрд долларов), к концу 1996 года – 44 трлн рублей (7,9 млрд долларов)[14].

Именно в ситуации недостатка информации, предшествующего опыта, деловых репутаций и сетей сильно повышается значение правовой системы и других форм внешнего государственного регулирования. Но в России того времени институты государства отсутствовали, ибо не было ни понимания этой проблемы, ни политической воли, ни способности заниматься институциональным строительством. В результате рынки стихийно вырабатывали институты и механизмы регулирования, позволявшие хоть как-то обеспечить порядок, предсказуемость и транзакционные гарантии. Не будучи самыми эффективными, они долгое время оставались единственно доступными.

Стихийное регулирование рынков

Наиболее простым и естественным решением стало использование сформировавшихся в советское время социальных сетей. Они подразумевали долгое знакомство и значимый опыт совместной деятельности, повышавшие доверие и облегчавшие поиски контрагентов. Предпринимательские сети формировались на основе профессиональных групп, общественных организаций, этнических землячеств, спортивных и студенческих коллективов, демобилизованных военных и т. п. Социальная основа сетей могла быть различной, но в контексте быстрых социальных изменений важен был именно повышенный уровень доверия и солидарности. Многие крупные бизнес-группы формировались на основе научных коллективов или коллег по комсомольской работе.

Но сетевых ресурсов было явно недостаточно для стабилизации транзакций и создания институциональной структуры рынков. Для этого необходим властный ресурс, который в своей основе содержит принуждение и основанные на нем формы контроля. Уже в конце 1980-х годов начали стремительно формироваться группы и социальные сети, построенные вокруг применения силы и ее организованного использования для извлечения постоянного дохода. Эти частные и незаконные силовые структуры получили название бандитских группировок или более официально организованных преступных группировок. Они были образованы выходцами из разных социальных групп.

Сыграли свою роль и уголовные сообщества, сформированные в недрах советской пенитенциарной системы. Образованные в начале 1930-х годов для выживания в системе ГУЛАГа, они получили новый импульс в период застоя и расцвета советской теневой экономики[15]. Когда началась перестройка, группы, возглавляемые ворами, «положенцами» и «смотрящими» стали претендовать на «налоги» с частного бизнеса и преимущественное право на урегулирование коммерческих споров, приспосабливая для этих целей уголовные «понятия». В отсутствие работавших законов «понятия» на долгие годы превратились в систему обычного права, применение которой обеспечивалось практической компетенцией ее носителей (воров в законе и авторитетов) и наличием частных механизмов насильственного принуждения.

Спортивная среда также породила множество частных силовых структур и лидеров группировок. Кризис советских спортивных организаций и новые коммерческие возможности привели к тому, что спортивные секции и клубы, специализировавшиеся на боевых искусствах и единоборствах, стали поставлять кадры для ОПГ. Навыки применения силы, волевые качества, дисциплина и командная солидарность – именно те качества, которые требовались для создания неформальных силовых структур. Ветераны войны в Афганистане, закончившейся выводом войск в 1989 году, и нескольких локальных войн на территории бывшего СССР также обладали необходимыми качествами, организационными ресурсами и обширными социальными сетями, состоявшими из бывших сослуживцев. То, что социальные службы государства не создали программ реабилитации тысяч молодых людей, прошедших через войну и приобретших суровый опыт, во многом предопределило характер их адаптации к новым условиям.

Уголовники, бывшие спортсмены, ветераны локальных войн и просто «качки» с периферии образовали «кадровый» резерв для неформальных силовых структур. Они первыми открыли новый вид бизнеса, который в деловом лексиконе того времени назывался «крышеванием». Поначалу оно в основном сводилось к рэкету, то есть к вымогательству – присвоению прав собственности или материальных благ посредством прямых или косвенных угроз применения силы. Многие ОПГ активно занимались обеспечением мошеннических схем, связанных с намеренным неисполнением контрактных обязательств («кидками»), что только увеличивало предпринимательские риски.

Но в дальнейшем, по мере развития частного предпринимательства, в том числе финансового сектора, а также обострения конкуренции между различными силовыми структурами, начало развиваться силовое партнерство, которое уже предполагало предоставление действительных, а не фиктивных охранных услуг. Силовые партнеры собирали информацию о контрагентах по бизнесу («пробивали»), давали гарантии по контрактам и вели переговоры в случае конфликтов или долговых проблем («решали вопросы»), обеспечивали физическую охрану. Тем самым они сдерживали потенциальное мошенничество, вымогательство, конфискацию активов и подобные недобросовестные действия со стороны себе подобных. Контракты обговаривались и споры регулировались «по понятиям». Одновременно ОПГ в качестве силовых партнеров получали с коммерческих фирм около 30% прибыли, а на более позднем этапе, когда они начали выступать как инвесторы, – процент, соответствующий их долевому участию.

Уже в начале 1990-х годов сформировались устойчивые образцы подобной деятельности. Их можно объединить термином «силовое предпринимательство» – методы и организационные решения, обеспечивающие конвертацию организованной силы в деньги или другие рыночные блага на постоянной основе. Подобно тому, как товары являются основным ресурсом для торгового предпринимательства, деньги – для финансового, организованная сила становится независимо от ее конкретной социально-исторической формы главным ресурсом силового предпринимательства. Автономность силовых структур в условиях развивающихся рынков позволяет им производить и продавать на постоянной основе некоторый набор институциональных услуг, включая физическую охрану, арбитраж и регулирование. Результатом их деятельности стало появление первоначальных структур рыночной экономики – совокупности ограничений, правил и механизмов контроля, хотя бы как-то регулировавших обмен и распределение прав собственности в ранний период российского капитализма[16].

Если в самом начале 1990-х годов влияние уголовной и спортивной среды определяло характер силового предпринимательства, то дальше все большее влияние стали оказывать последствия реформирования государственных органов безопасности и охраны правопорядка, а также создание частного сектора охранных услуг.

