У проблемы «один получил мало, другой – много» есть и еще одна грань… для значительной части населения (80–90%) функции активного собственника противопоказаны вообще. Не готовы люди к тому, чтобы мыслить категориями «рост курсовой стоимости», «рыночная конъюнктура», «прибыль», «стратегический инвестор». Не готовы или не хотят. Далеко не каждому по душе вся эта сложная арифметика фондового рынка, далеко не каждый внутренне готов взвалить на себя ответственность за бизнес, за судьбы людей, связанные с ним, за эффективность крупных вложений. Даже от собственников совсем мелких пакетов требуются определенные знания, квалификация, умение разбираться в сферах, которые далеко на всем интересны.

Мировой опыт показывает: активными собственниками могут быть 10, от силы 15% населения. Это уж кому что Бог на душу положил: один удачно играет на фондовой бирже и конъюнктуре мировых рынков, другой вдохновенно торгует овощами, а третий – футболист. И все это нужно обществу.

Поэтому не всегда обоснованы претензии типа: «Вот Гусинский – богатый, а я – бедный». Гусинский тоже в свое время был рядовым работником культуры – театральным режиссером. И стартовые шансы его на заре реформ были не намного больше, чем у учителей, врачей и работников библиотек. Сам Гусинский любит подчеркивать, что он сделал свое состояние вовсе не на приватизации, лично ему она ничего не дала. Его бизнес поднимался на операциях с бюджетными деньгами. Этот пример лишний раз демонстрирует, насколько реальная жизнь сложнее и многообразнее, нежели расхожие штампы о нажившихся на приватизации. Безусловно, многие из самых богатых в России людей стали таковыми именно благодаря приватизации. Но были и другие источники формирования первоначальных капиталов.

Приватизация привела к расслоению. Но если бы ее не было, растаскивание страны происходило бы в неуправляемом режиме, и расслоение было бы еще более сильным.

Реальная проблема, требующая внимания и активных действий, заключается не в том, что кто-то богаче, а кто-то беднее. Страшно другое: когда в результате чудовищного расслоения часть населения нищает и оказывается за гранью достойного человеческого существования.

Но не приватизация породила нищету… Многолетняя накачка экономики пустыми деньгами и связанная с этим инфляция; отсутствие сбалансированной бюджетной политики; оголтелое лоббирование интересов самых различных групп влияния и возникающие в результате бесконечные льготы для избранных и приближенных; наконец, слабость государственных программ по защите беднейших – вот далеко не полный перечень причин, вызвавших, в конечном счете, обнищание значительной части российского населения. О том, почему проблемы эти не решались годами, в нескольких словах не объяснишь. Для нас самым актуальным способом защитить беднейших была борьба с инфляцией. Потому что нет более эффективного средства вытаскивания из кармана у бедных, чем обесценивание денег.

Свернуть текст

Эффективные собственники пока(февраль 1999 года. – ред.) не появились, не стали повсеместным явлением. А это, несомненно, способствует уводу денег в тень, криминализации экономики. Могло ли быть иначе в столь короткий период? Альтернатива, которая подразумевается,- не торопиться, оставить в покое госсобственность. Напомню в этой связи, что Н. И. Рыжков не торопился, а главное растаскивание госсобственности началось при нем, в том числе через аренду с выкупом, народные предприятия. «Программа приватизации по Чубайсу» лишь приостановила растаскивание, ввела процесс хоть в какие-то разумные, законные рамки.

Неопределенность прав собственности, слабая их защищенность, отсутствие развитой инфраструктуры поддержки собственности и балансировки частных и общественных интересов, претензии власть предержащих, особенно в регионах, контролировать имущество и финансовые потоки – важнейшие дестабилизирующие факторы нашей хозяйственной жизни, способствующие недоверию ее участников друг к другу и к государству. Немало было ошибок, их влияние ощущается. Но давайте задумаемся. Предположим, не было бы «приватизации по Чубайсу». Что, всего этого в переходный период было бы меньше?

