Выбор стратегии реформ

Суверенитет России юридически был оформлен подписанием Беловежских соглашений в декабре 1991 года. Площадь нового независимого государства составила 17 млн кв. км, или 11,5% всей суши в мире. В России осталось 51% населения бывшего СССР, или 2,6% населения мира. Среди более 100 народов на долю русских приходится 81,5% россиян. Страна получила в наследство самую большую часть промышленности – около 62% основных производственных фондов СССР по состоянию на 1990 год. Последняя перепись, проводимая накануне распада СССР, зафиксировала, что сельское население составило лишь 27% всего населения РСФСР. Это весьма высокий показатель урбанизации[1].

К этому времени Россия находилась в тяжелейшем социально-экономическом кризисе, носившем системный характер. Национальный доход снизился более чем на 11%, валовой внутренний продукт – на 13, товарооборот – на 37, импорт – на 36%. Рубль перестал играть роль платежного средства, господствовал бартер, сложившиеся ранее хозяйственные связи были разорваны. В стране насчитывалось почти 2 млн безработных, что усиливало социальную напряженность[2].

В 1991 году дефицит бюджета СССР достигал 296 млрд рублей, или около 30% ВВП, по подсчетам Всемирного банка[3]. Дефицит бюджета покрывался за счет эмиссии, что вело к тотальному дефициту товаров, реализуемых по государственным ценам, и к стремительному росту цен на колхозных рынках. В стране действовало около двух десятков карточек на различные товары, но самих товаров не было. Жесточайший дефицит был буквально на всё – от мыла и хлеба до мяса и молока.

СССР был крупнейшим в мире импортером продовольствия. Резкое падение мировых цен на нефть в конце 1980-х годов и снижение ее добычи привели к острому валютному кризису. Государственный долг достиг огромных размеров: внешний – 76 млрд долларов, внутренний – 5,6 млрд долларов.

Золотовалютные запасы были исчерпаны, к концу 1991 года они составляли, по разным оценкам, от 18 до 25 млн долларов (по нынешним меркам это – капитализация небольшого российского банка), золотой запас страны равнялся 289 т (в 1917 году он составлял 1400 т). Зарубежные банки отказали в кредитах. Стране грозил голод.

Причинами системного кризиса были:

первая - крайне низкая продуктивность советского колхозного сельского хозяйства, необходимость закупать продовольствие за рубежом;

вторая - низкое качество выпускаемой продукции, неконкурентоспособность российских предприятий на мировом рынке;

третья - сырьевой характер экспорта, зависимость страны от мировых цен на нефть и газ, падение цен на которые привело к валютному кризису;

четвертая - непоследовательность реформ перестроечных лет, в ходе которых с государственных предприятий были фактически сняты ограничения на рост заработной платы без увеличения выпуска продукции;

пятая - неспособность государства собирать налоги в условиях всеобщего бартера;

шестая - стремление союзных и российских властей привлечь население на свою сторону путем увеличения различных социальных выплат;

седьмая - стремление российского руководства перевести под республиканскую юрисдикцию предприятия союзного подчинения, для чего перешедшим существенно снижали налоговое бремя. Как результат – огромный дефицит бюджета, расстройство финансов, экономический кризис.

Перед политической элитой России стояла задача выбора стратегии преодоления кризиса. Некотораяее часть – как правило, бывшие партийные функционеры – отрицала необходимость рыночных преобразований и выступала за сохранение социализма при частичной его модернизации. Эти политики и чиновники, привыкшие к немалым номенклатурным льготам и не желавшие их терять, не хотели признавать в качестве следствий советской административно-командной системы резкое отставание от развитых стран в уровне жизни населения, низкую производительность труда, огромную ресурсоемкость производства, отторжение достижений научно-технического прогресса. Такая позиция отражалась в статьях и выступлениях политиков-коммунистов Г. А. Зюганова, Н. И. Рыжкова, Е. К. Лигачева, в работах политэкономов социалистической ориентации А. В. Бузгалина, А. И. Колганова и других.

Но большая часть политической элиты выступала за преобразование неэффективной социалистической экономики в рыночную, основанную на частной собственности. Она осознала необходимость отмены государственного регулирования цен и директивных планов для предприятий, перехода к договорным рыночным отношениям, к конкуренции. Считалось, что государственное регулирование следовало сохранить только в форме определения общих «правил игры» (бухгалтерский учет, ставка налогообложения, трудовые отношения и т. п.), а также в отношении цен естественных монополий. Чтобы заработал рынок, предприятия перешли от бартера к денежным расчетам. В это время необходимо было как можно скорее оздоровить государственные финансы, устранить дефицит государственного бюджета и прекратить безудержную эмиссию денег.

Многие общественные и политические деятели, экономисты уже понимали, что государственная, фактически ничейная, собственность на землю и активы промышленных предприятий не стимулироваларачительное хозяйствование, эффективные инвестиции, подавляла стимулык внедрению инноваций. В ходе приватизации ее намеревались заменить на частную. Это вполне устраивало ту часть партийно-хозяйственной номенклатуры, которая рассчитывала поменять права руководителей предприятий на права полномочных собственников. В государственной собственности предполагалось оставить лишь некоторые предприятия (например, атомные электростанции), да и то преобразовав их в организационно-правовые формы, отвечавшие требованиям рынка.

Сторонники рыночных реформ были убеждены в том, что свободный рынок – благо для развития не только промышленности, сельского хозяйства и торговли, но и науки, культуры. Сами представители науки и культуры, разделявшие эти взгляды, отождествляли свободный рынок со свободой творчества. Было широко распространено убеждение, что именно свободная от государственного вмешательства экономика является основой демократии. Значительная часть политической элиты была едина в стремлении к демократии, котораявключала многопартийность, реальное разделение властей, правовое государство, то есть независимость суда, верховенство закона и равенство перед ним граждан. Органы власти предполагалось формировать путем конкурентных выборов, обеспечив политические и экономические права и свободы граждан – свободу слова, собраний, политических организаций. Предстояло радикально изменить законодательство, создать новые институты, без которых невозможны частная собственность и рынок.

Сторонники свободного рынка полагали, что он утвердится в России в течение короткого времени. Причем на первом этапе материальное положение население неизбежно ухудшится, но затем, как подсказывал опыт модернизации других стран, уровень жизни повысится, сформируется средний класс – гарант демократии и экономического прогресса.

Главное – выбрать правильную и реалистичную программу конкретных шагов по переходу к рынку. А по поводу темпов и характера перехода среди сторонников рыночных реформ были глубокие разногласия. Многие понимали, что либерализация цен в условиях жесточайшего дефицита продовольствия и товаров народного потребления приведет к взрывному скачку цен. Опасаясь социального взрыва, они призывали проводить реформы медленно и осторожно. Немалая часть советских экономистов и политиков старшего поколения считали, что рыночные реформы в принципе необходимы, но они должны носить эволюционный характер, сохранять высокую степень участия государства в экономике и значительную долю государственной собственности. Такие воззрения излагали экономисты Л. И. Абалкин, С. С. Шаталин, Д. К. Львов, О. Т. Богомолов, Ю. В. Яременко, Н. П. Шмелев, а также политики-государственники С. Ю. Глазьев, Ю. В. Скоков, А. Н. Вольский, С. А. Федоров, Ю. М. Лужков и другие. При этом не были даны ответы на вопросы: где взять средства, чтобы продолжать дотирование заниженных государственных цен на продовольствие? Как быть с неэффективными государственными инвестициями? Как разрешить валютный кризис? И вообще, не обернется ли такое промедление с реформами после нескольких лет «эволюционных» преобразований М. С. Горбачева голодом и бунтом – «бессмысленным и беспощадным»?

Советовать больному гангреной лечиться пилюлями от насморка глубоко аморально. Это порождает у него иллюзию о легком, способе избавления от опасной болезни, обрекает на страдания и смерть. Так и в случае тяжелого социально-экономического системного кризиса, поразившего нашу страну. Либерализация цен, сокращение госзаказа, уменьшение социальных выплат были чрезвычайно болезненными, но необходимыми мерами. Чтобы иметь шансы на успех, проводить их надо было решительно, не обрекая народ на долгие муки «эволюционного» перехода.

Это хорошо понимали профессионалы, которые трезво оценивали сложившуюся ситуацию, осознавали глубину пропасти, перед которой стояла страна. Они понимали необходимость экстраординарных, болезненных, но жизненно необходимых мер для выхода из кризиса. Так, за три дня до краха СССР, последовавшего за провалом августовского путча, министр экономики В.И. Щербаков докладывал президенту М.С. Горбачеву: «Страна ускоренными темпами втягивается в глубокий финансовый кризис и развал денежного обращения. Эти факторы в настоящее время в решающей степени определяют ухудшение экономической, социально-психологической и политической ситуации в стране. Более того, необходимо со всей определенностью подчеркнуть, что принимаемые меры по нормализации обстановки и выводу страны из экономического кризиса не будут иметь положительных результатов, если в кратчайший срок совместными действиями Союза ССР и суверенных республик не осуществить крупные меры, позволяющие кардинально изменить положение в области финансов и денежного обращения»[4].

На основании многовариантных расчетов, проведенных специалистами Министерства экономики СССР, Минфина СССР, Госбанка СССР и Госкомстата СССР независимо друг от друга, министр сделал вывод о том, что «по самым разным причинам, прежде всего связанным с нерешительностью в принятии непопулярных мер, боязнью ряда руководителей укрепления роли союзного правительства, низким уровнем скоординированности организационной и экономической работы между различными уровнями исполнительской власти и т. д., практические возможности реализации антикризисной Программы (постепенного перехода к рынку. – Ред.) уменьшаются с каждым днем… Непринятие крупных, радикальных антикризисных мер антиинфляционного характера, реализуемых в короткие (2–3 месяца) сроки и при высокой скоординированности действий всех уровней власти и управления, через 3–4 месяца сделает этот ход событий (либерализацию цен и денежную реформу рестрикционного характера. – Ред.) уже по отношению к 1992 году безальтернативным».

«Шоковая терапия»

Политика, с помощью которой планировалось быстро перейти к рыночной экономике, получила название «шоковая терапия». Она предполагала излечение от пороков социализма посредством жесткой бюджетной политики, при которой предприятия, лишенные государственных дотаций, вынуждены проводить рационализацию производства, избавляться от лишнего персонала, менять ассортимент и повышать качество продукции. Сокращениегосударственных расходов позволяло уменьшить дефицит бюджета, ограничить эмиссию денег и сделать рубли настоящими деньгами.

Результатом такой терапии должна была стать структурная перестройка экономики. Дж. Сакс так определил суть структурной перестройки: «В стране сформировалась очень нездоровая структура экономики. Огромное количество людей работает на экономически нежизнеспособных предприятиях и живет в экономически бесперспективных районах. В будущем должны произойти колоссальные изменения в существующих видах трудовой деятельности, если России суждено преодолеть кризис»[5].

Идеологами российских экономических реформ стали молодые экономисты, которые сформировались под воздействием либеральных рыночных теорий, разработанных для решения проблем стран Латинской Америки и Восточной Европы, вступавших на путь рыночных и демократических преобразований.

Вскоре после поражения ГКЧП госсекретарь РСФСР Г.Э. Бурбулис предложил малоизвестному в политике 35-летнему доктору экономических наук Е. Т. Гайдару создать рабочую группу по подготовке предложений о стратегии и тактике российских экономических реформ. Будучи директором Института экономической политики, Гайдар зарекомендовал себя как сторонник радикальных методов борьбы с инфляцией и бюджетным дефицитом. Он писал: «Время, когда экономику можно было стабилизировать без тяжелых непопулярных мер, ушло. Размораживать цены при нынешних темпах роста денежной массы страшно. Но это можно сделать разовым решением. Надо лишь крепко зажмуриться и прыгнуть в неизвестность»[6].

К разработке проекта экономических реформ были приглашены отечественные экономисты, разделявшие взгляды Гайдара, а также западные эксперты. Им предстояло проанализировать состояние экономики в целом и отдельных отраслей, оценить ситуацию в регионах, положение с продовольственными и товарными запасами, размеры внешнего и внутреннего дол¬га государства, последствия валютного кризиса.