Реорганизация государственных силовых ведомств

За распадом СССР последовали реформы органов государственной безопасности уже новой России. Их целями, по откровенному признанию Вадима Бакатина, назначенного Борисом Ельциным главой КГБ, были дробление и децентрализация структур государственной безопасности для ослабления их влияния[17]. После неудачной попытки объединить под своим контролем КГБ и МВД (в январе 1992 года Конституционный суд признал это решение незаконным) Ельцин применил принцип «разделяй и властвуй». В течение трех лет КГБ трижды реорганизовывался и переименовывался, каждый раз – при новом руководителе. Несколько прежних управлений КГБ были преобразованы в отдельные структуры, находившиеся в федеральном подчинении или подчинении непосредственно президента. К концу 1993 года КГБ разделили на пять отдельных структур: Службу внешней разведки (СВР), Федеральное агентство правительственной связи и информации (ФАПСИ), Федеральную службу контрразведки (ФСК), Главное управление охраны, в которое вошла Служба безопасности президента (СБП), и Главное управление пограничной службы. В 1995 года ФСК была переименована в Федеральную службу безопасности (ФСБ)[18].

Эта реорганизация способствовала фрагментации силовых и разведывательных служб государства. В рамках нового Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности», принятого 12 августа 1995 года, все вышеперечисленные органы, за исключением ФАПСИ, а также МВД, налоговая полиция и Федеральная таможенная служба получили право на оперативно розыскную деятельность и могли иметь собственные военизированные формирования, то есть число таких органов увеличилось с трех до семи по сравнению с советским временем. К середине 1995 года в России было уже 14 государственных правоохранительных структур и органов безопасности и разведки[19]. Сферы влияния и юрисдикции новых организаций были определены нечетко, они конкурировали между собой и дублировали деятельность друг друга, что приводило к общей потере координации и эффективности.

Реструктуризация органов государственной безопасности сопровождалась сокращением штата сотрудников. Негативное общественное мнение способствовало снижению престижа этой профессии, а сокращение государственного бюджета и инфляция привели к уменьшению зарплаты. Все это вынуждало сотрудников госбезопасности искать другую работу. Более 20 тыс. сотрудников КГБ уволились или были уволены с сентября 1991 года по июнь 1992 года. Многие ушли с работы после кризиса в октябре 1993 года, в том числе и члены специальных элитных формирований по борьбе с терроризмом «Альфа» и «Вымпел». В 1992 году Ельцин подписал указ о сокращении 137 тысячного центрального аппарата бывшего КГБ до 75 тыс. (на 46%) в ходе реструктуризации. В 1992–1993 годах значительная часть бывшего состава центрального аппарата была переведена в новообразованные органы (СВР, ФАПСИ и т. д.) и в региональные управления ФСБ, а 11 тыс. человек были уволены из органов государственной безопасности[20]. К 1995 году число оперативников с профессиональным стажем от 7 до 15 лет сократилось в 5 раз[21].

Кроме этих очевидных, были и другие обстоятельства, спровоцировавшие переход сотрудников органов государственной безопасности в частный сектор. Новые задачи, поставленные перед структурами госбезопасности, включали борьбу с организованной преступностью и защиту государственных интересов в условиях быстрой приватизации экономики. Одним из способов получения необходимой для этого информации стало внедрение в частный бизнес. Таким образом, если аналитически еще можно провести границу между поиском нового места трудоустройства бывшими сотрудниками госбезопасности и их новыми оперативными заданиями, то практически это сделать не удается.

Формально структура МВД не подверглась таким радикальным изменениям, как КГБ. Предвидя общественные беспорядки, советское руководство усилило специальные подразделения и войска МВД. Уже в 1987 году для подавления возможных массовых выступлений был создан отряд милиции особого назначения (ОМОН). В 1992 году в ответ на рост организованной преступности МВД создало отдельную систему региональных управлений по борьбе с организованной преступностью (РУБОП). В то же время сокращение бюджета центральных министерств привело к постепенному ослаблению контроля за республиканскими, краевыми и областными органами внутренних дел и росту влияния местных администраций. В этих условиях постоянные заявления министров внутренних дел о твердом намерении восстановить централизованное управление не имели серьезных последствий.

К 1990-м годам стало рушиться основание системы – опытные офицерские кадры. Низкие зарплаты и падение моральных устоев в МВД спровоцировали еще больший отток квалифицированных кадров, чем в КГБ. В 1989 году 83,5 тыс. сотрудников МВД были уволены, в том числе 37 тыс. офицеров. Более 30 тыс. оставили службу в 1990 году[22]. Эти цифры отражают, скорее, крайне высокую текучесть кадров, а не общее сокращение штата, поскольку прежние сотрудники вскоре были заменены новыми. В 1991–1996 годах МВД ежегодно покидали до 200 тыс. человек, причем четверть из них увольняли за должностные нарушения или уголовные преступления[23].

Адаптация к рыночным условиям

Решать обострившиеся проблемы сокращения штатов, ухудшения материального положения и внедрения в рыночный сектор сотрудников органов безопасности стало легче в связи с принятием Закона «Об органах Федеральной службы безопасности», который разрешил действующим сотрудникам ФСБ быть прикомандированными к предприятиям независимо от формы собственности с согласия их руководителей[24]. Тысячи действовавших офицеров госбезопасности стали работать на частных предприятиях и в банках «юридическими консультантами» – так скромно называлась эта должность. Используя свои связи в государственных структурах и информационные ресурсы ФСБ, они выполняли «крышные» функции – защищали от вымогательства и мошенничества со стороны преступных группировок, выстраивали отношения с государственной бюрократией. По оценкам экспертов, до 20% сотрудников ФСБ было задействовано в деятельности «крыш» в качестве «прикомандированных»[25].

Коммерческая деятельность сотрудников спецслужб и использование технических ресурсов КГБ и МВД были легализованы с принятием Закона «О частной детективной и охранной деятельности» от 11 марта 1992 года и специального постановления правительства от 14 августа 1992 года. Одновременно МВД приняло положение «О вневедомственной охране», позволившее управлениям внутренних дел на местах учреждать специальные охранные подразделения и группы быстрого реагирования, работавшие на коммерческой основе. МВД приобрело надежный источник внебюджетного финансирования и еще большую независимость от центральных властей.

