Политический кризис в России на прошедшей неделе (сентябрь 1998 года. – ред.) дополнился для властей еще одним, крайне неприятным обстоятельством. Международные финансовые организации и западные лидеры фактически объявили, что отныне Россия не может рассчитывать на их деньги.

Побывавший на прошлой неделе в России президент США Билл Клинтон не стал обещать – хотя в Москве в тайне на это надеялись – срочной помощи переживающей финансовый кризис стране. Точно так же поступили и канцлер ФРГ Гельмут Коль, и президент Франции Жак Ширак. Все они как один твердили, что России необходимо «продолжать экономические реформы». На каком бы языке политик не произносил эти слова – английском, немецком или французском, в переводе на русский это означает одно: сейчас России денег никто давать не намерен. И вовсе не потому, что у Запада денег нет.

Сейчас все в России очень похоже на 1992 год. Как и шесть лет назад, в стране очень мало денег. Как и тогда, в стране не существует нормально работающей банковской системы. Население не доверяет свои деньги никому. Наконец, как и в начале экономических реформ, в стране насчитывается в лучшем случае полтора десятка эффективно работающих промышленных компаний.

Но 1998 год разительно отличается от 1992 года одним – тогда Запад искал любой мало–мальски удобный повод для того, чтобы всучить деньги России. Сейчас же он использует любую возможность, чтобы отказать в новых кредитах.

За последние две недели оказалось напрочь разрушенным еще одно устойчивое мнение, бытовавшее в общественном сознании,- состав правительства определятся под диктовку международных финансовых организаций. На самом деле МВФ никогда не назначал министров в российское правительство. Он всего лишь с большим или меньшим энтузиазмом вел переговоры с различными правительственными чиновниками. И от того, кто именно представляет Россию, зависела лишь скорость выделения денег: если это был, например, Анатолий Чубайс, то деньги выдавали довольно быстро и не на слишком обременительных условиях. А, скажем, Александру Лившицу удавалось получить те же деньги, но это занимало у него чуть больше времени.

Сейчас же у фонда нет никаких возможностей влиять на кадровую политику властей. И уж тем более западные финансисты не знают, какого курса будет придерживаться новое российское правительство. Еще неделю назад Виктор Черномырдин был без пяти минут премьер-министром. Однако сокрушительные итоги первого голосования в нижней палате парламент поставили под сомнение тот факт, что во главе правительства может оказаться хоть сколько-нибудь знакомый западным деловым и политическим кругам политик.

После августовского дефолта доверие к России за рубежом, резко снизилось. Если в июле Россия ожидала получить до конца года от МВФ и МБРР 7 млрд долларов кредита, то теперь могла рассчитывать лишь на 2,4 млрд. На возобновление сотрудничества с МВФ, прерванного после 17 августа, российское правительство могло надеяться лишь в том случае, если оно представит фонду хотя бы «базовые параметры» своей экономической программы. Но и после того, как программа была представлена (она называлась планом первоочередных мер по выводу страны из кризиса), золотой дождь на голову Е. М. Примакова не пролился. Не все в этой программе устраивало МВФ.

Начались затяжные переговоры. (…) Одна из бед правительства Примакова заключалась в том, что человек, ведающий в нем вопросами экономики, Маслюков совершенно не умел разговаривать с чиновниками международных финансовых институтов. Бывший председатель Госплана не понимал их, а они не понимали его. Примакову то и дело приходилось самому подключаться к переговорам, однако это мало что давало. Председателю правительства советовали сменить состав делегации на переговорах с МВФ, но он лишь растерянно разводил руками.

Дело, конечно, заключалось не только в Маслюкове: Запад вообще довольно настороженно отнесся к первым шагам нового правительства к попыткам расширить сферу экономики, куда бы вторгалось государство, к увеличению расходов на социальные программы, для которого не имелось достаточных оснований, к безостановочной критике предыдущих, реформаторских, правительств, наводившей на мысль, что Примаков собирается-таки отступить от курса реформ, несмотря на все его заявления об обратном.

Свернуть текст

Евгений Примаков, который долго зазывал в свой кабинет министров различной политической ориентации, получил наконец то, что и должен был получить,- правительство, которое никак не может решить, что ему делать, и не в состоянии создать свою экономическую программу.