Собранные данные свидетельствовали о том, что ситуация критическая. В представленной правительству справке о положении в некоторых регионах на середи¬ну ноября 1991 года говорилось: «Продажа мясопродуктов, масла животного, масла растительного, крупы, макаронных изделий, сахара, соли, спичек, табачных изделий, алкогольных напитков, мыла хозяйственного, туалетного и других производится в основном по талонам и по мере поступления этих товаров в торговую сеть. Отпуск хлеба и хлебобулочных изделий ограничен, реализация молокопродуктов – по мере их поступления – при наличии больших очередей и ограниченного времени торговли… Мясопродукты, которые не обеспечены ресурсами, реализуются из расчета 0,5 кг на человека в месяц. Срывают отгрузку мяса Белоруссия, Ростовская, Ульяновская области… Молоко имеется в продаже в течение не более часа. Масло животное продается по талонам из расчета 200 г на человека в месяц. Талоны не обеспечены ресурсами из-за недогруза Вологодской и Смоленской областями. Мукой в рознице не торгуют, она поступает только для хлебопечения. До конца года недостаток фондов на муку – 5 тыс. т. Хлебом торгуют с перебоями. Сахар отпускают по 1 кг в месяц на человека, талоны на него из-за недогруза заводов Украины с июня не отовариваются.

Нижегородская область. Мясопродуктами торгуют по талонам, на декабрь не хватает ресурсов. Молоком торгуют в течение 1 часа. Масло животное реализуется по талонам – 200 г на человека в месяц. Не хватает ресурсов. Растительное масло в продаже отсутствует, так как оно не отгружается поставщиками Краснодарского края, Украины, а также не поставляется по импорту… Отказывают в отгрузке Смоленская, Пензенская, Оренбургская, Тверская, Липецкая области, Республика Татарстан. Растительного масла в продаже нет, так как поставщики Волгоградской, Костромской, Саратовской областей и Краснодарского края не отгружают его. Сахар отсутствует в продаже. Срывают его отгрузки заводы Курской и Воронежской областей. Хлебом торгуют с перебоями при наличии больших очередей. Не хватает муки на хлебопечение в объеме 15 тыс. т»[7].

Валовой сбор зерна сократился на 24%, а его государственные закупки – на 34%. Поставки из зерновых регионов страны резко уменьшились. Богатые зерном области, ссылаясь на множество причин, отказывались отгружать хлеб Центру, Уралу и Северо-Западу. Из-за паралича административного управления продовольственное снабжение оказалось практически разрушенным. Так, в январе 1992 года продовольственного зерна (без импорта) имелось около 3 млн т, а потребность в нем превышала 5 млн т в месяц. В 60 из 89 российских регионов запасов зерна не было вообще, мука вырабатывалась только «с колес» – немедленно перерабатывалось поступавшее по импорту зерно. По расчетам, минимальный импорт зерна для этого должен был составлять около 3 млн т в месяц. По оценкам Росхлебопродукта, дефицит зерна в расчете на полугодие достиг 17,4 млн т, что по стоимости превышало 3 млрд долларов[8].

Средства на эти закупки зерна давал экспорт нефти. СССР прочно «сидел на нефтяной игле». Падение мировых цен на нефть с 1986 по 1991 год ввергло страну в валютный кризис – валюты для закупки продовольствия за рубежом не было. Ситуация не изменилась с распадом СССР, перед российским правительством стояла та же проблема, что и перед союзным: где взять валюту на импорт зерна? Суда ожидали загрузки зерном в иностранных портах, поскольку не было валюты, чтобы расплатиться за фрахт. Расчеты группы Гайдара показывали, что, даже если средне¬месячное потребление зерна сократится по сравнению с 1990 годом на 20%, хлеба хватит только до середи¬ны февраля 1992 года, зимой 1991/1992 года стране грозил голод.

Состояние золотовалютных резервов, доставшихся России от СССР, было плачевным. За 1989–1991 годы из СССР было вывезено более 100 т золота. К концу 1991 года его запасыупали до беспрецедентно низкой от¬метки – 289,6 т – и не могли покрыть даже самые неотложные потребности. В конце октября 1991 года ликвидные валютные ресурсы были полностью исчерпаны, поэтому Внешэкономбанк СССР был вынужден приостановить все платежи за границу, за исключением платежей по обслуживанию внешнего долга.

Огромный внешний долг и политические риски не позволяли надеяться на получение Россией кредитов от западных банков. Был шанс получить политически обусловленные кредиты от правительств западных стран, но только при условии выполнения реальной программы преодоления кризиса.

Осенью 1991 года в разряд дефицитных перешли практически все виды продукции. Существенно выросли денежные показатели: прибыль предприятий в номинальном исчислении – в 1,9 раза, денежные доходы населения – в 2 раза, выпуск денег в обращение – в 4,4 раза. При такой денежной накачке полки магазинов, торговавших по государственным ценам, опустели вовсе, в продаже остался только уксус. Потребительские цены на рынках подскочили в несколько раз.

Товарные запасы в розничной торговле сократились до рекордно низкой величины. Соотношение денежных сбережений населения и товарных запасов выросло в 5 раз по сравнению с 1970 годом и более чем в 2 раза по сравнению с 1985 годом. Эти «принудительные» сбережения не были обеспечены товарами – значит, рубли, в которых они выражались, были всего лишь резаной бумагой. Подавляющее большинство россиян этого не понимало. И до сих пор не понимает.

Российское правительство было вынуждено пойти на сокращение импорта фуражного зерна и соответственно на уменьшение поголовья скота, ужесточение расходов бюджета. Центральный банк России стал контролировать денежный оборот на территории страны.

Второй шаг по предотвращению угрозы обострения продовольственного кризиса – получение западных кредитов и заключение соглашений на поставку зерна. Переговоры были чрезвычайно сложными, поскольку западные страны опасались, что ставшие самостоятельными бывшие союзные республики откажутся от выплаты долгов СССР, повторив опыт большевиков 1917 года с долгами царского правительства. Российское правительство, подключившись к переговорам с представителями Парижского клуба – главного кредитора, в ноябре 1991 года согласилось на трудноисполнимые условия, принятые Комитетом по оперативному управлению экономикой СССР и Межреспубликанским экономическим комитетом СССР. Угроза продовольственной катастрофы не оставила выбора: Россия при¬няла обязательство о солидарной ответственности бывших со¬ветских республик за долги СССР, хотя заведомо было известно, что другие республики платить по долгам не будут. Таким образом удалось организовать поставку зерна в долг. Но это давало лишь временную передышку, необходимо было решить проблему продовольственного обеспечения на длительную перспективу.

Исходя из опыта других стран и анализа российских реалий, группа Гайдара считала необходимым:

– отпустить (либерализовать) цены, то есть отказаться от государственного их регулирования и предоставить товаропроизводителям право устанавливать их самостоятельно. Это позволяло надеяться на отказ от бартера и восстановление рублевых расчетов;

– либерализовать внешнюю торговлю, чтобы облегчить наполнение рынка товарами;

– ограничить рост цен, отказавшись от эмиссионной накачки экономики, для чего сократить государственные расходы и свести к минимуму дефицит бюджета;

– приступить к приватизации государственной собственности, то есть передать ее в собственность граждан, способствуя тем самым становлению экономически более эффективной частной собственности. Приватизация позволила бы ослабить социальную напряженность и прекратить бюджетное финансирование убыточных государственных предприятий после передачи их новым владельцам.

Сторонники «шоковой терапии» осознавали сложность задачи. С одной стороны, сократить государственные, в том числе социальные, расходы означало вызвать протесты и населения, и руководителей предприятий, привыкших к госзаказам. С другой – даже при формально свободных ценах государственные предприятия будут слабо реагировать на рыночные стимулы, так как их менеджмент не нацелен на рост прибыли. А на проведение приватизации, развитие институтов частной собственности, обеспечение га¬рантий ее неприкосновенности требуется немало времени.

С учетом засилья бартера, разрыва хозяйственных связей, огромного дефицита государственного бюджета цены надо было отпускать единовременно. Просчитывалась и инфляция, ожидаемая в результате либерализации цен. Обычно масштаб первоначального скачка цен оценивают, считая, что «денежное поведение» населения не изменится. Группа Гайдара взяла за основу период относи¬тельной стабильности начала 1980-х годов и сумми¬ровала «аномальные» денежные накопления второй по¬ловины 1980-х – 1991 года, когда доля вынуж¬денных сбережений резко возросла.

Используя такую методику расчетов, она пришла к выводу: если бы либе¬рализация цен была проведена в конце 1990 года, то цены подскочили бы примерно на 60%. Но с учетом событий 1991 года – Павловская денежная реформа (январь), административное повышение цен (апрель), рост номинальных денежных доходов, возраставшая нервозность людей, подстегивае¬мых слухами о новых денежных реформах, – оценка прогнозируемого первичного скачка цен колебалась в пределах 200–250%. Вполне реальной была угроза гиперинфляции, когда деньги обесцениваются так быстро, что даже в условиях рынка товаропроизводители отказываются их принимать. Но другого пути не было.

Брали в расчет и то, что возможности реформаторов ограничены. На территории распадавшегося СССР имела хождение общая денежная единица – рубль, эмиссию которой могли осуществлять еще 14 незави¬симых друг от друга республиканских центральных банков. Они были вправе запустить в обращение любую массу денег, бесконтрольно кредитовать свои предприятия – значит, России грозил «импорт» инфляции. Ведь препятствий для наличного и безналичного рублевого обращения на территории бывшего СССР не было.

Чтобы прекратить эту порочную практику, нужно было ввести национальную – российскую – валюту, но для этого требовался как минимум год. Поэтому для начала была изменена система безналичных расчетов таким образом, чтобы избыточная рублевая масса из других бывших союзных республик не «переливалась» на российский рынок. Их центральные банки были переведены на корреспондентские счета, введен новый режим учета платежей. На эту сложную операцию тоже ушло несколько месяцев.

Острейший экономический кризис, деградация системы административного управления, угроза гиперинфляции нарастали на фоне политического кризиса, приведшего к дезинтеграции Советского Союза. Поэтому выбор стратегии рыночных реформ в посткоммунистической России формулировался не как альтернатива «шоковой терапии» или «эволюционных» преобразований, а как вынужденная стратегия для предотвращения голода, хаоса, гражданской войны.

Теперь, когда этот переломный момент российской истории оказался в прошлом, находится много желающих сообщить миру о якобы упущенной возможности более «мягкого» пути вхождения России в рынок, то есть предварительного создания рыночных институтов. Эти люди не знают или «забывают» дилемму тех месяцев:

– или спасти страну от голода и тотального дефицита, блокировавшего работу всех отраслей народного хозяйства, дать возможность производителям продавать их продукцию по той цене, по которой она может быть реализована на рынке;

– или послать вооруженные отряды в деревню, на предприятия, чтобы заставить их под дулом пистолета сдавать продовольствие и промышленные товары по государственным ценам в обмен на «деревянные» рубли. Большевики в годы «военного коммунизма» пытались это сделать, но вынуждены были признать поражение и перейти к НЭПу.

Тот, кто рассуждает о возможности государственного принуждения в условиях краха советских институтов, о продолжении государственного регулирования цен на все и вся, не понимают ситуацию того времени и не хотят делать выводы из уроков истории.

Реформаторам было ясно, что рыночные реформы в России обречены на неудачу, если не удастся провести массовую приватизацию государственной собственности. До тех пор пока у имущества не появятся рачительные хозяева, лично заинтересованные в его сохранении и приумножении, граждане обречены жить в разбитых домах и пользоваться низкокачественными товарами и услугами. Без приватизации государственных и муниципальных предприятий нельзя рассчитывать на повышение эффективности капиталовложений, на рост объемов и качества продукции, на внедрение высоких технологий, а значит, и на рост жизненного уровня россиян.

Вопрос о последовательности, что сначала – приватизация, а потом либерализация цен или наоборот – сродни вопросу о курице и яйце. Трудно представить себе частный магазин, торгующий себе в убыток по государственным ценам, но также трудно представить, что государственное предприятие, сидящее на дотациях, будет вести себя по-рыночному в условиях свободных цен. Жизнь решила этот вопрос: сначала были либерализованы цены, и только потом развернулась массовая приватизация.