Частные охранные предприятия получили право защищать законные права и интересы своих клиентов на коммерческой основе. Закон разрешил им обеспечивать физическую защиту граждан и их собственности, консультировать по вопросам безопасности, собирать материалы по судебным делам и информацию о ненадежных деловых партнерах, проводить исследования рынка, защищать коммерческую тайну и торговые марки, разыскивать людей, пропавших без вести, возвращать утраченную собственность и проводить расследования биографий сотрудников компаний – своих клиентов.

Получить лицензию на учреждение частного охранного агентства было легко. Управление по лицензионно разрешительной работе, открытое в каждом региональном управлении МВД, требовало от потенциальных руководителей охранного агентства наличия диплома о высшем образовании и подтверждения прохождения специальной подготовки либо 3–4 лет работы в правоохранительных органах или органах госбезопасности. Такая процедура упрощала создание частных предприятий и служб безопасности бывшими сотрудниками госбезопасности и милиции.

На 1 июля 1998 года из всех 156,2 тыс. лицензированных сотрудников частных охранных предприятий и служб безопасности в России 35,4 тыс. (22,6%) пришли из МВД, 12,4 тыс. (7,9%) из КГБ-ФСБ и 1,2 тыс. (0,8%) из других органов правопорядка и безопасности[26]. Частные охранные агентства приняли на работу около 50 тыс. бывших офицеров из государственных силовых структур, или более 30% всех лицензированных сотрудников. Их влияние трудно преувеличить, так как большинство из них, особенно бывшие работники КГБ, заняли ключевые руководящие посты в частном охранном секторе.

В 1992 году бывшие сотрудники ФСБ создали профессиональную ассоциацию «Бизнес и личная безопасность», которая за 1992–1994 годы организовала переподготовку и трудоустройство более 4 тыс. бывших сотрудников госбезопасности, половина которых возглавила частные охранные агентства[27].

Частные охранные структуры

Закон определил процедуры лицензирования для частных детективных агентств, частных служб безопасности и частных охранных предприятий. Частные детективные агентства, как правило, выполняют узкоспециализированные задачи в основном по запросу частных лиц для их личных целей. Поэтому их немногим более сотни на всю страну, а услуги их очень дороги[28].

Все предприятия и банки независимо от размера и формы собственности, получив право создавать специальные подразделения, частные службы безопасности (СБ), открывали их в большом количестве для обеспечения физической и экономической защиты, сбора и анализа информации. СБ крупных банков и компаний, особенно тех, которые были уполномочены заниматься государственными финансовыми активами или стратегическими ресурсами, укомплектовывались бывшими высокопоставленными офицерами госбезопасности. Так, корпоративные службы безопасности возглавили: в банке «Столичный» – один из бывших командиров «Альфы» Геннадий Зайцев, в Инкомбанке – ранее служивший в ГРУ Михаил Горбунов, в финансовой группе «Мост» – в прошлом заместитель председателя КГБ Филипп Бобков[29]. Самой крупной СБ (41 подразделение по всей стране и 13 тыс. сотрудников), обслуживавшей «Газпром», руководил полковник КГБ Виктор Марущенко[30]. Однако большинство служб безопасности было значительно меньших размеров. Многие создавались для защиты разовой сделки или легализации вооруженных телохранителей главы компании и существовали только на бумаге.

В отличие от служб безопасности частные охранные предприятия автономны от своих клиентов и действуют как независимые рыночные агенты, предоставляющие услуги на договорной основе. Первые ЧОПы («Алекс» в Москве, «Защита» в Петербурге и др.) появились до 1992 года, то есть до принятия закона. Многие начинали как неформальные службы безопасности для конкретных деловых проектов и были связаны с определенным клиентом. Постепенно они становились автономными рыночными поставщиками услуг безопасности. Типичный пример: ЧОП «Северная Пальмира», которое возглавил бывший полковник военной контрразведки Евгений Костин, было основано как служба безопасности петербургского городского рынка строительных материалов «Муравейник». Позже стало независимым и предоставляло охранные услуги строительным компаниям «Бизнес Линк Девелопмент», «Ком энд Ком» и официальному дилеру «Пежо» в Петербурге «Авто Франс»[31].

Принцип корпоративной идентичности, свойственный государственным силовым ведомствам, прослеживался и в сфере частной безопасности. Многие ЧОПы были основаны сплоченными сообществами бывших офицеров из подразделений специального назначения, которые стремились превратить свои навыки и репутацию в рыночный актив. Не последнюю роль в уходе офицеров из спецподразделений и поиске новых мест работы сыграли попытки центрального руководства использовать эти подразделения во внутриполитической борьбе во время кризисов августа 1991 года и октября 1993 года[32]. Например, бывшие командиры специального антитеррористического формирования КГБ «Альфа» Игорь Орехов и Михаил Головатов оставили службу, чтобы открыть сеть охранных предприятий: «Альфа, А», «Альфа Б», «Альфа 7», «Альфа Твердь»[33]. В данном случае «Альфа» стала торговой маркой.

После отказа участвовать в штурме Белого дома в октябре 1993 года антитеррористическое подразделение КГБ «Вымпел» было подчинено МВД. В результате 215 человек перешли на службу в ФСБ и другие органы госбезопасности, а 135 ушли работать в частный охранный бизнес[34], многие из них – в ЧОП «Аргус», которое основал один из бывших командиров «Вымпела» Юрий Левицкий. «Аргус» стал одним из крупнейших частных предприятий безопасности в Московской области. Другие командиры учредили ЧОП «Вымпел Честь», используя название спецподразделения как торговую марку.