…В газете «Коммерсант» был опубликован проект подготовленной первым вице-премьером Юрием Маслюковым программы. Правда, сам Маслюков отказывается называть ее программой, особо упирая на то, что это всего лишь «комплекс первоочередных мер» по выводу страны из кризиса. (…)

Опубликованный проект позволяет понять, в каком направлении будет работать правительство. Все споры, ведущиеся в правительстве, касаются двух проблем: где взять валюту и как наполнить потребительский рынок. Надежды на традиционные источники пополнения резервов Центрального банка слишком малы. Согласно опубликованным Международным валютным фондом прогнозам развития экономики, цены на нефть в 1999 году останутся низкими – на уровне 1998 года или чуть выше. Получить кредиты от МВФ правительство и ЦБ вряд ли смогут. По крайней мере, отправившиеся на прошлой неделе в Вашингтон Виктор Геращенко и Михаил Задорнов особого оптимизма на этот счет не испытывают.

Поэтому правительство предполагает прежде всего отнять валюту у экспортеров. Белый дом наверняка заставит экспортеров продавать 75% выручки. Это, по некоторым оценкам, позволит ЦБ за короткий срок увеличить свои резервы на 4 млрд долларов, то есть почти на треть. Чтобы даром не расходовать эти доллары на поддержку свободного курса рубля, курс будут определять административным путем. Предлагается устанавливать его на основании сальдо текущих операций платежного баланса страны, объемов золотовалютных запасов, уровня инфляции.

Следующая задача, которую должно будет решить правительство,- наполнение внутреннего рынка товарами. В проекте программы прямо о централизованном импорте не говорится (правда, кто-то предлагает создать госкомпанию по ввозу мяса). Однако рано или поздно госимпорт должен появиться- естественно, по регулируемым правительством ценам. То есть специмпортеры купят валюту по спецкурсу и будут продавать товары в России по спецценам. Все точно так, как было в СССР. Но тогда никогда не хватало товаров, потому что всегда не хватало валюты.

Значит, придется и российских производителей заставлять продавать товары первой необходимости по фиксированным ценам. Но тогда рынок очень быстро опустеет. Придется руководителей российских заводов и фабрик заставлять производить хоть что-нибудь. Но для этого уже нужен по крайней мере Госплан, которым когда-то руководил Юрий Маслюков. Правда, записать в свой «комплекс первоочередных мер» предложение возродить это учреждение он постеснялся…

Отклики на Комплекс первоочередных мер

«Известия» опубликовали статью под заголовком «Российское хозяйство вновь станет «народным»:«Мы возвращаемся в экономику начала девяностых, говорилось в тексте, клановую, несправедливую и нецивилизованную, где рука государства становится владыкой и за все 150 миллионов решает, кто и как будет жить».

«Независимая газета» прямо утверждала, что «россиянам угрожает очередное крупное ограбление»: «Какими бы терминами ни маскировало правительство свою экономическую программу, речь сейчас идет о реставрации старой системы».

«Коммерсант» писал, что «проект антикризисной программы представляет собой проект перераспределения дефицита».

Газета «Сегодня» тоже давала соответствующей статье выразительный заголовок «Инфляция и социализм нам обеспечены»:«Когда страна испытывает трудности с построением рыночной экономики на общеизвестных в мире принципах, то кто-нибудь обязательно начинает испытывать искушение изобрести велосипед и построить национальную модель капитализма. К сожалению, это желание иногда испытывают и люди, которым власть позволяет пересадить на такой велосипед с квадратными колесами всю страну».(…)

Можно привести стратегическую установку другого вице-премьера Геннадия Кулика, курировавшего сельское хозяйство и производство продовольствия. По его словам, ставку следует делать «на собственные силы». Если мы будем завозить в страну продовольствие, кормиться с чужого стола, нашего российского голоса никто не захочет слушать. Ясно было, что обеспечить себя собственным продовольствием страна не в силах. Но Кулику наплевать, что, будь его стратегия реализована, на российском продовольственном рынке снова стало бы так же скудно, как в советские времена. Важно, чтобы его, Кулика, голос был слышен во всем мировом пространстве. Впрочем, Кулик признал, что «на сегодня нам не обойтись без определенного импорта продовольствия, поскольку отечественный производитель пока не способен полностью удовлетворить потребности рынка». «Определенный импорт» продовольствия правительство все же сохранит, но масштабы этого импорта будет определять не сам рынок, а он, Кулик, и подчиненные ему чиновники.

Свернуть текст

В отличие от своих предшественников Евгений Примаков любит программные выступления, а не краткие комментарии на злободневные темы. (…) Но это лишь затрудняет понимание того, куда ведет страну нынешнее правительство.