При выработке плана реформ было понятно, что приватизация квартир, дачных участков и садовых домиков пройдет относительно безболезненно. Хотя, как показывали опросы, многие горожане, согласные приватизировать квартиры, не хотели брать коллективную ответственность за содержание всего дома, по-прежнему рассчитывая на опеку государства.

Трудности ожидались и с передачей в частную собственность земель колхозов и совхозов. Можно было разделить на бумаге общее имущество и землю колхоза на паи, но трудно было сделать это в натуре. Ведь различались местонахождение и плодородие конкретных участков земли, техническое состояние тракторов и т. п.

Но самые большие проблемы были с приватизацией государственных и муниципальных предприятий. Легальный частный сектор, зародившийся в последние годы перестройки, был еще чрезвычайно слаб. Его легитимность подвергалась сомнению, в сознании людей предприниматели были тесно связаны с «теневой» экономикой. Это могло вызвать у населения отторжение самой идеи приватизации. Проблематично было и привлечение иностранных инвесторов: многие россияне увидели бы в этом «распродажу Родины», а сами западные фирмы из-за высоких политических рисков опасались бы вкладывать средства в России.

Исходя из этого на первом этапе приватизация предприятий могла проводиться только в политически приемлемой форме «дележа» их активов между всеми гражданами страны. Это заведомо усложняло переход контроля над приватизированными предприятиями в руки эффективных собственников, способных наладить прибыльное производство пользующихся спросом товаров. Но политические реалии того времени не позволяли идти иным путем.

Нужно было попытаться учесть интересы разных социальных групп, понимая, что возникнет конфликт интересов коллектива предприятия, его директора, местной администрации, прочих лиц, желающих участвовать в приватизации. Рассматривались механизмы поиска компромиссов.

России предстояло пройти через самую большую по масштабам и самую сложную по исполнению в истории человечества привати¬зационную программу. Чтобы оценить масштабы задач по приватизации российской промышленности, напомним, что на приватизацию одного крупного предприятия в Великобритании в период реформ правительства М. Тэтчер уходило в среднем 6 лет. России же предстояло приватизировать десятки тысяч предприятий за несколько лет.

При реализации «шоковой терапии» предполагалось: в 3 раза снизитьассигнования на закупку вооружений, на капиталовложения, особенно в аграрную сферу; ограничить финансиро¬вание социальной сферы реальными доходами бюджета; вместо налога с оборота ввести предельно высокий налог на добавлен¬ную стоимость (28%). Эти жесткие меры представлялись реформаторам необходимыми для того, чтобы избежать гиперинфляции, преодолеть бюджетный дефицит, послать импульс для запуска рыночной экономики.

В сентябре – октябре 1991 года группа Е. Т. Гайдара пришла к выводу, что ситуация безжалостно диктует предельно конфликтный, рискованный сценарий старта рыночных преобра¬зований, который должен быть реализован за короткое время. При этом авторы проекта предвидели, что повлиять на ход реформ могут факторы, нарушающие намеченную программу и находящиеся вне контроля прави¬тельства. Были сформулированы:

программа-минимум:

1. запустить рыночные механизмы, перевести скрытую инфляцию (дефицит) в открытую;

2. предотвратить развал рублевого денежного обращения, вернуть рублю роль средства платежа;

3. преодолеть кризис снабжения городов продовольствием;

4. начать формирование рыночных институтов;

программа-максимум:

1. проводить жесткую бюджетную и денежную политику, позволяющую преодолеть инфляционную инерцию
и стабилизировать цены в возможно короткий срок;

2. создать предпосылки для структурной перестройки промышленности и сельского хозяйства;

3. заложить основы будущего подъема российской экономики.

Правительство реформ

В октябре 1991 года Е. Т. Гайдар изложил результаты исследований Б. Н. Ельцину. На VСъезде народных депутатов РСФСР (29–30 октября 1991 года) Ельцин заявил о переходе к решительному реформированию экономики. Российское правительство провозгласило программу радикальных рыночных реформ, цель которой – полный слом плановой системы и командных методов руководства экономикой, переход к конкурентному рынку. В отличие от программы «500 дней» сроки реализации новой программы не устанавливались, но из доклада президента было ясно, что основные меры должны быть реализованы в 1992 году.

В силу масштабности преобразований президент заявил о своей готовности лично возглавить правительство и запросил у съезда согласия на предоставление дополнительных полномочий, которые позволяли изменять структуру высших органов исполнительной власти (с последующим утверждением Верховным Советом), определять персональный состав правительства. Эти полномочия были ему предоставлены до декабря 1992 года.

Первоначально Е. Т. Гайдару отводилась роль экономического советника Б. Н. Ельцина. Однако Указом Президента РСФСР от 5 ноября 1991 года первым вице-премьером был назначен Г. Э. Бурбулис, первым вице-пре¬мьером и министром экономики и финансов – Е. Т. Гайдар, вице-премьером, министром труда и социальной защиты – А. Н. Шохин, председателем Государственного комитета по управлению государственным имуществом – А. Б. Чубайс.

Состав первого российского правительства конца 1991 года, которое получило название «правительство реформ», был достаточно разнородным. Одну его часть представляли профессиональные экономисты, пришедшие из науки, – Е. Т. Гайдар, А. Н. Шохин, А. Б. Чубайс, П. О. Авен, Б. Г. Салтыков, В. В. Данилов-Данильян, В. М. Машиц, В. Н. Хлыстун, А. А. Нечаев. Вторую – те, кто работалв правительстве РСФСР: В. Б. Булгак, В. Ефимов, Л. С. Чешинский. Третью группу составляли главы и их заместители бывших союзных ми¬нистерств: Госснаба – С. И. Анисимов, Министерства путей сообщения – Г. М. Фадеев, Минфина – В. В. Барчук. Четвертую – депутаты Верховного Совета РСФСР Г. Э. Бурбулис, Э. А. Памфилова и Н. Ф. Федоров.

Идеология предстоящих рыночных реформ была отражена в двух правительственных документах: «Стратегия России в переходный период» и «Ближайшие экономические перспективы России». В первом определялся принципиальный курс на экономическую независимость российского государства со всеми признаками самостоятельности: устойчивая и конвертируемая национальная валюта, налоговая система, бюджет, пограничные и таможенные службы, эффективная денежная система, национальный банк. Во втором документе конкретизировались условия, которые позволят проводить реформы и обеспечить их успех: Россия должна обрести независимость в экономической сфере, объявить о том, что ей принадлежит вся государственная собственность, расположенная на ее территории, перейти в расчетах между бывшими союзными республиками на мировые цены, объявить себя преемником СССР и взять на себя обязательство по погашению его государственного долга.

Советское экономическое наследие

Россия получила в наследство от СССР чрезвычайно энергоемкую и материалоемкую промышленность, отсталое колхозное сельское хозяйство. По объемам добычи угля, выплавке стали, производству электроэнергии СССР сравнялся с США. Но отсутствие конкуренции привело к тому, что производительность труда на отечественных предприятиях была катастрофически низкой. При одном и том же объеме производимой продукции на союзных предприятиях трудилось рабочих и служащих намного больше, чем на предприятиях западных стран. Низким был и уровень зарплаты. Качество отечественной продукции не шло ни в какое сравнение с качеством импортной. Даже в космической отрасли и производстве вооружений, где СССР добился несомненных успехов, фактическая трудоемкость изделий была в несколько раз выше, чем у зарубежных аналогов. Ожидать, что при либерализации импорта российские предприятия легко выдержат конкуренцию на мировом рынке, не приходилось.

Еще хуже дела обстояли в сельском хозяйстве. Социалистическая индустриализация была проведена за счет ограбления деревни и повторного закрепощения крестьян. Из деревни правдами и неправдами в города уезжала молодежь. Оставшиеся жители были лишены стимулов к производительному труду, работали за галочки трудодней. Переход на денежную оплату, масштабные государственные инвестиции не изменили положения. Урожайность в социалистическом сельском хозяйстве была низкой, по надоям от одной коровы мы в 2 раза отставали от фермеров Канады и Нидерландов.

Экономика РСФСР характеризовалась гипертрофированным развитием отраслей тяже¬лой промышленности. На производство средств производства приходилось 75%, предметов по¬требления – 25%. В машиностроении доля предприятий ВПК достигала 60%. При этом Россия обладала богатым и разнообразным природно-ресурснымпотен¬циалом. При рациональном использовании его можно было бы удовлетворить большую часть собственных производственных и инвестиционных потребностей в сырье, материалах, топливе и энер¬гии, этот потенциал мог бы служить источником внешних товарных и валютных поступлений. На территории России были расположены четыре из шести главных баз черной металлургии бывшего СССР, крупнейшие сырьевые базы.

В РСФСР основных производственных фондов приходилось на душу на¬селения 128% союзного уровня, непроизводственных – 122%. Объем национального дохода на одного человека был на 20% больше, чем в среднем по СССР. В Советском Союзе за счет централизованного перераспределения зна¬чительная часть национального дохода уходила в другие регионы республики. Так, в 1990 году доля РСФСР в общем объеме на¬ционального дохода, поступившего в порядке перераспределения в другие союзные республики, со¬ставила 68%[9].

К 1991 году в РСФСР заготовлялось около 330 млн куб. м древесины, во всех других республиках, вместе взятых, – 36 млн[10]. Удельный вес РСФСР в общесоюзной добыче составлял: нефти – 92%, меди – 59, природного газа – 76, молибдена – 54, угля – 57, сурьмы – 62, железной руды – 46, асбеста – 80, бокситов – около 64, апатитов и алмазов – 100, руд никеля и вольфрама – свыше 90, в производстве цемента – 60, олова – 98,5, минеральных удобре¬ний – 63%. А собственной добычи руд марганца и хрома в России не было, при этом российские предприятия потребляли 55% марганца и 37% хрома от общего их количества, производимого в СССР[11].

Электроэнергии на душу населения в РСФСР производилось на 22% больше, чем в среднем в СССР. Республика поставляла часть производимой электроэнергии на Украину, в Белоруссию, Грузию и другие регионы. Вместе с тем обеспечить народ¬ное хозяйство РСФСР электроэнергией удавалось с большим напряжением. К началу 1990-х годов в энергосистемах 30 крупных городов (Ленинград, Владивосток, Хабаровск, Ростов и др.) практически были исчерпаны все резервы. Треть оборудования всех электростанций выработала нормативный ресурс и нуждалась в реконструкции, требо¬валась замена 60% турбин тепловых электростанций.

Из других республик в Россию ввозилось примерно 8% потребляемой продукции, а вывозилось менее 9% производимой продукции, доля ввоза-вывоза была в 2–3 раза ниже, чем в других республиках[12]. И все же развал СССР оказался очень болезненным для экономики России. Промышленность и сельское хозяйство СССР структурировались в масштабе всего Союза. Предприятия, в том числе около 50 тыс. крупных, были расположены на территории всех союзных республик, тесно связаны административно и технологически, вели взаимные поставки. Они обеспечивали добычу или производство важнейшей продукции товаров, ее транспортировку и потребление без учета респуб¬ликанских границ. Распад СССР усилил их дезинтеграцию.

Так, свыше по¬ловины из 80 млн т добываемого в СССР экибастузского угля поставлялось на Урал – в Челябинскую и Свердловскую области на более чем 20 электростанций. Значительная часть вырабатываемой ими электроэнергии поступала в Северный Казахстан. Производственное объединение «Мангышлак» около 14 млн т нефти поставляло в Самару. Сибирская нефть в объеме примерно 12 млн т шла на Павлодарский и Чимкентский нефтеперерабатывающие заводы. Днепропет¬ровский металлургический комбинат производил все колесные спецпрофили для российской автомобильной промышленности[13].