Крупнейшее в Санкт Петербурге ЧОП «Защита», созданное бывшими сотрудниками МВД, активно принимало на работу бывших сотрудников РУБОПа. Бывшие офицеры десантники, служившие в Афганистане, организовали предприятие «Алекс Запад», ставшее одним из ведущих поставщиков охранных услуг в Северо Западном регионе. Первый московский «Алекс» создали сотрудники милиции. В 1992 году его петербургское отделение стало полностью независимым и перешло к военнослужащим. Как признался автору директор «Алекса» Борис Маркаров, «сейчас в „Алексе“ нет людей из МВД, мы им особо не доверяем, нам ближе армейский дух».

Таким образом, наиболее крупные ЧОПы стремились сохранить свою корпоративную идентичность и, по сути, представляли собой приватизированные сегменты государственных силовых министерств. Руководители ЧОПов открыто признавались во взаимовыгодном сотрудничестве с государственными органами, подразумевая под этим обмен ценной информации на деньги или оборудование. Позже неформальные отношения между государственными и частными органами безопасности организационно оформились в Консультативный совет при ФСБ, состоявший из сотрудников управления экономической контрразведки и глав крупнейших ЧОПов[35].

Показатели роста

Во второй половине 1990-х годов сектор частных охранных услуг развивался беспрецедентными темпами, особенно в Москве и Петербурге. Закон «О частной охранной деятельности» был принят в 1992 году, с начала 1993 года стартовала официальная регистрация частных охранных агентств, а к концу года их уже насчитывалось 4,5 тыс., к 1996 году – 8 тыс. После 1996 года темпы роста несколько снизились (табл. 1 и рис. 1). К концу 1999 года число частных охранных агентств достигло 11,7 тыс., в том числе 6,8 тыс. ЧОПов и 4,6 тыс. частных служб безопасности, при этом разрешение на ношение огнестрельного оружия (лицензированный персонал) имели только 196,3 тыс. сотрудников из более чем 850 тыс. Частные агентства к тому времени обзавелись около 71,4 тыс. единиц огнестрельного оружия[36].

До сих пор нет систематизированных данных о географии частного охранного бизнеса. Города с меньшей деловой активностью, как правило, имеют меньше частных охранных агентств, хотя могут играть роль и другие факторы, особенно политика местных властей. Например, в 1997 году в Челябинске насчитывалось 150 таких агентств, а в Новгороде – более 50[37]. В 1998 году в Москве действовало 3125 частных охранных агентств (29% общего числа в стране), в Петербурге – 816 (7,6%). В целом в России преобладали небольшие охранные предприятия, крупных и очень влиятельных было не более 80.

Снижение темпов роста числа частных охранных структур после 1996 года было вызвано тем, что, во-первых, приостановились реорганизация и кадровые перестановки в системе госбезопасности; во-вторых, первичный рыночный спрос был удовлетворен и возможности экстенсивного роста исчерпались; в-третьих, руководящие органы МВД ужесточили контроль за частными охранными агентствами. В мае 1995 года правительство Москвы издало постановление «Об усилении контроля за деятельностью частных охранных агентств на территории города и о введении электронной счетной и идентификационной системы». Примерно в то же время аналогичные меры были приняты в Санкт-Петербурге. С 1995 года за различные нарушения ежегодно закрывалось более 600 агентств.

За 1997–1999 годы общее число охранных агентств росло за счет ЧОПов, а число СБ постепенно снижалось. Иван Маяцкий, в то время возглавлявший Управление МВД по лицензионно разрешительной работе, предложил два объяснения этой тенденции. Первое – в начале 1990-х годов СБ активно создавались банками и переставали существовать вместе с обанкротившимися банками. Второе – банки и компании убедились, что содержать свою службу безопасности дороже, чем нанять независимое ЧОП, и постепенно многие выбрали экономичное решение[38].

Второй фактор указывает на важную тенденцию: если вначале компании и банки стремились возложить задачи физической и экономической безопасности на внутренние службы, то позднее многие стали отдавать предпочтение внешним источникам. В результате экономии на масштабах и лучшего технического оснащения частному бизнесу стало выгоднее работать с крупными ЧОПами. Правда, службы безопасности обладают другим существенным преимуществом. Они зависят от государственных органов, регулирующих их деятельность, и от генерального директора или владельца компании, который их содержит. Естественно, при возникновении противоречий служба безопасности скорее обойдет формальные правила, чем ущемит интересы компании. А ЧОПы не зависят от своих клиентов, кроме случаев, когда учреждены ими. Предоставляя услуги на продажу, а не для внутреннего потребления, они ограничены правилами рынка. Но сложившаяся тенденция говорит о том, у заказчиков соображения экономии перевесили возможность непосредственного распоряжения силовыми ресурсами. Более того, в результате экономии на масштабах и лучшего технического оснащения частному бизнесу стало выгоднее работать с крупными ЧОПами.

Конкуренция на рынке охранных услуг

В 1992–1995 годах быстрые темпы приватизации и образование новых финансовых учреждений привели к формированию частного сектора экономики. Институциональные проблемы не были решены властями. Физический и экономический риск оставался крайне высоким. Количество неоплаченных долгов постоянно росло. Организованные преступные группировки стремились к расширению своего участия в приватизированной экономике, но столкнулись с сильным конкурентом – частными охранными структурами, созданными бывшими сотрудниками милиции и госбезопасности. Это не означает, что Закон «О частной охранной деятельности» был принят именно для борьбы с преступностью. В то время у властей не было ни стратегии создания рыночных институтов, ни программы по борьбе с преступностью, и закон был разработан исключительно как тактическое решение проблемы трудоустройства бывших сотрудников силовых ведомств.

Однако в более широком социально экономическом контексте он привел к незапланированным результатам. Поскольку ОПГ первыми открыли для себя коммерческую нишу силового предпринимательства, они установили и основные правила игры, обязательные для каждого нового участника. Начальник Управления по лицензионно разрешительной работе Северо Западного ГУВД Юрий Буряк откровенно признал: «Охранный бизнес невозможен без общения с криминальными структурами. К так называемым „стрелкам“ я лично отношусь спокойно. Они были, есть и будут. А вот то, что называется „разборка“, – недопустимо»[39]. Для достижения успеха частные охранные агентства вынуждены были лавировать между законодательством, которое постоянно ужесточалось, и практикой силового партнерства с применением полулегальных методов.