И мне не нравились ваучеры. Однако в конечном счете их влияние на глобальные перемены в российской экономике ее столь уж существенно. Зато значительная часть работы по приватизации уже позади, она сделала рыночные преобразования необратимыми. И кто бы ни правил ныне в России, как бы ни крыл он радикалов-приватизаторов, хотя бы втайне он должен подумать: этого мне делать уже не нужно, а пользоваться плодами могу. Правда, другие втайне думают: было бы государственное, мог бы прихватить. Но против них и было рассчитано.

Если же говорить о росте социальной дифференциации, о кричащих противоречиях между богатыми и бедными, то приватизация здесь сыграла на деле совсем малозаметную роль. Главные же факторы – отрицательная ставка банковского процента, льготные кредиты ЦБ, существовавшие в 1992–1994 годах, пропускание бюджетных денег через уполномоченные банки, а также льготы, квоты и лицензии во внешней торговле на фоне разрыва между внутренними и мировыми ценами на продукты российского экспорта. По оценке Андерса Ослунда, на долю этих факторов приходится 90–95% всех разворованных государственных средств.

Но это как раз то, с чем боролись реформаторы и что защищали многообразные лоббисты. Большинство их вышло из старой номенклатуры или теневой экономики советских времен, к ним подключились и некоторые «демократы». Вместе они под шумок реформ ловили рыбку в мутной воде.

Свернуть текст

Собственники приватизированных предприятий повели себя не «по-европейски»: выжимали из предприятий все соки, прибыль вывозили из страны, а не инвестировали в развитие. Что было сделано не так?

Сказалась довольно существенная разница в культуре. Европейские бизнесмены привычны к рыночной экономике. Для них право собственности, контракт, суд и так далее являются реальными. Но главное – они уверены, что собственность у них никто не отнимет, поэтому определяют стратегию развития, заботясь не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне, о том, что они оставят детям, внукам и правнукам.

В России – даже по сравнению с Восточной Европой – традиции частной собственности практически не было. А те, что возникли на рубеже ХIX–XX веков, были уничтожены. Первые легальные предприниматели, которые появились в конце 1980-х годов, естественно, стремились хапнуть сегодня, так как неизвестно, что будет завтра. Долгосрочные стратегии выстраивали единицы, а подавляющее большинство было уверено: первую прибыль нужно вывезти за рубеж, там купить фазенду, вложить деньги в банк, создать резерв для себя и семьи на «черный» день. А там посмотрим…

Но перейдем к ошибкам, в результате которых российские бизнесмены развивались «неправильно». В начале 1990-х годов в России фактически с нуля были созданы основные институты рыночной экономики: частная собственность, открытая экономика, свободные цены, свободная торговля. Но рынок необходимо было обустроить гораздо большим количеством экономических и политических институтов, чтобы работали они, а не персоны, как мы уже говорили. Это требует колоссальных усилий, создания и выстраивания новой политической культуры, новой бизнес-культуры. Думаю, если бы даже первоначально созданные институты нормально обустраивались, развитие нашей страны и общества постепенно вошло бы в цивилизованное русло. А «родовые травмы», в конце концов, зарубцевались бы.

Свернуть текст

Говорят: не тот инвестор, не такой! Не любят в России «новых русских». Стратегический инвестор, кристально чистый и честный, не спустится к нам из заоблачной выси. Наши «новые русские»-либо из старого советского директората, со всеми его минусами и плюсами. Либо из бывших кооператоров и прочих коммерсантов от перестройки. Либо из представителей бывших региональных политических элит. У всех у них свои «родимые пятна», но именно из них и рекрутируется реальный стратегический собственник.

Однако никакой выгоды от появления такого собственника ни производство, ни люди не почувствуют до тех пор, пока он не принесет с собой мешок денег: «Вот вам на зарплату, а вот на развитие…» Другими словами, процесс формирования эффективного собственника станет заметен только тогда, когда он окажется оплодотворен реальными финансовыми потоками.