В РСФСР добывалось 92% всей нефти, и по ее территории проходили основные транс¬портные коммуникации (трубопроводные и железнодорожные). Но нефтепромысловое оборудование производилось в Азербайджане, на Украине, в Грузии и Эстонии. После распада СССР повсеместно возникли барьеры при перемещении товаров между республиками. Стали перекрываться нефте- и газопроводы, отключаться электроэнер¬гия, сокращаться производство поставляемой в соседние республики продукции, нарушаться хо¬зяйственные связи. В 1992 году Азербайджан снизил на треть объем традиционных поставок. Предприятия Украины вообще перестали поставлять трубы и кабель.

За пределами России остались почти все производители магистральных тепловозов, электровозов, вагонов электропоездов, кранов на пневмоколесном ходу, силовых трансформаторов, профи¬лей проката для колес всех автомобилей, тракторов, многих видов продукции радиоэлектроники. Сузились транспортные связи со странами Запада, так как все пограничные железнодорожные перевалочные станции и большинство крупных торговых портов оказались на территории других республик – теперь суверенных государств. Им отошла и большая часть при¬писанного к портам торгового флота. Разрыв каждой из сложившихся связей нанес существенный урон многим отраслям единого прежде хозяйства.

Россия должна была поддержать регионы с высокотехнологичными производствами, которые долгие годы были ориентированы на выпуск воору¬жений, а в условиях свертывания госзаказов и общей линии на демилитаризацию, начатой еще союзным руководством, оказались обреченными на прогрессирующее угасание.

Россия была на последнем месте в СССР по доле расходов на социальное развитие в используемом национальном доходе[14]. Многие ее регионы с высоким удельным весом добывающих отраслей удовлетворяли ранее союзную потребность в ресурсах, но не способны были обеспечить себя потре¬бительскими товарами, поэтому в условиях дефицита находились в худшем положении, чем регионы, ориентированные на производство потребительских товаров.

Первые шаги реформ

Рыночные реформы в России начались 2 января 1992 года. Первым шагом стал Указ Президента РФ «О мерах по либерализации цен» от 3 декабря 1991 года № 29. Он предписывал со 2 января 1992 года перейти в основном на применение свободных (рыночных) цен и тарифов, складывавшихся под влиянием спроса и предложения, на продукцию производственно-технического назначения, товары народного потребления, работы и услуги. Государственные закупки сельскохозяйственной продукции также полагалось производить по рыночным ценам.

Государственные регулируемые цены (тарифы) для предприятий и организаций независимо от формы собственности, сохранялись только на ограниченный круг продукции производственно-технического назначения основных потребительских товаров и услуг (электроэнергия, нефть, газ, моторное и котельное топливо, керосин, драгоценные металлы, перевозки грузов всеми видами транспорта, услуги связи, некоторые виды хлеба, молочные изделия).

Рынок, необходимость перехода к которому обсуждалась годами, вводился одним актом, полностью разрушающим основы административно-командной, планово-распределительной системы. Либерализация цен открывала дорогу предпринимательской активности в торговле, промышленности, сельском хозяйстве. Действительно, трудно представить себе частный магазин, который торгует себе в убыток по государственным ценам. Иное дело – в условиях рыночного ценообразования. Открывались перспективы для развития эффективной частной собственности.

К важным правовым документам «шоковой терапии» следует отнести и Указ Президента РФ «О свободе торговли» от 29 января 1992 года № 65. Он ликвидировал монополию государства на торговлю, предоставив предприятиям независимо от форм собственности, а также гражданам право заниматься торговлей, посреднической и закупочной деятельностью (в том числе за наличный расчет) без специальных разрешений, за исключением торговли оружием, боеприпасами, взрывчатыми, ядовитыми и радиоактивными веществами, наркотиками, лекарственными средствами.

Указ устанавливал, что товары, ввозимые гражданами на территорию России или пересылаемые в их адрес, таможенными пошлинами облагаются. Предприятия и граждане получили право торговать (в том числе с рук, лотков и автомашин) в любых удобных для них местах, за исключением проезжей части улиц, станций метрополитена и территорий, прилегающих к зданиям государственных органов власти и управления.

Первоначальная программа реформ была рассчитана на короткий срок. Действительно, за несколько месяцев экономическая ситуация в стране радикально изменилась. Была устранена угроза голода, паралича транспортных и энергетических систем. За полгода – с ноября 1991 года по май 1992 года – были сформированы политические и экономические предпосылки развития капитализма в России. Вместе с тем в стране еще отсутствовали рыночные институты, к концу 1991 года только начинала разрабатываться законодательная база рыночной экономики, население и менеджмент предприятий не обладали навыками рыночного поведения, в экономике доминировала государственная собственность, крайне высокой была монополизация промышленности.

В феврале 1992 года правительство опубликовало меморандум об экономической политике на 1992 год. В нем отмечалось, что в январе было освобождено примерно 90% потребительских цен и примерно 80% цен на продукцию производственного назначения, к марту намечалось снять оставшиеся административные ограничения цен на потребительские товары и услуги. Признавалось целесообразным немедленно освободить цены на энергоносители. При этом прогнозировался очередной виток инфляции на 50–70%.

Результаты либерализации цен

К концу 1992 года был преодолен товарный дефицит, что стало важнейшим результатом либерализации цен. Уже к середине года для большинства граждан проблема была не в том, где найти товар, а в том, где взять деньги для его покупки.

Для сокращения бюджетного дефицита были снижены прямые субсидии предприятиям, сокращены или вовсе аннулированы госзаказы предприятиям ВПК, приняты также другие меры по сокращению государственного вмешательства в экономику. В результатемногие предприятия и колхозы стали убыточными, неплатежеспособными, оказывались перед реальной угрозой банкротства. Вполне естественно, что образовались группы интересов, выступавшие против таких мер. Реформировать предприятия было трудно и долго, часто невозможно, а добиться возобновления государственных субсидий и заказов казалось легкодостижимой целью. В Верховном Совете РФ из членов фракций директоров, аграриев и коммунистов вскоре сформировалась мощная оппозиция «правительству реформ».

Можно было понять директоров оборонных предприятий, особенно градообразующих. Сокращение госзаказа обрекало их работников на безработицу, а руководителей – на потерю привилегированного статуса. Трудности предприятия эхом отзывались на экономике всего города. Директора готовы были на все, чтобы вернуться к старым порядкам.

Но интересы населения в целом, напротив, требовали уменьшения дефицита государственного бюджета, прекращения избыточной эмиссии денег и, как следствие, снижения губительной для народного хозяйства инфляции. А это означало сокращение госрасходов, в том числе на вооружение. Аналогичный конфликт местных интересов с интересами всего народа наблюдался у председателей колхозов, у глав местных администраций, у депутатов Советов.

Недавно созданные налоговые инспекции, вынужденные работать в непривычных рыночных условиях, не могли собрать налоги в запланированном объеме. Несмотря на резкое сокращение государственных расходов, преодолеть дефицит бюджета не удавалось. Для его покрытия правительство вынуждено было брать кредиты у Центрального банка, что вело к увеличению денежной массы. Это подстегивало инфляцию, ставшую символом 1992 года.

С ростом цен покупательная способность рубля и возможности населения приобретать товары снизились. К концу 1992 года цены на яйца выросли на 1900%, на мыло – на 3100, на табак – на 3600, на хлеб – на 4300%. Средняя зарплата увеличилась в 12 раз, а процент по вкладам в банках по-прежнему составлял 5%. Это означало резкое обесценение сбережений россиян. До либерализации цен доллар формально стоил чуть больше 1 рубля, но его невозможно было купить ни за какие деньги. К концу 1992 года вовсю работали обменные пункты, доллар стоил около 415 рублей[15].

Оппозиция обвиняла «правительство реформ» в том, что оно неудовлетворительно проводит реформы в части социальной защиты граждан, инвестиционной, промышленной и аграрной политики. Однако Б. Н. Ельцин, понимая истоки конфликта интересов, поддерживал правительство. Выступая на VI Съезде народных депутатов (апрель 1992 года) с докладом о ходе экономических реформ, он подтвердил, что правительство намерено продолжать свой курс, несмотря на противодействие консервативных сил. Реформы, сказал он, дают результаты и негативные, и позитивные. Перед руководством России определились два варианта действий: первый – введение в стране чрезвычайного положения, второй – радикальные реформы. «Мы держим курс на реформы!» – заявил он.

17 июля 1992 года «Российская газета» опубликовала правительственную Программу углубления реформ, главный тезис которой сводился к форсированному созданию рыночного хозяйства на основе предпринимательства и конкуренции. Оппозиция встретила это заявление в штыки. Реформы все более попадали в зависимость от политической конъюнктуры. Конфликт с новой силой разгорелся в июле – августе 1992 года, когда проблема неплатежеспособности предприятий приобрела особую остроту. Даже самые процветавшие столкнулись с тем, что их доходы не покрывали расходов. К 1 июля сумма взаимных неплатежей достигла 2 трлн рублей[16].

Правительство наметило программу борьбы с неплатежами. Главный способ заставить предприятия реформироваться, сокращать издержки и повышать доходы виделся в сокращении дешевых кредитов Центробанка, поскольку практика использования кредитов для покрытия долгов оборачивалась лишь новыми витками инфляции. Против такой политики выступила оппозиция, обвинив Гайдара в том, что отмена кредитования предприятий ведет к их банкротству, к экономическому краху целых отраслей, к массовой безработице и социальному взрыву. Под ее нажимом Верховный Совет обязал Центральный банк продолжить льготное кредитование предприятий.

28 июля председатель Центрального банка В. В. Геращенко отдал распоряжение о предоставлении большого объема дешевых кредитов предприятиям. Кредитная политика Центробанка по воле Верховного Совета нанесла удар по политике «правительства реформ».Ликвидировать взаимные неплатежи эти кредиты не помогли, но за счет роста денежной массы была раскручена спираль инфляции.

«Шоковая терапия», предполагавшая резкое снижение и жесткое регулирование темпов роста денежной массы и сдерживание тем самым инфляции, не состоялась. Слета 1992 года среднемесячные темпы роста денежной массы подскочили с 11,4 до 28%[17]. Началось падение курса рубля. Преодоление дефицита бюджета и финансово-денежная стабилизация оказались неразрешимой задачей. И все же, несмотря на критику правительства со стороны оппозиции и ослабление поддержки его со стороны населения, оно продолжало курс на создание рыночной экономики.

Чековая приватизация

Массовую приватизацию квартир, садовых домиков, земельных участков было решено проводить по схемам, отличным от схем приватизации предприятий, на основании специально разработанного законодательства. Бесплатная приватизация квартир началась уже с осени 1991 года. Даже такое выгодное дело, как принятие от государства гражданином в собственность дорогой квартиры, натолкнулось на сопротивление. Так, по данным Росстата, к 2006 году было приватизировано около 60% жилого фонда, в Москве – 75%.

Еще более трудной была массовая приватизация государственных и муниципальных предприятий. Успех зависел от того, как быстро удастся разгрести завалы номенклатурной приватизации. Нелегальное или полулегальное присвоение госсобственности приобрело массовый характер еще в годы перестройки. В 1989 году союзное законодательство разрешило аренду трудовыми коллективами государственных предприятий и приобретение их активов за счет прибыли. Так как совладельцами таких выкупленных активов считались только работавшие на предприятии, то «права собственности» у них были весьма условными. Фактически контроль над предприятиями получали их руководители. Но и у них не было реальных прав совершать сделки купли-продажи активов, им мешал коллектив арендаторов. Поэтому директора путем нехитрых манипуляций с ценами перекачивали оборотные средства предприятий на счета посреднических кооперативов, открытых на родственников. А коллектив арендаторов подкупали необоснованным увеличением зарплат, что приближало себестоимость выпускаемой продукции к цене реализации. В итоге ставшие самостоятельными арендные предприятия не только не получили ожидаемого роста прибыли, но вскоре оказывались неплатежеспособными.

В декабре 1990 года уже российский Закон «О предприятиях и предпринимательской деятельности"разрешил индивидуальную предпринимательскую деятельность и создание частных предприятий. Открылась возможность создавать акционерные общества, вкладами в которые служили активы госпредприятий и такие нематериальные активы, как «знания и опыт директора». К концу 1991 года в России уже насчитывалось 3076 ассоциаций, 227 концернов, 123 консорциума[18]. Таким образом, еще до начала массовой приватизации значительная часть «общенародной» собственности перешла в руки хозяйственной номенклатуры. Госкомимущество активно решало задачу возвращения этой собственности государству для ее приватизации по закону.