ОПГ попытались использовать Закон «О частной охранной деятельности» в своих целях, создавая ЧОПы для получения разрешения на ношение имевшегося у них оружия и легализации своих охранных услуг. Так, в Петербурге охранное предприятие «Скорпион», которое возглавлял один из лидеров тамбовской группировки Александр Ефимов, «крышевало» более 100 фирм и активно привлекало к сотрудничеству работников милиции. В результате расследования РУБОПа в конце 1996 года «Скорпион» был закрыт властями, многие его сотрудники арестованы. Директору удалось скрыться, но через год его арестовали на Украине[40] и в июле 2000 года приговорили к шести годам лишения свободы за вымогательство.

Несмотря на многочисленные случаи связи ЧОПов с преступной деятельностью, общий результат их деятельности оказался скорее положительным, чем отрицательным. Не выступая в качестве борцов с организованной преступностью, они ослабили ее экономическую базу и ограничили экспансию. «Спасти фирму от взятия под „крышу“ одной из преступных группировок мафии ой как непросто, – говорил директор ЧОПа „Аргус“ Юрий Левицкий. – Поэтому мы гордимся тем, что ни один из наших клиентов не оказался „под мафией“. Если установление „крыши“ уже происходит, то мы выходим на контакт с лидерами преступного формирования, говорим с ними на понятном им языке»[41]. Левицкий так обобщил результаты деятельности индустрии частной безопасности: «…Несколько лет назад весь бизнес у нас был криминальным. Мы могли стать бандитским государством. Сейчас, через пять лет, „крыши“ – это охранные структуры. Тихо, без революции, без стрельбы мы сделали свое дело»[42]. В целом ослабление возможностей ОПГ было достигнуто благодаря более высокому качеству услуг, которые ЧОПы предлагали по более низким ценам, а также их активному взаимодействию с государственными органами.

Уже в 1991 году в поисках дополнительного дохода к снизившимся зарплатам неформальные группы сотрудников милиции и госбезопасности тоже стали оказывать компаниям услуги по обеспечению охраны и контролю за соблюдением обязательств, тем самым вступив в открытую конкурентную борьбу с преступными группировками. Компании, которым удалось обзавестись милицейской или гэбэшной «крышей», могли не бояться очередного посещения бандитов с предложением охранных услуг. Хорошо известное всем предпринимателям на российском рынке неофициальное правило «у каждого бизнесмена должна быть «крыша» не только повысило издержки, но и создало конкуренцию между теми, для кого они были доходом.

Вариантом решения проблемы охраны, позволявшим избежать необходимости платить деньги преступной группировке, стал наем действующего или отставного офицера ФСБ менеджером или консультантом по юридическим вопросам. Такой «юрисконсульт» защищал компанию от преступного или бюрократического вымогательства и налаживал отношения частного предприятия с властями. Использование услуг сотрудников ФСБ (официальное и неформальное) стало распространенной практикой для средних предприятий, особенно в Москве. Такой «юрисконсульт» обычно обходится компании в тысячу или более долларов в месяц.

Так, одна из казанских ОПГ решила заняться московской компанией, которая производила силиконовое медицинское оборудование и имела производственную площадку в Казани. Не желая попасть под ОПГ, директор компании сначала нанял полковника КГБ в отставке, а потом «прикомандированного» действующего сотрудника ФСБ. К несчастью, спустя некоторое время офицер был убит в Чечне при исполнении служебных обязанностей. Впоследствии компания подписала контракт с ЧОПом.

Несмотря на то что сфера частного охранного бизнеса представляла собой систему, близкую к рынку, существенные ограничения все же оставались, особенно в части свободы выбора силового партнера. Компания, застигнутая врасплох посещением бандитов, поддавшаяся угрозам и начавшая платить деньги за охранные услуги, скорее всего попадала в долгосрочную зависимость от группировки. Сходным образом компания, один раз обратившись к преступной группировке для разрешения проблемы, с этого момента постоянно находилась под ее принудительной защитой, и любые попытки освободиться заканчивались санкциями. Естественно, компания, связанная с теневой экономикой или незаконной торговлей, как правило, нанимала или попадала под влияние нелегальных силовых структур.

Благодаря договорным отношениям, более предсказуемому поведению и более качественным услугам ЧОПы оказались выгоднее для обеспечения экономической безопасности, чем ОПГ, при условии отсутствия описанных выше ограничений. Из интервью, взятого в 1997 году у директора московской торгово промышленной компании: «Сегодня выгодно, намного выгоднее иметь дело… с ФСБ, нежели с какой-нибудь там группировкой криминальной… разговаривать с ними гораздо выгоднее, экономически выгоднее и, более того, надежнее»[43]. В отличие от преступных группировок ЧОПы не вмешиваются в дела своих клиентов, но и не предоставляют кредитов. Как уже говорилось, клиенты преступных группировок вынуждены платить до 30% своей прибыли, а цена возвращения долга обычно равна половине его. Цена силовых и охранных услуг легального ЧОПа договорная и зависит от размера и вида деятельности клиента. Но она, как правило, обычно выражается в фиксированной ежемесячной оплате, а не в проценте от прибыли или от оборота, как в криминальном секторе.

Менеджеры крупных ЧОПов утверждают, что их услуги более качественные благодаря профессионализму сотрудников. При наличии силового ресурса крупные компании тем не менее полагаются на информационные и аналитические методы, наработанные на государственной службе. Они утверждают, что упор делается не на прямую физическую защиту, не на угрозы, а на превентивную нейтрализацию возможной опасности и конфликтов. Иногда для возврата долга службе безопасности компании совсем не обязательно прибегать к силовым мерам – достаточно продемонстрировать имеющиеся у нее каналы распространения компрометирующей неплательщика информации. Директор ЧОПа «Алекс Северо Запад» утверждал, что они располагали базой данных на все компании региона, которая позволяла оценить надежность возможных партнеров до вступления с ними в деловые отношения.