На публике Примаков уже который месяц говорит об одном и том же: страна в кризисе, что-то нужно делать, что-то уже делается, наша цель – социально ориентированная рыночная экономика и сильное государство. Список неотложных мер и героических свершений меняется не очень быстро, зато динамично меняется антураж – аргументация, примеры. И имена тех, чьи идеи вдохновляют премьера на подвиги. В начале декабря… премьер упоминал Франклина Рузвельта… В конце января непосредственно в Давосе Примаков говорил уже о Людвиге Эрхарде, творце экономического чуда в послевоенной Германии.

Вот его слова о Рузвельте: «В свое время, отстаивая программу нового курса, Рузвельт подчеркивал: 'Я имею в виду не всеобъемлющее регламентирование и планирование экономической жизни, а необходимость властного вмешательства государства в экономическую жизнь во имя истинной общности интересов не только различных регионов и групп населения нашей великой страны, но и между различными отраслями ее народного хозяйства'. Под этой цитатой готово подписаться наше правительство».

Тогда Примаков действительно пытался «делать жизнь с Рузвельта»… Нет ничего, что сделал бы Рузвельт. Ни государственной поддержки сельского хозяйства, ни государственного страхования банковских вкладов, ни государственного ипотечного кредитования, ни, наконец, столь близкого Примакову государственного пенсионного обеспечения достойной старости. От Рузвельта остался лишь пафос: усиление государственного вмешательства в экономику и социальная направленность реформ.

А вот слова Примакова об Эрхарде: «Мы укрепляем регулирующие функции государства. Но укрепление роли государства, я хочу это подчеркнуть, отнюдь не означает построение экономики мобилизационного типа. Мы ориентированы на создание в России эффективного хозяйственного порядка с прозрачными и надежно защищенными правилами игры. Это приблизительно та идея, которой вдохновлялся Людвиг Эрхард при разработке программы реформ для послевоенной Германии».

Прошел почти месяц – но ничего того, что сделал Эрхард, нет. Нет даже попытки что-то скопировать, как в случае с Рузвельтом…

На прошлой неделе, выступая на Совете по внешней и оборонной политике с «новой песней о главном» – о сильном государстве и социально ориентированной рыночной экономике, Евгений Примаков классиков не упоминал. Но, видимо, подразумевал. Это почувствовалось, когда он сказал: «И вот я вам хочу рассказать о картине, которая очень характерна для некоторых органов нашей печати, которые помещают материалы, абсолютно не соответствующие действительности. Не буду называть газету, не буду называть автора». Вам это что-то напоминает? Мне напоминает песню «Если кто-то кое-где у нас порой…», соответствующую эпоху и соответствующих классиков.

И хотя премьер регулярно подчеркивает, что дороги назад нет, регулярное использование при этом лексики советской эпохи настораживает. Однажды, после очередного обвинения в симпатиях к прошлому, Примакову даже пришлось оправдываться: «Для того чтобы лучше понять, куда ведет дело это правительство, позвольте вам напомнить, что нам предрекали еще совсем недавно: национализацию – нет этого, отмену результатов приватизации – нет этого, фиксирование курса рубля – нет этого, неконтролируемую эмиссию – нет этого, запрет на хождение доллара – нет этого, прекращение импорта – нет этого».

Евгений Примаков – человек слова. Не в том смысле, что выполняет обещания. А в том, что между делом и словом всегда выбирал последнее. Телеобозреватель Валентин Зорин, хорошо знающий премьера, как-то сказал: «Уйти с поля боя Примаков не способен. Он поставит вопрос о своей отставке только в том случае, если ему придется делать то, с чем он не согласен». В отставку Примаков не подавал никогда. Получается, он всегда соглашался со всем, что ему поручали делать. Или умело делал вид, что соглашается. (…)

Примаков всегда чутко улавливал едва наметившуюся, но перспективную тенденцию и становился ее апологетом. Это выделяло его из серой номенклатурной среды. А когда руководство дозревало до того, чтобы принять эту тенденцию в качестве официальной линии, кандидата на роль ее проводника искать не требовалось. Нет никаких оснований утверждать, что на склоне лет Примаков будет действовать иначе. (…)

Бессмысленно гадать, какую политику будет проводить правительство Примакова, разглядывая политиков в его окружении и анализируя их взгляды и высказывания (сам премьер говорит, как правило, округло и осторожно). Сегодня политическое будущее Примакова зависит уже не от прямого его руководства (больного и теряющего власть президента), а от политической элиты страны и избирателей. На них он и будет ориентироваться. А настроения избирателей формулируются достаточно просто: «порядок», «справедливость» и «твердая рука».