В марте 1992 года началась «малая приватизация» – продажа с аукционов магазинов, прачечных, аптек и других предприятий сферы обслуживания. Процесс длился долго, к началу 1996 года около 84% мелких предприятий перешло в частную собственность[19].

Концепция массовой приватизации промышленных предприятий базировалась на принятых Верховным Советом РСФСР 3 июля 1991 года законах «О приватизации государственных и муниципальных предприятий» и «Об именных приватизационных счетах и вкладах». 14 августа 1992 года Указом Президента РФ «О введении в действие системы приватизационных чеков в Российской Федерации»№ 914 безналичные приватизационные вклады были заменены на бумажные приватизационные чеки, что позволяло ускорить и облегчить приватизацию. Бесплатной раздаче подлежала только часть госсобственности, остальное предполагалось в будущем приватизировать за деньги.

В конечном счете, была выбрана следующая схема приватизации:

– закрепление прав всех граждан России на приватизируемое имущество;

– акцент на создание приватизационных коалиций, позволяющих стимулировать массовый приватизационный процесс снизу;

– учет интересов тех социальных групп и политических сил, которые способны парализовать приватизацию, если не найдут в ней своего места (трудовые коллективы, руководители предпри¬ятий, региональные органы власти и т. д.);

– широкое использование универсальных процедур и стандартных правил с тем, чтобы ограничить зависимость процесса приватизации от индивидуальных решений, а значит, и от возможных злоупотреблений со стороны аппарата управления;

– отказ от попыток реструктуризации предприятий до того, как будет изменена форма собственности.

Согласно Указу № 914 каждый гражданин России получал приватизационный чек, дающий право на участие в приватизации государственных предприятий. Квартиры и земля подлежали приватизации по иным схемам. Номинал чека составлял 10 тыс. неденоминированных рублей – цифра условная, принятая для облегчения расчетов при проведении аукционов. Эта сумма поначалу казалась достаточно большой, но, как гласит старая пословица, «рынок цену знает». Большинство граждан не ощущало потребности быть собственниками акций предприятий. Текущие потребности для них были важнее обещанных в будущем дивидендов. Люди предпочитали продать чеки (а позже – купленные на них акции) по цене, предлагаемой скупщиками, и заткнуть дыры в семейном бюджете. Массовое предложение обесценило чеки, они продавались и покупались по ценам ниже номинала. Если к осени 1992 года, продав приватизационный чек, можно было купить только мужской костюм среднего качества, то к концу 1993 года его рыночная цена была эквивалентна 3–4 бутылкам водки. Но те, кто в силу своих наклонностей готов был рискнуть, скупая и перепродавая пакеты чеков, сколотили на этом свои первые капиталы.

Попытки оценить номинальную стоимость приватизационных чеков, сопоставляя стоимость российских предприятий с ценами на аналогичные предприятия за рубежом, вряд ли уместны. Страховые компании в своих правилах указывают, что оценка страхуемого имущества соответствует конкретному времени в конкретном месте. Цена российских предприятий даже сегодня, спустя полтора десятка лет, существенно ниже, чем западных аналогов. Их капитализация мала, так как в нашей стране слишком высоки политические риски и бюрократические преграды для ведения бизнеса. Что же говорить о рыночной цене российских предприятий в 1992–1994 годах, когда Россия пребывала в жесточайшем системном кризисе? Тем более что западный капитал в соответствии с настроением российских избирателей к приватизации не был допущен.

В стране были созданы чековые инвестиционные фонды (ЧИФ) для обмена приватизационных чеков на акции конкретных предприятий теми, кто не хотел вникать в тонкости приватизации, разбираться, какое предприятие эффективно, а какое нет. Однако ЧИФы не оправдали надежд. Они приняли и обменяли на акции 115 млн приватизационных чеков. Но большая часть акций предприятий, находившихся на грани банкротств, не приносила ЧИФам доходов, их нельзя было продать, потому что на них не было спроса. Имел место и откровенный криминал, когда руководители ЧИФов вступали в сговор с директорами предприятий и продавали нужные им пакеты акций за бесценок. В итоге почти все эти фонды разорились. Впоследствии Чубайс признал, что в регулировании деятельности ЧИФов были допущены серьезные ошибки, отсутствие должного контроля за их неквалифицированным и зачастую коррумпированным руководством привело к обесценению десятков миллионов приватизационных чеков[20].

В соответствии с Государственной программой приватизации государственных и муниципальных предприятий на 1992 год госпредприятия преобразовывались в открытые акционерные общества. Инициативу в приватизации предприятий, вошедших в перечень отраслей, подлежащих приватизации, мог проявить любой гражданин, подав соответствующее заявление. Отказать в приватизации по закону было нельзя. Этот политический ход позволял правительству в проведении приватизации опираться на самостоятельную деятельность многих рядовых граждан – сторонников рынка и частной собственности.

В программе были предусмотрены три варианта льгот для трудовых коллективов:

первый - работники предприятия бесплатно получали 25% привилегированных акций. Они могли приобрести еще 10% обычных акций по номинальной стоимости с 30%-й скидкой и рассрочкой на 3 года. Директору и его заместителям давалось право приобрести еще 5% обычных акций тоже по номиналу. Остальные акции продавались за приватизационные чеки, их могли приобрести все россияне;

второй - работники предприятий могли по закрытой подписке приобрести 51% (контрольный пакет) акций по цене 170% номинальной стоимости. Остальные акции, как и в первом варианте, поступали в продажу;

третий - группа работников предприятия (обычно его руководители) могла приобрести по номиналу 20% акций, если брала на себя обязательство не допустить банкротства предприятия. Залогом служило их личное имущество. При этом все работники предприятия могли выкупить еще 20% акций с 30%-й скидкой и рассрочкой на 3 года. Остальные акции поступали в продажу за приватизационные чеки[21].

Правительство Гайдара изначально выступало против предоставления контрольного пакета работникам предприятий, полагая, что это позволит директорам, манипулируя зарплатой своих работников, скупить акции за бесценок и стать собственниками активов предприятий. От приватизации будут отсечены люди «со стороны», уже проявившие свои способности в бизнесе. Однако фракциям промышленников и коммунистов в Верховном Совете при голосовании за Государственную программу приватизации на 1992 год удалось узаконить льготный пакет акций для работников предприятий в размере 51%. В итоге в ходе чековой приватизации 75% предприятий были приватизированы по второму варианту, 24% – по первому, 1% – по третьему[22].

Как уже отмечалось, в 1992 году только чековый вариант приватизации мог рассчитывать на политическую поддержку населения и депутатов. Но чековая приватизация не привела – да и не могла привести – к построению в России «народного капитализма», о чем мечтали некоторые демократы-романтики. В результате чекового этапа приватизации (с августа 1992 года по август 1994 года) в стране появилось 40 млн акционеров. Однако рыночных институтов, позволявших обеспечить оборот акций, выявить их реальную рыночную цену, в России тогда еще не было. Для большинства мелких акционеров реальные блага были предпочтительнее владения акциями, которые не приносили дивидендов и не обращались на бирже. К продаже акций подталкивали и задержки с выплатой зарплаты. Акции активно скупали директора предприятий и новые предприниматели «со стороны», банки и кооперативы.

Однако чековая приватизация позволила зародиться в России рынку капитала – приватизационный чек стал первой российской ценной бумагой, имевшей легальное хождение на рынке. Она привела к тому, что реставрация прежней административно-командной, планово-распределительной системы в России стала невозможной. Это был период зарождения русского капитализма.

Приватизация положила начало резкому имущественному расслоению общества. В этом было и плохое, и хорошее. С одной стороны, имущественное расслоение в непривычном, неноменклатурном облике вело к росту социальной напряженности. С другой – появлялись богатые люди, которые могли приобрести контрольный пакет акций и проводить осмысленную политику повышения рентабельности предприятий. Без таких мажоритарных собственников частная собственность не могла принести ожидаемого эффекта.

Начало аграрной реформы

С середины 1992 года началась аграрная реформа. Она была направлена на введение земли в рыночный оборот, формирование свободных договорных отношений сельхозпроизводителей с предприятиями переработки. В 1992–1993 годах была проведена перерегистрация колхозов и совхозов. Из 25 тыс. 2/3 были преобразованы в новые сельскохозяйственные структуры – коллективные, кооперативные, акционерные и частные предприятия. Были выделены земельные паи членов хозяйств, правда, в подавляющем числе случаев только формально. На основе передачи крестьянам в собственность земли началось создание фермерских хозяйств, в 1992 году их было уже 182, 8 тыс.

Передача земельных участков в собственность фермеров в то время еще не означала включения земли в рыночный оборот. Купля-продажа сельскохозяйственной земли была узаконена много позже.

Организовать прибыльное хозяйство на небольших участках земли было трудно, а порой и нереально. К тому же в России отсутствовали предприятия по обслуживанию фермерских хозяйств – коммерческие снабженческие, ремонтные, сервисные службы, имеющиеся в любой рыночной экономике. Доступ на городские рынки был заблокирован криминальными структурами. Кредиты получить было чрезвычайно трудно, а если и удавалось, то под очень высокий процент. Против фермеров были настроены местные власти и большинство колхозников. Тем не менее число фермерских хозяйств росло, к началу 1996 года их насчитывалось более 280 тыс. Они располагали 11 млн га сельскохозяйственных угодий и добились высокой экономической эффективности производства[23].

Проводя политику насыщения рынка товарами, правительство либерализовало импорт продовольствия. В страну хлынул поток продуктов иностранного производства. В короткие сроки российский рынок был насыщен. В некоторых случаях импортные продукты (например, куриные окорочка) дотировались правительствами стран-экспортеров. Но и без этого конкурировать с высокопродуктивными зарубежными производителями сельхозпродукции российские фермеры и коллективные хозяйства были не в состоянии. Выжить смогли немногие. С 1995 по 2006 год число фермерских хозяйств уменьшилось вдвое. Место колхозов-банкротов и фермерских хозяйств сегодня все больше занимают крупные частные агрохолдинги.

Финансовая политика властей

В условиях валютного кризиса, испытывая острейший бюджетный дефицит, правительство рассчитывало на долгосрочные займы от МВФ и западных стран. Надежды на предоставление таких займов основывались на том, что для мирового сообщества было опасно допустить хаос и гражданскую войну в стране, напичканной ядерным оружием. Однако МВФ, правительства США и Германии останавливал опыт перестроечных лет, когда кредиты предоставлялись, а назревшие рыночные реформы не проводились.

В итоге в самые тяжелые годы реформ Россия не получила адекватной экономической поддержки. По данным М. Гилмана, возглавлявшего представительство МВФ в России в 1996–2002 годах, общий объем предоставленных России кредитов и грантов (без краткосрочных займов) за 1992–2002 годы составил всего 20 млрд долларов, «на удивление мало» – менее 0,5% ВВП России за тот же период[24].

Летом 1992 года на встрече Б. Н. Ельцина с руководством МВФ было подтверждено, что финансовая помощь будет оказана России только в случае проведения согласованной с МВФ последовательной политики реформ, которая включала сокращение бюджетного дефицита, обуздание инфляции, развитие рыночных отношений, либерализацию внешнеэкономических отношений. Невыполнение требований кредиторов, отказ от получения кредитов МВФ могли привести Россию к банкротству, к замораживанию российских счетов в зарубежных банках, к прекращению поставок продовольствия. Впрочем, политика, которую стремилось проводить российское правительство исходя из интересов России, в основном совпадала с рекомендациями экспертов МВФ. Но такая политика вела к обострению отношений с парламентской оппозицией.

Правительство провело реформу системы заработной платы в бюджетной сфере, приняло меры по социальной защите малообеспеченного населения, повысило пенсии по старости. Но реализовать политику «шоковой терапии» в задуманном варианте оказалось невозможно. Летом 1992 года правительство вынуждено было сделать исключения из обозначенных принципов, пойти на компромисс между позициями либералов-рыночников и требованиями «старой» хозяйственной элиты, отступить от первоначальной концепции. Жесткая денежно-финансовая политика смягчалась в отношении градообразующих предприятий, от которых зависела жизнь целых городов, некоторым из них предоставлялись льготные государственные кредиты. Правительство сохранило контроль над ценами на экспортные товары (нефть, газ, алюминий, другие металлы, лес, уголь, удобрения).