А что же эти потоки? С деньгами пока не густо. И опять: «Приватизация виновата! Собственность раздали, а инвестиций нет, как не было». Но сама по себе приватизация не может обеспечить приток инвестиций… Внутренние источники инвестиций в последние годы (написано в 1999 году. -ред.) только начали формироваться. Они появляются лишь в том случае, если решаются проблемы более высокого порядка: финансовая стабилизация; обеспечение права собственности (никаких серьезных инвестиций в сельское хозяйство мы не увидим до тех пор, пока право собственности на землю не будет закреплено возможностью покупать и продавать ее, как всякую другую собственность); снижение процентной ставки, минимизация политических рисков и многое другое. Не было и внешних источников – в силу политической нестабильности в стране.

И все же, когда мы ведем речь об инвестициях и приватизации, мы не можем не замечать очевидного: приватизация создала основу для того, чтобы инвестиции могли привлекаться и использоваться цивилизованно. Ведь почти каждый способ инвестирования в основе своей имеет акцию.

Созданный с помощью приватизации рынок акций различных предприятий, или рынок корпоративных ценных бумаг, стал средой, которая успешно соединяет финансы с имуществом, частные финансы с частным имуществом. И не просто соединяет их, а соединяет в режиме, когда доступ к финансовым ресурсам получают наиболее умелые собственники.

В условиях рыночной экономики рынок корпоративных ценных бумаг становится своего рода сочетанием комитета партийного контроля с КГБ: собственник, желающий получить инвестиции, имеет к ним доступ только при условии его цивилизованной работы. Десятки позиций согласуются при совершении такого рода сделок: начиная с открытости баланса, данных бухгалтерской отчетности, и кончая независимым реестродержателем, наличие которого свидетельствует о невозможности контроля над собственностью со стороны менеджмента. Абсолютная прозрачность предприятия – одно из главных условий привлечения инвестора.

Конечно, это несколько идеализированная картинка. Те, кто инвестируют, как правило, вкладывают деньги параллельно с покупкой акций. Просто дать кредит – пока еще очень рискованно. Но это нормальная ситуация. Мы имеем дело с контролем, причем не бюрократическим, а частным, заинтересованным. Тот, кто вкладывает деньги, должен быть уверен, что он получит реальную прибыль. И совершенно очевидно, что вся эта система взаимоотношений могла выстроиться только благодаря приватизации.

А с развитием рынка корпоративных ценных бумаг растет и стоимость акций предприятий. Причем рост идет не на проценты, а в разы. Что это означает? Очень просто: увеличение стоимости имущества предприятий. Причем рост этот возникает не в результате какой-нибудь надуманной переоценки основных производственных фондов, сделанной по рецептам советских академиков. Нет! Рост признается реальным потребителем, готовым выложить за акции растущего в цене предприятия живые деньги.

Все это вполне естественно. Потому что имущество приватизируемых предприятий в свое время действительно было недооценено. Только не по причине плохой приватизации, а в силу неразвитости рынка ценных бумаг, высоких политических рисков. Какая, например, могла быть оценка имущества даже летом 1996 года, перед президентскими выборами? Вопрос вообще стоял иначе: будет ли собственник этого имущества существовать?

Изменения, связанные с ростом стоимости приватизированного имущества на рынке корпоративных ценных бумаг, еще не очень заметны в обычной жизни. Люди каждый день сталкиваются с другими реалиями: зарплату не платят, уровень жизни не растет. Но специалистам понятно: рост цен на имущество обязательно скажется позитивным образом на общем состоянии российской экономики. Ведь это – фундаментальные изменения с большой перспективой. И появляются они именно благодаря приватизации.

Свернуть текст

Указ Президента РФ «Об особенностях приватизации и преобразования в акционерные общества государственных предприятий, производственных объединений нефтяной, нефтеперерабатывающей промышленности и нефтепродуктообеспечения» от 17 ноября 1992 года № 1403.

Указ Президента РФ «О преобразовании в акционерные общества приватизации государственных предприятий, объединений и организаций газового хозяйства Российской Федерации» от 8 декабря 1992 года № 1559.