В более жесткую конкурентную борьбу с ОПГ вступали те ЧОПы, которые предоставляли редкую, но пользовавшуюся большим спросом услугу по так называемому «снятию крыши». Задача рискованная – заставить преступную группировку, которая контролировала данную фирму, оставить ее в покое. После этого ЧОП естественным образом брал охрану фирмы на себя. Освободиться из-под контроля преступной группировки было трудно – затраты обычно превышали выгоды. И все же в тех случаях, когда компания клиент, стремившаяся освободиться от влияния преступной группы, сама не была связана с нелегальным бизнесом и обладала большим коммерческим потенциалом, а ЧОП было сильным и имело хорошие связи с милицией, компания могла пойти на риск и избавиться от контроля криминальной группировки.

Подобная практика представляла собой частный способ борьбы с организованной преступностью, в котором коммерческая заинтересованность, побуждавшая бороться за клиента, давала эффект относительной декриминализации бизнеса. «Снятием крыш» занималось, например, ЧОП «Балтик Эскорт», одно из первых частных охранных агентств в Петербурге, основанное в апреле 1993 года бывшим сотрудником МВД Романом Цеповым и бывшим офицером ФСБ Иваном Корешковым. В «Балтик Эскорте» работали в основном сотрудники бывшего вильнюсского и рижского ОМОНа. В начале деятельности у «Балтик Эскорта» возник конфликт с чеченской ОПГ из-за предприятия автотехобслуживания «Инавтосервис», руководство которого пыталось найти другую охранную структуру. Далеко не мирная конкуренция закончилась в пользу ЧОПа, которое таким образом приобрело своего первого постоянного клиента. После этого «Балтик Эскорт» сопровождал трейлеры, перевозившие импортную продукцию через Украину в Петербург – маршрут, контролируемый ОПГ и считавшийся одним из самых опасных для водителей. Эта деятельность, по мнению Цепова, оказалась решающей для последующего коммерческого успеха – благодаря ей «Балтик Эскорт» приобрел репутацию надежного силового партнера.

Последствия «приватизации» силовых структур

История возникновения легального частного охранного бизнеса – яркий случай происхождения институтов в результате незапланированных и непредвиденных последствий действий различных агентов. Первым толчком послужили преобразования органов государственной безопасности, проведенные исходя из краткосрочных политических соображений в тот период, когда Б. Ельцин и его окружение стремились укрепить политическую власть и нейтрализовать опасности для нового режима. Радикальный либерализм и антикоммунизм начала 1990 х годов способствовали легитимации этих решений. Первоначальная идеология рыночных реформ также подталкивала к радикальному ограничению роли государства и была построена на идее «невидимой руки» рынка, которая сама установит новый экономический порядок, как только будут созданы условия для свободной реализации экономических интересов. Все силы были направлены на упрощенно понятую экономическую либерализацию.

В такой ситуации ослабление системы госбезопасности и правопорядка привело к быстрому увеличению числа неформальных силовых структур: ушедшие в отставку и действующие сотрудники силовых ведомств открыли для себя способ конвертации профессиональных навыков в рыночный товар. Разрушив прежнюю советскую систему силовых ведомств, созданную для защиты государственной собственности и однопартийного режима, правительство не создало институты, которые защищали бы права появившихся частных собственников. Но бывшие сотрудники милиции и органов безопасности, не говоря о преступных элементах, также не имели представления об институциональном строительстве. Большинство из них просто приспосабливалось к новой экономической ситуации, в основном используя методы и организационные решения, обеспечивавшие конвертацию организованной силы в деньги или другие рыночные блага (силовое предпринимательство). Вместо того чтобы бороться с организованной преступностью, многие сотрудники силовых структур оставили службу и сами занялись этой деятельностью.

Тем не менее Закон «О частных охранных предприятиях» можно считать удачным уже потому, что он придал законный статус и сделал объектом государственного регулирования неформальную деятельность – использование силы и средств принуждения в частном порядке. Это был редкий в российской практике случай, когда законодатели попытались признать, узаконить и кодифицировать уже существовавшую деятельность, а не пытаться навязать ее «сверху» (впрочем, государство в то время было просто не способно навязывать что-либо «сверху»). Темпы роста нового сектора частного предпринимательства свидетельствуют об успехе законодательной инициативы и огромном спросе на такие услуги. Разрабатывая и проталкивая Закон «О частной охранной деятельности», сотрудники милиции и госбезопасности действовали в собственных интересах. Точно так же, как и российское руководство, когда оно занималось дроблением силовых министерств.

Реакция общества на принятие закона была неоднозначной. Утверждалось, что он на руку преступным элементам, стремившимся легализовать свои «крыши». Руководство МВД быстро поняло, что ЧОПы стали прямыми конкурентами милиции, особенно вневедомственной охране. В 1995 году МВД, возглавляемое Евгением Куликовым, попыталось дискредитировать работу частных охранных агентств и обратилось к Государственной Думе с предложением запретить их. Дума приняла в первом чтении поправки к закону, которые должны были серьезно ограничить возможности частных охранных агентств. Тогда же Куликов выступил с инициативой о создании Комитета по сотрудничеству между банками и правоохранительными органами. В декабре 1995 года МВД и Ассоциация российских банков подписали соглашение о сотрудничестве, согласно которому МВД обязалось обеспечивать безопасность банковского сектора[44]. Таким образом министр надеялся вернуть МВД обширный сегмент рынка безопасности, который к тому времени был освоен охранными предприятиями и службами безопасности, созданными сотрудниками КГБ-ФСБ.

В ответ на это с открытым письмом к президенту и председателям обеих палат парламента обратились президенты ассоциаций ветеранов, служивших в основных спецподразделениях КГБ-ФСБ, включая «Альфу», «Вымпел» и «Весну», которые предостерегали Думу от поспешных решений. В письме подчеркивалась конструктивная роль частных охранных агентств в развитии цивилизованного рынка, доказывалось, что вследствие неспособности государственных правоохранительных структур защитить предпринимателей частные охранные агентства стали единственным действенным институтом по борьбе с организованной преступностью. Если вывести их из игры, преступные группировки немедленно займут их место и соответственно расширят сферу своего влияния[45]. В итоге от внесения поправок в закон отказались.