Е. Т. Гайдар позже признал: то, что его правительство не провело полную либерализацию цен, было ошибкой, но совершить ее (ошибку) его вынудило сильное политическое давление. Именно невозможностью реализовать полностью замыслы «шоковой терапии» он объяснил последовавший с лета 1992 года спад в российской экономике. Апофеозом финансовой безответственности назвал Гайдар обсуждение в начале июля в Верховном Совете бюджета на 1992 год. «Парламентский контрольно-бюджетный комитет, выполняя заказ руководства Верховного Совета, насчитывает несусветные резервы увеличения во втором полугодии налоговых поступлений. Вопреки протестам и предостережениям правительства Верховный Совет за два часа с голоса принимает поправки, увеличивающие финансовые обязательства государства и бюджетный дефицит на 8% ВНП»[25].

Политическое размежевание

К лету 1992 года произошло размежевание политической элиты по отношению к проводимым экономическим реформам. На одном фланге находилось демократическое движение, поддерживавшее правительство реформ и президента. Оно было представлено относительно небольшим числом народных депутатов России, либеральной интеллигенцией, некоторыми чиновниками разного уровня власти и продвинутыми директорами предприятий. Эта часть политической элиты выступала за продолжение «шоковой терапии», вхождение России в мировой рынок, привлечение иностранного капитала в экономику страны с целью внедрения высоких технологий и скорейшего доведения отечественной промышленности до мирового уровня. Демократы рассчитывали, что главным движущим фактором преобразований станут экономические интересы граждан и фирм, желание больше зарабатывать, лучше жить, получать прибыль.

На другом фланге была оппозиция, состоявшая из неокоммунистических и ура-патриотических партий и движений, партийной номенклатуры и «красных директоров», которые не видели для себя перспектив в условиях рыночной конкуренции. Оппозицию поддерживала значительная часть населения, жаждущая возврата к привычным порядкам эпохи застоя. Лидеры оппозиции на все лады проклинали правительство, предсказывали экономическую катастрофу, требовали отставки президента и правительства, твердили об «особом пути» России, для которой якобы не подходит западная демократия, а рыночные отношения убийственны. Оппозиция требовала возврата к фиксированным государственным ценам, восстановления в полном объеме государственных субсидий предприятиям, увеличения социальных выплат населению. Где взять для этого средства – она не обсуждала, рассчитывая на печатный станок. А для «наведения порядка» нужна была «сильная власть», которая была бы в состоянии «метлой» репрессий вымести всех этих «бизнесменов, кооператоров и спекулянтов».

Как всегда, между этими флангами располагалось «болото», гордо именовавшее себя «центристами», – большинство чиновничества, часть директорского корпуса и регионального руководства. Здесь превалировало желание соединить несоединимое: рыночные цены для предприятий сохранить, но так, чтобы сырье и топливо им поставлялись по фиксированным государственным ценам. Обуздать инфляцию – но предоставлять льготные кредиты предприятиям. Обеспечить изобилие продуктов – но высокими таможенными барьерами отгородиться от импорта. Именно в среде «болота» пышным цветом расцветали мечты о некоем безболезненном «эволюционном пути» выхода из кризиса. В условиях фактического развала старых органов власти и еще не сформировавшихся новых «болото» тоже ратовало за сильную власть и восстановление регулирующей роли государства, но «без репрессий».

Кризис власти

К лету 1992 года в России фактически стало складываться двоевластие. Множество поправок, принятых в 1990–1992 годах, сделали действовавшую тогда Конституцию 1978 года противоречивой. Принятая еще во времена застоя, она служила ширмой для власти партийных комитетов – точнее, аппарата КПСС. После провала путча в августе 1991 года и запрета деятельности КПСС все противоречия этой Конституции вышли наружу. Так, предполагалось разделение властей, то есть признавалось, что исполнительная и законодательная ветви власти имеют разную компетенцию и не могут подменять друг друга, но полномочия президента и Верховного Совета не были четко прописаны. Съезд народных депутатов (в перерывах между съездами – Верховный Совет) мог принять к рассмотрению любой вопрос, фактически подменяя исполнительную власть. Съезд имел право блокировать любые решения президента. Многие государственные институты – например, Центральный банк – фактически подчинялись съезду и Верховному Совету. Как уже отмечалось, на V Съезде народных депутатов президент получил право издавать указы, которые становились законами, если в течение недели они не оспаривались Верховным Советом. Это также создавало возможность конфликтов.

Но главное – резко различалась политическая ориентация двух ветвей власти. Если президент и правительство были ориентированы на скорейшее проведение рыночных реформ, то Верховный Совет, в котором преобладали сторонники оппозиции и «болото», считал проводимую политику антигуманной и неэффективной. Верховный Совет к лету 1992 года фактически стал тормозом рыночных реформ. Складывалась парадоксальная ситуация: съезд обладал огромными полномочиями, а его лидеры перекладывали всю ответственность за происходившее в России на президента и правительство. Конфликт между законодательной и исполнительной ветвями власти стал неизбежным.

В этом противостоянии и президент, и Верховный Совет стремились заручиться поддержкой региональных элит (знаменитые слова Ельцина: «Берите суверенитета столько, сколько сможете»[26]), что усиливало их сепаратистские настроения и тенденции. В условиях тяжелейшего экономического кризиса, когда многие жители регионов видели выход в самостоятельном решении накопившихся проблем, такая политика была чревата распадом государства.

На VIСъезде народных депутатов в апреле 1992 года Б. Н. Ельцин столкнулся с жестким отторжением политики правительства реформ. Он искал и предлагал компромиссы, но они не удовлетворяли оппозицию. В мае 1992 года Ельцин признал, что-де-факто в России обозначился конституционный кризис, который еще более усилился, когда осенью того же года оформилась радикальная оппозиция – Фронт национального спасения (ФНС). Указ президента о его роспуске как экстремистской организации Конституционный суд признал не соответствующим Конституции.

В декабре 1992 года на VII Съезде народных депутатов отношения между двумя ветвями власти накалились до предела. Депутаты возложили на Б. Н. Ельцина вину за спад производства и обнищание народа. Были приняты новые поправки к Конституции, согласно которым правительство должно было подчиняться прежде всего парламенту, а затем президенту. Б. Н. Ельцин выступил против и обратился с трибуны съезда к гражданам России: «С таким съездом работать дальше стало невозможно… Это даже не путь назад, это путь в никуда. Вижу выход из кризиса власти в одном – во всенародном референдуме»[27].

Съезд не утвердил на пост председателя правительства Е. Т. Гайдара, исполнявшего обязанности премьера. Конфликт обострился. Стороны попытались прийти к компромиссу. При посредничестве председателя Конституционного суда В. Д. Зорькина было подписано соглашение о конституционной стабилизации, которое позволяло решить проблему мирным путем: Верховный Совет добился отставки неугодного Е. Т. Гайдара, новым премьером был назначен В. С. Черномырдин. Президент и Верховный Совет до 31 марта 1993 года должны были выработать либо совместный, либо два варианта будущей Конституции с вынесением их на всенародный референдум. Однако в дальнейшем Верховный Совет отказался выполнять свои обязательства.

Первые шаги правительства Черномырдина

Политический конфликт 1992–1993 годов происходил на фоне продолжавшегося спада производства и ухудшения условий жизни населения. Новое правительство не стало декларировать свою программу, но в текущей деятельности попыталось отойти от принципов «шоковой терапии». Это вылилось в колебания между жесткой финансовой политикой, направленной на уменьшение бюджетного дефицита, и инфляционным стимулированием промышленности. Следует учесть, что В. С. Черномырдин, с 1989 года бывший председателем правления «Газпрома», а с 30 мая 1992 года – заместителем председателя правительства по топливно-энергетическому комплексу, хорошо понимал интересы директорского корпуса. Поэтому с ним связывали свои надежды представители оппозиции – противники «шоковой терапии».

Первым шагом нового премьер-министра стало решение о поддержке топливно-энергетического комплекса. Создавалась иллюзия, что приоритетом для нового правительства становится поддержка базовых отраслей. Однако существенных перемен не происходило. Темпы инфляции выросли, спад продолжался, реальные доходы падали, увеличилась безработица. И неудивительно: в условиях высокой инфляции любые вложения в реальный сектор не дают прибыли. Зато для банков высокая инфляция – золотое дно, потому что они присваивают около половины доходов от эмиссии. Капитал по-прежнему перетекал из промышленности в финансовую сферу, положение предприятий ухудшалось.

Правительство Черномырдина не смогло переломить негативные тенденции, но училось на ошибках. В июне 1993 года оно попыталось ограничить темпы роста денежной массы, социально-экономическая ситуация несколько улучшилась. Замедлился спад экономики. Если в 1992 году валовой национальный продукт уменьшился на 18%, то в 1993 году – на 9–10%, а промышленное производство – соответственно на 19 и 15%. В 1992 году розничные цены выросли в 26 раз, в 1993 году – в 19 раз. Однако темпы роста потребительских цен оставались высокими – около 20% в месяц, годовая инфляция в 1993 году сохранялась на уровне 1992 года, если не принимать во внимание ее «шоковый» скачок сразу после либерализации цен. С февраля 1992 года по январь 1993 года включительно инфляция выросла на 860%, за весь 1993 год – на 840% [28].

Реформы 1992–1993 годов проводились в условиях конфликта в структурах власти. Особенно наглядно это видно на примере бюджетной политики, которая была неустойчивой, расходилась на практике с замыслами реформаторов. Причин этого было несколько. Как уже отмечалось, отсутствовала конституционная регламентация взаимодействия исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти. Центральный банк зависел от популистски ориентированного парламента. Правительство под давлением традиционных лоббистских группировок (аграрии, ВПК) и вновь образовавшихся (банки, предприятия-экспортеры и др.) корректировало бюджет, расширяло социальные программы, выдавало льготные кредиты предприятиям.

Такое нарушение собственных целевых установок по сокращению бюджетных расходов – непременного условия снижения инфляции – отражало баланс сил между сторонниками и противниками реформ. В бюджетной политике 1993 года прослеживались два периода:

с января по сентябрь 1993 года - противоборство исполнительной и законодательной властей, как следствие, эскалация расходов бюджета, не подкрепленных увеличением доходов. Такие решения принимались обеими ветвями власти. При этом Минфин-де-факто проводил относительно жесткую политику, в результате нарастал разрыв между плановым дефицитом бюджета и кассовым его исполнением;

с октября по декабрь 1993 года - радикальное изменение соотношения политических сил, которое позволило сократить разрыв между плановыми и фактическими расходами, заложить принципиальную возможность финансовой стабилизации.

За 1993 год национальный доход сократился на 14%, промышленное производство – на 25, сельскохозяйственное – на 5,5%[29]. Материальное положение населения существенно ухудшилось. Продолжилась приватизация, к 1994 году было акционировано более 80 тыс. из 276 тыс. государственных предприятий[30].

Однако в рамках чековой приватизации не могло быть и речи о решении проблемы передачи предприятий эффективным собственникам, привлечения инвестиций и реструктуризации. Постепенно вызревали политические условия для перехода к денежной приватизации. Но без снижения инфляции надежды на экономический рост были призрачными.

Становление капитализма в России, как и в других странах с высокой инфляцией, шло быстрее всего в торговле и банковской деятельности. Страна наполнилась крупными и мелкими коммерческими банками, прибыль которым гарантировала высокая инфляция. При этом банковский надзор в те годы еще не был законодательно урегулирован.

Свобода торговли позволяла выжить в условиях безработицы многочисленным бывшим учителям, инженерам, врачам, научным сотрудникам, которые закупали товары в ближнем и дальнем зарубежье и продавали их в России. Их стали называть «челноками». До августовского кризиса 1998 года насчитывалось около 10 млн «челноков», а вместе с членами семей – свыше 30 млн[31]. Благодаря свободе торговли были вовлечены средства населения в предпринимательский оборот, созданы основы торгово-сбытовой инфраструктуры, обеспечены товарами различные регионы страны.