Свернуть текст

У нас распространено мнение, будто Польша дает образец проведения приватизации: без спешки, с обеспечением условий для сравнительно эффективной работы государственных предприятий, первоочередной приватизацией малых предприятий и т. п. Но такой взгляд разделяют далеко не все в самой Польше. Приватизация, интенсивно проводившаяся после 1996 года, шла по двум схемам с участием менеджеров и работников.

Одна – через национальные инвестиционные фонды (НИФы), которые в отличие от наших ЧИФов были государственными и получили для продажи акции лишь 7% предприятий. Они должны были обеспечивать не менее чем 50%-ю долю работников в продаваемых акциях предприятий. Со временем в НИФах и в компаниях, чьи акции были в их портфелях, началась концентрация собственности. Все граждане получали ваучеры, которые можно было инвестировать в НИФы.

Другая форма – аренда с выкупом – предполагала, что не менее 50% работников предприятий должны были образовать своего рода коллектив арендаторов для выкупа ликвидируемого государственного предприятия. По этой форме была приватизирована треть предприятий, в основном средних и мелких, на которых было занято менее чем по 500 работников. После выкупа доля членов трудового коллектива обычно уменьшалась, а доля менеджеров возрастала. Позже приходили аутсайдеры. В этом смысле процесс походил на наш, но был лучше организован.

М. Домбровский, компетентный участник польских реформ, считает, что Л. Балцерович не тормозил приватизацию в период макростабилизации в расчете на силу жестких бюджетных ограничений, а просто был упущен момент, и вокруг проблем приватизации возникли политические противоречия, которые исключили возможность осмысленных решений и создали серьезные препятствия для дальнейшего развития. Отсутствие решений и привело к успеху? Конечно, нет. Результаты польской приватизации считают успехом только ее противники и консерваторы, а их оппоненты успехов не видят вовсе.

Польша отличалась от России высокой долей новых предприятий, изначально частных, на которые уже в 2000 году приходилось более трети ВВП, а модернизация оставшихся государственными не стала ощутимым фактором роста. Новые предприятия их прикрывают.

Свернуть текст

В самом начале приватизации в массовом сознании отсутствовало представление об экономической неизбежности движения страны по этому пути. Поддержка курса на приватизацию фактически означала поддержку действующей власти. При этом ожидание «проигрыша» для себя лично было у людей довольно высоким, а с годами только усиливалось.

Особую роль в закреплении скептических и негативных установок сыграли риторические приемы, избранные политическими элитами для публичного обсуждения приватизации: провозглашение ваучерной приватизации «народной» формой участия граждан в разгосударствлении собственности, а также выдвижение на первый план «трудового коллектива». (…) Популистская риторика подпитывала и закрепляла, с одной стороны, устойчивые патерналистские установки в отношении государства как основного источника и гаранта благополучия, с другой – столь же традиционную подозрительность, страх и даже готовность быть «в очередной раз» обманутыми.

Если говорить о ваучерной приватизации как таковой, то отсутствие реального опыта, навыков, информации об обращении с ценными бумагами, неразвитость соответствующих институтов, «помноженные» на привычный скепсис, привели к тому, что в общественном мнении почти сразу возобладало недоверчивое или даже резко отрицательное отношение к этой якобы демократической форме участия населения в приобретении собственности. По данным опросов 1993 года, 50–55% респондентов считали предоставление населению приватизационных чеков «показухой, которая реально ничего не изменит»; с тем, что «это шаг к тому, чтобы люди могли стать собственниками», соглашались не более 15–20% (см.: Хахулина Л. А., Сидоренко С. А. Программа приватизации – предварительные итоги в оценках населения // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1994. № 3. С. 22–25).

Большинство опрошенных (74% в 1993 году) изначально считали, что в результате приватизации основная часть государственных предприятий перейдет в руки «ограниченного круга лиц», а не «широких слоев населения». При этом будущий собственник воспринимался массовым сознанием преимущественно в негативном ключе – несмотря на развернутую в первые годы перестройки пропагандистскую кампанию, прославление нового типа «хозяина» предприятия, дела, земли и проч.