После неудачной попытки ревизовать закон МВД поменяло тактику и усилило контроль за его соблюдением. Оно дало распоряжение региональным подразделениям ужесточить проверки с целью закрыть как можно больше частных охранных агентств. Если в 1994 году 73 частных агентства лишились лицензии, то в 1995 году – 640, в 1997 году – 978 (табл. 1). Тем временем юристы – лоббисты частного охранного бизнеса – готовили новые поправки к закону, которые прошли первое чтение в Думе в 1997 году, а приняты были лишь в марте 2009 года[46].

Рост числа частных охранных агентств продолжился и после 2000 года. Его главным результатом стали создание и легализация новых организационных форм и практик. Бывшие неформальные и незаконные организации начали перестраиваться в соответствии с новыми возможностями, предоставленными законом. Преступные группировки и неформальные группы государственных служащих, занятые «крышеванием», начали получать лицензии и ориентироваться на формальные ограничения. Это сделало мутный «крышный» бизнес более прозрачным для государства. Государственные органы постепенно усиливали контроль и штрафные санкции за нарушение правил.

Если принятие в 1992 году Закона «О частной охранной деятельности» стало фактическим признанием произошедшей фрагментации государственной монополии на насилие, то к 2000 году закон позволил государству в некоторой степени контролировать силовое предпринимательство. Хотя вряд ли кто-то намеренно преследовал эту цель.

Казалось, государство выбрало меньшее из двух зол и выстроило свою политику в соответствии с имевшимися возможностями. Будучи не в состоянии обеспечить эффективную защиту и соблюдение законности в сфере экономики и столкнувшись с угрозой, исходившей от преступной среды, оно вынуждено было передать охранные и правовые функции своим бывшим сотрудникам, работавшим в частном секторе. Такое вполне правдоподобное толкование этого процесса на самом деле было бы не более чем продуктом интеллектуальных построений, вносивших логику и цели в действия, единственной реальностью для которых были борьба за власть, выживание, принятие мер и контрмер, а также множество сиюминутных интересов. В таком случае сложившаяся ситуация отражает временный баланс сил, а не реализацию какого-то плана или курса.

Непреднамеренными последствиями «приватизации» силовых структур стали рост конкуренции и ее косвенное воздействие на организованную преступность. Несмотря на то, что обеспечение охраны и соответствующие издержки до сих пор остаются для экономических субъектов обязательным условием их деятельности, характер связанных с этим отношений изменился. Принятие закона способствовало формированию рынка частных охранных услуг, что можно рассматривать как прогрессивный шаг по сравнению с охранным рэкетом начала 1990 х годов.

Под влиянием легализации охранной деятельности и других факторов господство нелегальных силовых структур над своими клиентами и жесткие ограничения выбора силовых партнеров начали слабеть. Рост легальных охранных предприятий привел к расширению спектра услуг и возможностей выбора, наделив платежеспособных клиентов большей властью. Конечно, существовавшая конкуренция и ее правила были далеки от совершенства, а присутствие в частном охранном секторе преступных элементов до сих пор ощутимо. Однако действия участников рынка стали более предсказуемыми. Кроме того, в отличие от преступных группировок, облагавших данью экономические субъекты и по определению не плативших налоги, ЧОПы вынуждены производить и продавать конкретные услуги на контрактной основе и платить налоги. Таким образом, усиление контроля над ними стало первым шагом новой политики укрепления государства, которая стала энергично проводиться после 2000 года.

---

[1] Изобретение слов «силовые структуры власти» и «силовики» приписывается еженедельнику «Коммерсант». Термин «силовые структуры» был использован 23 июля 1990 года в статье Максима Соколова, обсуждавшей возможности военного переворота в СССР, а «силовики» – 11 ноября 1993 года в связи с неясной позицией Министерства обороны и МВД после политического кризиса и расстрела парламента. (См.: Словарь русского публичного языка конца ХХ века // Коммерсант-Власть. 2003. 23 июня, 22 сентября. – http://www.krotov.info/history/20/1950/history.html).

[2] Стиглиц Д. Глобализация: тревожные тенденции: Пер. с англ. и примеч. Г. Г. Пирогова. М.: Мысль, 2003.

[3] См.: Блок Ф. Роли государства в хозяйстве // Западная экономическая социология: Хрестоматия современной классики / Сост. и науч. ред. В. В. Радаев. М.: РОССПЭН, 2004. С. 569–599.

[4] В 1993 году количество дел, рассмотренных с превышением нормативных сроков, превысило 236 тыс. (всего за год было рассмотрено 275 тыс.); в 1994 году – 254 тыс. (из 285 тыс.), из которых более 16 тыс. дел находилось в судах более года. Эта тенденция сохранялась по крайней мере до 1997 года. (См.: Скобликов П. Взыскание долгов и криминал. М.: Юрист, 1999. С. 45).

[5] Правда. 19 июля 1995 года.

[6] См.: Скобликов П. Взыскание долгов и криминал. С. 30.

[7] Об издержках легальной экономической деятельности см.: Панеях Э. Издержки легальной экономической деятельности и налоговое поведение российских предпринимателей / Под ред. В. В. Волкова; Конкуренция за налогоплательщика: исследования по фискальной социологии. М.: МОНФ, 2000. С. 26–48.

[8] По данным МВД, доля теневой экономики в ВВП составляла в 1991 году 10–11%, в 1993 году – 27, в 1994 году – 39, в 1995 году – 45, в 1996 году – 46%. Госкомстат приводит более низкие цифры: 1992–1994 годы – 9–10%, 1995 год – 20, 1996 год – 23%. (См.: Косалс Л. Теневая экономика как особенность российского капитализма // Вопросы экономики. 1998. № 10. С. 59).

[9] См., например: Исправников В., Куприянов В. Теневая экономика в России. М.: Фонд перспективных технологий, 1997; Неформальный сектор в российской экономике / Под ред. Т. Долгопятовой. М.: ИСАРП, 1998.