Свернуть текст

Из интервью с М.М. Задорновым, министром финансов в правительствах В.С. Черномырдина, С.В. Кириенко и Е.М. Примакова в 1997–1999годах:

…Если говорить о том, что тогда было сделано неправильно, я думаю, что большой политической ошибкой было то, что одновременно и правительство, и руководство Центрального банка были отправлены в отставку сразу после объявления о девальвации и дефолте. Надо было дать людям, которые приняли это решение, возможность завершить период, скажем так, санации. Это заняло бы, может быть, два-три месяца. И после этого можно было бы принимать все политические решения. (…)

В стране одновременно не было ни ЦБ, ни правительства: если помните, в сентябре и.о. премьера был Виктор Черномырдин, которого в итоге не утвердила Дума. Практически, в экономике, если не считать Минфина, не было управления в самый острый кризисный период. А вновь пришедшие в правительство и ЦБ люди были с совершенно другими взглядами, нежели их предшественники, и им требовалось время для осознания ситуации. Я считаю, что если бы правительство Кириенко и Центральный банк Дубинина завершили работу до конца сентября, сделав намеченное, и затем произошла бы смена правительства и руководства ЦБ, ситуация развивалась бы более плавно…

В целом же я считаю, что набор мер в той ситуации был единственно возможным и верным (…) и мы смогли достаточно быстро добиться ключевых достижений: сбалансирования бюджета и стабилизации валютных резервов. И менее чем через год, в июне 1999 года, Россия вновь договорилась о программе кредитования с МВФ и Мировым банком и получила первый транш от МВФ и Мирового банка. Это стало внятным сигналом стабилизации для рынков. То есть буквально за 9–10 месяцев ситуация была полностью стабилизирована и получен позитивный тренд. (…)

– Чтобы добиться этой стабилизации пришлось принять довольно жесткий бюджет, о котором предыдущие кабинеты могли только мечтать. Как удалось провести его через Думу?

– Несмотря на крайне болезненные события 1998–1999 годов, которые привели к существенному падению реальных доходов многих людей, и слабое положение федеральных властей, это был уникальный для российской истории консенсус. Правительство, как тогда говорили, Примакова-Маслюкова фактически опиралось на парламентское большинство. И это доверие к правительству и со стороны президента, и со стороны парламента реально позволило провести меры, которые в другой политической ситуации не могли быть приняты. И для меня это является признаком изначального здоровья политической системы с реально разделенными центрами властей. То есть, на мой взгляд, выборы 1996 года и события 1998–1999 годов показали, что политическая система, созданная к тому моменту в России, в ситуации глубокого политического и экономического кризиса сработала.

Свернуть текст

Пока экономическая политика российских властей тоже совершенно типична. Во всех странах после девальвации наблюдалась и инфляция, и падение номинального курса национальной валюты, которые уравновешивали друг друга. Программа правительства предусматривает то же самое: темпы инфляции и девальвации планируются примерно одинаковыми. Плюс к тому – Россия вновь превратилась в страну с относительно дешевой рабочей силой. Опять-таки типичное последствие девальвации. Таким образом, если все пойдет без попыток снова найти «особый путь», через 2–3 года ситуация в экономике стабилизируется и начнется рост. Собственно, первые признаки стабилизации уже видны: за последние три месяца резервы Центробанка даже немного увеличились.

То есть, судя по всему, сейчас они вышли «на плато», с которого начнется рост. Конечно, события будут развиваться по такому сценарию, только если власти не станут впадать в крайности. Ведь соблазн включить печатный станок на полную мощность всегда велик. Тогда получим гиперинфляцию. Но пока до этого не дошло. На прошлой неделе Евгений Примаков заявил, что денежный станок в России не запущен, а «подпущен на небольшую сумму». «Мы не вышли за пределы нормы. Все зависит от того, как мы сможем рассчитаться за внешние долги»,- сказал премьер-министр. Если это действительно так, надежда на выздоровление весьма велика. Получается интересная вещь. Правительство, которое ни во что не вмешивается – не пытается экстренно выбить налоги или зафиксировать курс национальной валюты (первое трудно, второе – вообще непонятно зачем нужно), способно преуспеть больше, чем активная, напористая команда. Достаточно втихую печатать деньги, собирая со всего населения инфляционный налог.

Свернуть текст