В первые годы рыночных реформ экономика оставалась сырьевой. Для развития предприятий высоких технологий, чья продукция пользовалась бы спросом на мировом рынке, необходимы были укоренение рыночных институтов, реальные гарантии прав собственности, твердая национальная валюта. Чтобы в Россию в значительных объемах потекли иностранные инвестиции, а с ними привносились и ноу-хау, нужно было снизить политические риски. Такие условия не созданы по сей день, Россия по-прежнему занимает на мировом рынке сырьевую нишу, экспортируя в основном нефть, газ, лес и металлы.

Референдум

Для разрешения конфликта между ветвями власти президент обратился к народу как к высшему арбитру. Только референдум мог решить: быть России президентской или советской республикой? Если Россия останется советской республикой, то действовавшую Конституцию 1978 года достаточно обновить, приняв необходимые поправки. Если она станет президентской республикой, необходимо подготовить и принять новую Конституцию.

В январе 1993 года для проведения всероссийского референдума было образовано 89 округов. Но в марте 1993 года на VIII Съезде народных депутатов председатель Верховного Совета Р. И. Хасбулатов заявил, что при заключении на предыдущем съезде соглашения о конституционной стабилизации через референдум его «бес попутал»[32]. И 12 марта съезд принял постановление, которым приостановил действие этого соглашения, запретил проведение намеченного референдума и включил в действовавшую Конституцию поправки, серьезно ограничившие права президента. В итоге все ветви власти фактически были подчинены съезду и Верховному Совету. Ситуация обострилась до предела.

20 марта 1993 года Б. Н. Ельцин обратился по телевидению к гражданам России, заявив о неконституционном характере действий Верховного Совета и съезда народных депутатов, квалифицировав их как попытку политического реванша партийной номенклатуры. Взяв на себя ответственность за развитие политической ситуации, он объявил о предстоящем референдуме по вопросу о доверии президенту. «Меня избирал не съезд, не Верховный Совет, а народ, ему и решать: должен ли я дальше выполнять свои обязанности и кому руководить страной – президенту и вице-президенту или съезду народных депутатов?»[33] В ответ на это 26 марта собрался IX(внеочередной) съезд народных депутатов, на котором была предпринята попытка отрешить Ельцина от власти. По итогам голосования это не удалось. Съезд принял решение о проведении всенародного референдума 25 апреля 1993 года.

Российские граждане (64,2% имевших право голоса) ответили на четыре вопроса референдума следующим образом:

– Доверяете ли вы президенту Б. Н. Ельцину? «Да» – 58,7%.

– Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом и правительством с 1992 года? «Да» – 53%.

– Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов президента? «Да» – 31,7%.

– Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов? «Да» – 43,1%.

Фактически референдум продемонстрировал поддержку президента и проводимого им курса. Но оппозиция не признала победы Б. Н. Ельцина на том основании, что 38 млн человек не участвовали в референдуме. 1 мая ФНС организовал многотысячные демонстрации в Москве под антипрезидентскими лозунгами, которые стали прологом силового разрешения конфликта.

Борьба исполнительной и законодательной властей теперь вылилась в борьбу за принятие новой Конституции. 20 мая было созвано Конституционное совещание для выработки ее окончательного варианта. Однако оппозиция отказалась признать легитимность совещания, оценив его деятельность как пропрезидентскую.

Октябрь 1993 года

21 сентября 1993 года был обнародован Указ Президента РФ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации». Он предписывал завершить работу над проектом Конституции, провести выборы в Государственную Думу 11–12 декабря 1993 года. Подписывая Указ о поэтапной конституционной реформе, Ельцин формально не укладывался в прокрустово ложе старой противоречивой Конституции, но легитимность его действий опиралась на ясно выраженную на апрельском референдуме волю народа.

Вот что писал об этом сам Ельцин: «Начало сентября. Я принял решение. О нем не знает никто. Даже сотрудники из моего ближайшего окружения не догадываются, что принципиальный выбор мною сделан. Больше такого парламента у России не будет»[34]. Судя по воспоминаниям Ельцина, это решение далось ему нелегко: «Можно ли было избежать в России „черного октября“? Найти мирный компромисс, который бы вывел нас из тупика? Теоретически – да, можно. Но я напомню, сколько таких „мирных“ возможностей к тому времени мы уже исчерпали. Смена руководителя правительства – напомню: Черномырдин был избран съездом. Согласительная комиссия. Неудавшийся импичмент – он показал всю бесперспективность конфронтационного пути. Апрельский референдум – когда народ ясно дал понять, за кого он. Наконец, Конституционное совещание, в котором приняли участие многие депутаты. Предполагалась возможность принятия Конституции на съезде. Затем Хасбулатов дал команду саботировать конституционный процесс. Несколько его заявлений ясно обозначили, что на следующем съезде будут новая истерика, очередной бой с президентом. Мне всегда было важно только одно: политическая стабильность, ясность, определенность. Хватит уловок с законами. Закон должен быть один для всех. И одно на всех правительство. Не выдержит Россия больше наших драк на съезде, и придет российский новый Сталин, который захочет всю эту интеллигентскую возню с демократией – к ногтю. И я выбрал свой вариант стабилизации»[35].

Верховный Совет расценил действия Б. Н. Ельцина как противоречащие действовавшей Конституции и квалифицировал их как государственный переворот. Президиум Верховного Совета принял постановление о назначении президентом вице-президента А. В. Руцкого. В ответ на это в ночь на 22 сентября в здании Белого дома была прервана правительственная связь, заблокирован транспорт, отключено электричество. Исполнительная власть пыталась не применять силовые методы борьбы, не втягивать в конфликт регионы страны, «не замечать Верховный Совет» и демонстрировала свою уверенность в правоте действий, ссылаясь на результаты референдума.

23 сентября 1993 года состоялся последний Съезд народных депутатов. Он объявил о незаконности «режима Ельцина», поручил исполнять обязанности президента А. В. Руцкому, утвердил силовых министров. Противостояние стало открытым. На разрешение кризиса повлияли позиция российских регионов и позиция силовых ведомств – Вооруженных сил, МВД. На региональном уровне большинство глав администраций поддерживали Ельцина, но большая часть представительных органов областей и автономий была на стороне Верховного Совета. 25 сентября в Петербурге начало работу совещание глав субъектов Федерации. Парадокс состоял в том, что, выступив против Б. Н. Ельцина, представители регионов (41 субъект Федерации) приняли решение об одновременных перевыборах и президента, и депутатов Верховного Совета. Так возникла «третья сила» – «регионалы», которые в данной ситуации, устранив и Р. И. Хасбулатова, и Б. Н. Ельцина, могли бы заменить высшие звенья исполнительной и законодательной ветвей власти. Их позицию разделяли и высшие иерархи Русской православной церкви. Впрочем, как обычно происходит в период смут и революций, все решалось в столице.

В Москву из соседних областей шли колонны автобусов со сторонниками Верховного Совета, вокруг Белого дома собрались толпы его защитников. Многие из них были вооружены. Газеты и телевидение рассказывали о том, что среди них были русские фашисты, бойцы рижского ОМОНа. Среди депутатов раздавались призывы к захвату Кремля и телецентра.

30 сентября состоялись переговоры между представителями президента и Съезда народных депутатов. В результате был подписан «Протокол № 1». В соответствии с ним нужно было взять под контроль оружие в Белом доме, которое заблаговременно накапливалось, ликвидировать блокаду и силовое противостояние. Однако так называемый Военный совет обороны Белого дома, созданный накануне, отверг соглашения по «Протоколу № 1». Новые переговоры не привели к позитивным результатам, так как принятие требований Верховного Совета вернуться к политической ситуации, существовавшей накануне начала блокады Белого дома, означало отказ от признания правомочности президента Ельцина и правительства.

2 октября экстремистски настроенные сторонники Верховного Совета начали активные боевые действия. Блокада Белого дома была прорвана. Начались беспорядки на Смоленской площади, сторонники парламента захватили здание мэрии на Новом Арбате, гостиницу «Мир», здания ИТАР-ТАСС, Краснопресненского УВД, блокировали здание Министерства обороны, пытались штурмовать телецентр «Останкино». В результате пролилась кровь, были убитые и раненые.

По призыву Е. Т. Гайдара у здания бывшего Моссовета на Тверской собрались сторонники либерального, демократического развития России. Стало ясно, что у президента есть массовая поддержка, что режим устойчив. В 5 часов утра 4 октября Ельцин подписал Указ Президента РФ «О неотложных мерах по обеспечению режима чрезвычайного положения в городе Москве». В Москву были введены десантные части. С 6 часов 45 минут начался обстрел Белого дома. В 16 часов после проникновения в здание сотрудников спецподразделения «Альфа» стрельба была прекращена. О том, насколько оправданным было применение Вооруженных сил утром 4 октября, говорит информация о количестве оружия, хранившегося в Белом доме: после освобождения здания Верховного Совета в нем было изъято 643 единицы огнестрельного оружия и 308 взрывных устройств[36]. При этом невозможно подсчитать, сколько боеприпасов было израсходовано и сколько оружия вынесли боевики, прорвавшиеся через оцепление.

Согласно официальным данным, подтвержденным 27 июля 1994 года Генеральной прокуратурой, погибло 147 человек. Оппозиция утверждала, что было 1500 человек только убитых и сотни раненых. По данным Центра экстренной медицинской помощи, 3–4 октября в Москве пострадал 691 человек, из них 123 погибли[37].

После ареста лидеров Верховного Совета в Москве были проведены аресты членов левых и националистических организаций, на многих заведены уголовные дела. Были распущены политические партии, которые выступали на стороне Верховного Совета, закрыты их печатные органы. Среди них: Фронт национального спасения, движение «Трудовая Россия», Русское национальное единство, Объединенный фронт трудящихся и др. Впрочем, после отмены в Москве чрезвычайного положения почти все перечисленные организации, за исключением ФНС, возобновили свою деятельность.

События сентября – начала октября 1993 года имели важное политическое значение. Они подвели черту под советским периодом истории России. Была ликвидирована система Советов, которая не предусматривала разделение властей и доказала свою неэффективность в условиях, когда нет партийной вертикали. Сами Советы разного уровня, избранные еще в 1990 году, в основном состояли из представителей старой советской элиты и не могли не быть консервативными. Их компетентность в вопросах финансовой стабилизации, приватизации, правового регулирования рыночных отношений была крайне низка.

Преодоление двоевластия объективно положило конец сепаратистским тенденциям в России – таким, как провозглашение Уральской республики или требования казачьей автономии в Ростовской области. Но главным итогом этих событий явилось принятие на референдуме 12 декабря 1993 года новой Конституции РФ.

Новая Конституция России

Новая Конституция оформила российское государство как президентскую республику. С ее принятием и проведением выборов в Госдуму была достигнута политическая стабилизация. На политическую арену вышли новые протопартии, которые изменили политический ландшафт и создали предпосылки для формирования реальной многопартийности. Сформировался парламент как орган законодательной власти. Региональные думы получили право принимать законы субъектов Федерации. В России возникло реальное разделение властей.

Результаты выборов в Госдуму первого созыва оказались для многих неожиданными. В нижней палате сформировалась получившая большинство оппозиция президенту, работавшая в рамках закона. Благодаря личной популярности экстравагантного и агрессивного популиста В. В. Жириновского фракция ЛДПР стала крупнейшей в Думе (23% голосов). Коммунисты вместе со своими союзниками – аграриями составили самый большой парламентский блок. При этом пропрезидентская партия «Выбор России» вышла на второе место, набрав лишь 15,4% голосов избирателей. В Госдуме было 15 фракций и групп. Председателем Думы стал И. П. Рыбкин, избранный по спискам Аграрной партии.