[10] Большинство бизнесменов, опрошенных на Первом всероссийском конгрессе предпринимателей, главной проблемой назвали низкую надежность партнеров. (См.: Информационный бюллетень КСБР. 1995. № 1. С. 32–35; Радаев В. Формирование новых российских рынков: транзакционные издержки, формы контроля и деловая этика. М.: Центрполитическихтехнологий, 1998. С. 116–127).

[11] Frye Т. Caveat Emptor: Institutions, Contracts, and Commodity exchanges in Russia / Dave Weimer, ed., Institutional Design, Institutions, and Commodity Exchange in Russia. Boston: Kluwer Academic Publishers, 1995. P. 45.

[12] См.: Woodruff D. Money Unmade: Barter and The Fate of Russian Capitalism. Ithaca: Cornell University Press, 1999.

[13] Цит. по: Hertz N. Russian Business Relationships in The Wake of Reform. Oxford: Macmillan, 1996. P. 101.

[14] Глинкина C. Особенности теневой экономики в России // Независимая газета. 18 марта 1998 года.

[15] Гуров А. Профессиональная преступность. М.: Юридическая литература, 1990; Гуров А., Рябинин И. Исповедь вора в законе. М.: Росагропромиздат, 1991; Абрамкин В., Чижов Ю. Как выжить в советской тюрьме. Красноярск: Агентство «Восток», 1992; Разинкин В. Воры в законе и преступные кланы. М.: Криминологическая ассоциация, 1995.

[16] Волков В. Силовое предпринимательство: экономико-социологический анализ. М.: Изд-во ГУ – ВШЭ, 2005.

[17] Бакатин В. Избавление от КГБ. М.: Новости, 1992. С. 77.

[18] Коровин В. История отечественных органов безопасности. М.: Норма, 1998, С. 80–86.

[19] Waller M., Yasmann v. Russia’s Great Criminal Revolution: The Role of the Security Services / P. Ryan and G. Rush, eds., Understanding Organized Crime in Global Perspective: A Reader. London: Sage, 1997. P. 198.

[20] Альбац Е. Рапорт об отставке // Известия. 2 марта 1994 года.

[21] Белая книга российских спецслужб. М.: Обозреватель, 1996. С. 76.

[22] Shelley L. Policing Soviet Society: The Evolution of State Control. NewYork: Routledge, 1996. P. 56.

[23] Долгова А. Преступность: статистика, закон. М.: Криминологическая ассоциация, 1997. С. 48.

[24] ФСБ России. М., 1995. С. 18.

[25] Львов А. ФСБ на вольных хлебах // Новая газета. 13–19 июля 1998 года. С. 6.

[26] Бизнес и безопасность в России. 1999. № 2. С. 34.

[27] Клиенты нами довольны. Интервью с Игорем Борисовым и Юрием Рудаковским // Секьюрити. 1995. № 2. С. 5.

[28] В некоторых случаях частные детективные агентства являются подразделениями крупных частных охранных предприятий. Это снижает стоимость и дает компаниям дополнительные законные права для проведения наблюдения.

[29] Крыштановская О. Нелегальные структуры в России //Социологические исследования. 1995. № 8. С. 96.

[30] Служба безопасности РАО «Газпром»: состояние и перспективы развития//Бизнес и безопасность в России. 1997. № 2. С. 6.

[31] Костин Е. Я не вижу себя в другом качестве //Личности Петербурга. Безопасность.1998. № 1. С. 36.

[32] Zhdanov v. , Hughes J. Russia’s Alpha Group Changes with the Times // Transition, March 1996. № 8. P. 28–31.

[33] Все проблемы решаются мирно с помощью «Альфы». Интервью с И. В. Ореховым и М. В. Головатовым//Бизнес и безопасность в России. 1998. № 9–10. С. 28–29.

[34] ЯковВ.Высокие чины оценили «Вымпел» только после его развала//Известия. 3 марта 1994 года.

[35] Смирнов В. Опыт работы ФСБ с негосударственными структурами безопасности //Бизнес и безопасность в России. 1999. № 2. С. 22.

[36] Данные, обнародованные Иваном Маяцким, главой Главного управления по регистрации и лицензированию МВД//Бизнес и безопасность в России. 1999. № 2. С. 20.

[37] ЗахарченкоИ.Охрана в уездном городе N //Оперативное прикрытие. 1997. № 4–5. С. 61.

[38] Маяцкий И. Так о чем же мы плакали в прошлом году: похлебка пуста или жемчуг мелок? //Мир безопасности. 1999. № 1. С. 2.

[39] Буряк Ю. Я не собираюсь кому то угождать. Интервью с Юрием Буряком //Оперативное прикрытие. 1997. № 2. С. 33.

[40] Леонов С. Конец «Скорпиона» – начало войны? //Оперативное прикрытие. 1997. № 1. С. 8–9.

[41] Левицкий Ю. «Аргус» не снимает «крыш». Интервью с Юрием Левицким //Частный сыск, охрана, безопасность. 1995. № 9. С. 12.

[42] Охрана и пресса: столкновение интересов //Оперативное прикрытие. 1999. № 3. С. 29.

[43] Радаев В. Формирование новых российских рынков: Транзакционные издержки, формы контроля и деловая этика. М.: Центр политических технологий, 1998. С. 208.

[44] Речь Куликова и текст соглашения опубликованы в: Бизнес и безопасность. 1996. № 1. С. 8–11.

[45] «Когда охрана стреножена, криминалитет торжествует». Письмо, адресованное Президенту РФ Борису Ельцину, председателю Совета Федерации Владимиру Шумейко, председателю Государственной Думы Ивану Рыбкину и секретарю Совета безопасности Олегу Лобову, за подписью С. Гончарова, С. Лысика, В. Розина, И. Зевелева и В. Величко см.: Секьюрити. 1995. № 2. С. 3.

[46] Основные поправки опубликованы в: Бизнес и безопасность в России. 1999. № 2. С. 14–17.