Президент и правительство уже вскоре после начала работы палат Федерального Собрания столкнулись с реалиями разделения властей. Например, Госдума объявила амнистию арестованным лидерам вооруженного выступления в октябре 1993 года, среди которых были и руководители Верховного Совета. Совет Федерации отказался утвердить снятие с должности генерального прокурора Ю. И. Скуратова. Не был утвержден в должности премьер-министра В. С. Черномырдин при повторном назначении. Но самое важное – все законопроекты, вносимые президентом на рассмотрение Госдумы, оппозиция пристально изучала, что способствовало повышению их качества.

В новой Конституции были расширены полномочия правительства в бюджетной сфере. Это затруднило одобрение Госдумой популистских бюджетных решений. После принятия ряда законов, регламентирующих бюджетный процесс, он стал менее подвержен лоббистскому давлению, что способствовало проведению политики финансовой стабилизации.

Двигателем реформ, средоточием наиболее квалифицированных кадров, заинтересованных в модернизации страны, еще долго оставалась исполнительная власть. Впрочем, с течением времени на ее работе все больше стали сказываться отсутствие общественного контроля, неразвитость гражданского общества. Этим объясняются, в частности, неэффективность проводимых антикоррупционных мер, слабые результаты борьбы с преступностью.

Демократия и свобода

Запустить рыночные механизмы можно было одним шагом, отменив государственное регулирование цен, а на то, чтобы выстроить эффективную демократию, требуются многие годы и даже десятилетия. Если спросить «человека с улицы», какими средствами можно снизить инфляцию или что он думает о разделении властей, то можно услышать забавные ответы. А ведь от того, как люди относятся к обещаниям кандидатов в депутаты «пятью хлебами накормить всех голодных», зависит состав парламента и суть принимаемых ими законов.

Проблема в том, что необходимость радикальных рыночных реформ осознают только наиболее продвинутые граждане – их меньшинство. Большинство, даже уставшее от хронического дефицита, болезненно относится к ломке привычных устоев. Оно не понимает, куда и зачем его ведут, и отдает голоса консерваторам или популистам, обещающим «манну небесную».

У президента и «правительства реформ» был один выход: продолжать реформы в надежде, что твердый рубль, материальная заинтересованность и конкуренция, рано или поздно, вытянут экономику из кризиса. Так поступил министр экономики и канцлер ФРГ Людвиг Эрхард, который, несмотря на проклятия со всех сторон, продолжал в стране радикальные рыночные реформы. Так поступил и Б. Н. Ельцин, отказавшись принять требования оппозиции.

Выход виделся в институтах представительной демократии, когда о партиях судят не только по обещаниям лидеров, но и по делам. Партии рассматривались как фильтры, отсеивающие демагогов, как локомотивы, продвигавшиев парламент и правительство умных и знающих. Но в России активно участвовало и участвует в деятельности партий меньше 1% избирателей, склонность граждан к политической самоорганизации крайне мала, а гражданская активность крайне низка.

В начале 1990-х годов правительство вынуждено было бороться с системным кризисом и проводить рыночные реформы, опираясь на административные рычаги, не дожидаясь созревания демократии. В этом заключалась главная опасность. Без демократии, то есть без политической конкуренции между партиями, без регулярной оценки избирателями на выборах результатов деятельности правительства, сформированного правящей партией, народ-суверен лишается возможности влиять на правительство. Всю полноту власти прибирает к рукам бюрократия. Как показывает опыт многих стран, если институты демократии отсутствуют или формальны, то бюрократия попирает права граждан, устраняет конкуренцию и, оседлав бизнес, присваивает административную ренту. Надежды на «правильного» президента здесь тщетны. История учит, что неподконтрольная обществу бюрократическая «вертикаль» выхолащивает намерения даже самых просвещенных авторитарных правителей.

Это противоречие – потребность в демократии и в то же время неспособность быстро сформировать демократические институты – присутствовало во всех постсоциалистических странах. Но особенно отчетливо это противоречие видно в России – с ее тысячелетним опытом самодержавия и диктатуры, традициями всевластия коррумпированной бюрократии.

Президента и правительство можно упрекать в том, что занятые рыночными реформами в середине 1990-х годов, они не уделили должного внимания административной реформе и становлению институтов гражданского общества. Не была развернута пропаганда таких ценностей, как свобода слова и печати, право граждан на собрания и политические объединения. Традициям авторитарного правления, утвердившимся в России, не были противопоставлены идеи политической конкуренции и разделения властей. Не были созданы условия для возникновения массовых партий, не оказана господдержка формированию партийных «мозговых центров» для разработки законопроектов, как это было сделано в послевоенной Германии (Фонд Эберта и Фонд Аденауэра).

Не были приняты эффективные меры по борьбе с коррупцией в органах власти. Структуры исполнительной власти остались закрытыми для общественного контроля, информация об их деятельности оказалась для граждан фактически недоступной.

Не была доведена до конца судебная реформа, которая позволила бы сделать суд действительно независимым, преодолеть его обвинительный уклон. Граждане так и не получили право отстаивать в суде общественные интересы в форме исков в защиту интересов неопределенного круга лиц. Не были внесены в Государственную Думу проекты законов, стимулирующих граждан бороться против коррупции и нарушения своих прав, подобные тем, что действуют в развитых странах. Наконец, не было расширено право на частное обвинение лиц, нарушивших закон, что позволило бы создать конкуренцию для государственных обвинителей. Впрочем, эти упреки надо делать, скорее, Госдуме, где коммунисты и их сторонники составляли большинство, нежели президенту и правительству.

Тяжесть рыночных преобразований, сопротивление реформам со стороны различных групп интересов и большинства парламентариев, недостаток помощи развитых стран – все это не способствовало легитимизации новых демократических институтов.

Важнейшим достижением тех лет стала свобода слова. Особенно ярко это видно в сравнении с сегодняшним днем, когда телевидение показывает лишь тщательно отобранные и политически лояльные сюжеты. Президент Б. Н. Ельцин был последовательным сторонником свободы печати. Когда Е. Т. Гайдар обратился к нему с предложением создать при правительстве специальный орган для разъяснения и популяризации рыночных реформ, Ельцин ответил: «Вы хотите воссоздать отдел пропаганды ЦК КПСС? Пока я президент, этого не будет»[38]. Ельцин пришел к власти на волне гласности, защищая свободу слова как фундаментальную ценность. Он не мог себе позволить затыкать рот журналистам, даже если они откровенно лгали, работая «под заказ». Президент считал такую ложь для страны меньшим злом, чем государственную цензуру[39].

После разгрома фашистской Германии усилиями союзников и немецкого правительства проводилась эффективная кампания по преодолению в сознании немцев нацистских догм, по пропаганде ценности экономической и политической конкуренции, важности неукоснительного соблюдения прав человека. Идеология нацизма была поставлена вне закона, на ее адептов не распространялись демократические свободы. Сравнивая историю России и Германии последних десятилетий, можно увидеть, что отказ Б. Н. Ельцина и российского правительства проводить в СМИ политику десталинизации массового сознания, преодоления слепой веры во всемогущество государства, негативного отношения к предпринимательству привел к печальным последствиям. Оказалось, что гражданская ответственность за происходящее в стране, уважение к закону, политическая активность, неприятие коррупции, принятие населением частной собственности на предприятия не менее важны для развития страны, чем мировые цены на нефть.

---

[1] Российская Федерация в цифрах. 2004: Краткий стат. сб. Госкомстат России. М.: 2004. С. 4–5, 7.

[2] Там же. С. 21, 30.

[3] Российская экономика в 1991 году: Тенденции и перспективы. М., 1992. С. 43. Подробнее см.: Синельников С., Улюкаев А. Программа либеральных рыночных реформ // Экономика переходного периода: Очерки экономической политики посткоммунистической России. 1991–1997. М., 1998. С. 90–93.

[4] Засекреченный доклад В. И. Щербакова был рассекречен в 1996 году. (Архив П. 101. № 5057). На его основе О. Лацис опубликовал статью «Сигнал беды, посланный в никуда: чего опасалось правительство СССР за три дня до кончины». (См.: Известия. 28 июня 1996 года).

[5] Сакс Дж. Рыночная экономика и Россия. М., 1994. С. 4.

[6] Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед // Соч. Т. 1. М., 1997. С. 99.

[7] Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. С. 83–84.

[8] Там же. С. 87–88.

[9] Российская экономика в 1991 году. С. 7–8.

[10] Там же. С. 17.

[11] Российская экономика в 1991 году. С. 33; Российская Федерация в цифрах. 2004: Краткий стат. сб. Госкомстат России. С. 54, 56.

[12] Российская Федерация в цифрах. 2004: Краткий стат. сб. Госкомстат России. С. 23.

[13] Там же. С. 72.

[14] Российская Федерация в цифрах. 2004: Краткий стат. сб. Госкомстат России. С. 9.

[15] Российский статистический ежегодник. 1999. М.: Госкомстат России, 2003. С. 27, 44–45.

[16] Синельников С., Трофимов Г. Формирование предпосылок финансовой стабилизации// Экономика переходного периода: Очерки экономической политики посткоммунистической России (1991–1997). М., 1998. С. 200.

[17] Синельников С., Трофимов Г. Формирование предпосылок финансовой стабилизации // Экономика переходного периода: Очерки экономической политики посткоммунистической России. 1991–1997. С. 185.

[18] Российская экономика в 1991 году. С. 49.

[19] Российский статистический ежегодник. 2003. С. 82.

[20] Чубайс А. Б. Как мы ошибались // Приватизация по-российски / Под ред. А. Б. Чубайса. М.: Вагриус, 1999. С. 211–212.

[21] Государственная программа приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации на 1992 год // Российская газета.
9 июля 1992 года.

[22] Российский статистический ежегодник. 2003. С. 75.

[23] Васин Ф.И., Степаненко Е. И. Крестьянские (фермерские) хозяйства: Правовой статус и учет. — www.cushb.ru

[24] Гилман М. Дефолт, которого могло не быть. М., 2009. С. 178.

[25] Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. С. 372.

[26] Из выступления Б. Н. Ельцина в Казани 6 августа 1990 года. (См.: Известия. 8 августа 1990 года).

[27] VII Съезд народных депутатов Российской Федерации: стенографический отчет. Т. 2. М., 1992. С. 128–129.

[28] Российский статистический ежегодник. 2003. С. 47, 59, 81–82.

[29] Российский статистический ежегодник. 2003. С. 5, 83.

[30] Радыгин А. Д. Российская приватизация: национальная трагедия или институциональная база постсоветских реформ? // Мир России. Т. 7. 1998.
№ 3. С. 3–32.

[31] Социальное положение и уровень жизни населения России. 2002: Стат. сб. / Госкомстат России. М.: 2003. С. 30.

[32] Ельцин — Хасбулатов. Единство, компромисс, борьба. М., 1994. С. 204.

[33] Известия. 21 марта 1993 года.

[34] Ельцин Б. Н. Записки президента. М., 1994. С. 345.

[35] Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 345–346.

[36] Москва. Осень-93: Хроника противостояния. М., 1994. С. 254. См. также: О результатах экспертизы оружия участников событий 21 сентября — 5 октября 1993 года // Сборник документов и материалов Комиссии Государственной Думы по дополнительному изучению и анализу событий, произошедших в городе Москве 21 сентября — 5 октября 1993 года. М., 2003. С. 378.

[37] Москва. Осень-93. С. 147. Подробнее см.: ОстровскийА. В. Расстрел Белого дома. М., 2008. С. 305–310.

В списке погибших и впоследствии скончавшихся от ранений, полученных в ходе событий 21 сентября — 5 октября 1993 года, установленных Комиссией Государственной Думы, значится 158 человек. (Сборник документов и материалов Комиссии Государственной Думы… С. 349–355).

[38] Выступление Е. Гайдара на радио «Эхо Москвы» 23 апреля 2007 года. — http://www.echo.msk.ru/programs/exit/51199/

[39] «И все же Б. Ельцину хватило разума отказаться от резкого поворота в сторону авторитаризма. Чрезвычайное положение вскоре было отменено. Явно оппозиционные „Правда“, „Советская Россия“ продолжают выходить. Никакая, ни „жесткая“, ни „мягкая“, цензура не введена. Зато сразу назначены срок референдума по новой Конституции и выборы нового парламента». (Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. С. 480, 481).