Работники приватизируемого предприятия, как правило, с трудом могли дать ответ на вопрос о том, кому оно достанется. Примерно одна пятая опрошенных хотела бы видеть в этом качестве трудовой коллектив и собрание акционеров, примерно столько же полагали, что собственником станет «нынешняя администрация и директор». При этом доверие к «начальству» и оценка его способности успешно действовать в новом статусе были весьма невысокими. Для многих опрошенных было характерно ощущение подневольности, комплекс «заложничества».

Хотя среди респондентов данной группы относительное большинство (около трети) в начале 1990-х годов составляли сторонники приватизации, около половины не имели сколько-нибудь ясного представления ни об экономических целях и последствиях разгосударствления предприятий, ни о том, как это скажется на их собственной жизни. Существенно, что социальные ожидания, вызванные приватизацией, изначально связывались почти исключительно с гарантиями сохранения рабочего места и с повышением заработной платы, – о проблемах эффективности производства и интенсификации труда задумывались редко.

Важно подчеркнуть: у работников приватизированных предприятий, как и у населения в целом, до сих пор отсутствует ясное понимание того, что капитал – это не просто богатство, что собственность неотделима от сложнейшей системы экономических, социальных и правовых отношений, возникающих в связи с владением, распоряжением и пользованием ею, – системы, складывающейся в процессе взаимодействия с другими институтами и хозяйствующими субъектами. По мере того как основная масса россиян все сильнее страдала от негативных последствий реформ (прежде всего роста скрытой безработицы и невыплаты зарплат) увеличивалось число людей, воспринимавших приватизацию как незаконное присвоение ограниченным кругом лиц, приближенных к власти, государственного (т. е. народного) добра, его разграбление и разбазаривание.

При этом «незаконность» понималась отнюдь не как «несоответствие» существующему законодательству – о нем подавляющее большинство населения имело лишь смутное представление (если имело вообще). Любая деловая или экономическая активность, будь то участие в кооперативном движении, предпринимательская инициатива или приобретение крупной частной собственности, изначально воспринимаются массовым сознанием как нарушение прежних норм и описываются преимущественно в «криминальных» категориях. Сначала – как «спекуляция», жульничество, махинации, затем – как происки всесильной мафии и организованной преступности, после завершившейся приватизации – как целенаправленная деятельность коррумпированного чиновничества, связанного с финансовыми и олигархическими группировками, приближенными к власти.

Такое восприятие не лишено справедливости и имеет реальные основания, однако нужно иметь в виду, что оно было сформировано не собственным опытом и знаниями, а ориентированными на широкую публику СМИ. Чрезвычайно важным, на наш взгляд, оказалось то обстоятельство, что в публичной сфере не было создано никакого противовеса этому доминирующему негативному восприятию: не был предложен иной, «позитивный», аналитический и просветительский по своим задачам подход к обсуждению процесса реформ и приватизации, всего связанного с ними комплекса социальных, культурных, этических, правовых проблем.

В результате люди вынуждены были решать эти проблемы поодиночке, на свой страх и риск – так, как они умели или, точнее, привыкли. В предоставленном самому себе «обществе» все слабее становилось чувство сопричастности к происходящему в стране и все сильнее – отчуждение от коллективных сфер существования (политики, экономики и т. д.). Причем по мере роста отчуждения происходила «реанимация» прежних советских идеологических конструкций – позитивного отношения к роли государства в управлении собственностью и к его участию в экономике, возникала ностальгия по прежней экономической распределительной системе.

Право собственности в «обывательской сфере». Пожалуй, только приватизация жилья была изначально поддержана практически всеми россиянами, даже несмотря на то, что ее последствия, прежде всего в отношении порядка и масштабов оплаты, были совершенно непрозрачными. Кроме того, достаточно широкой поддержкой пользовалась приватизация мелких предприятий, сферы торговли и услуг (в 1995 году – 68%, в 1997 году – 69, в 2000 году – 79%), а также небольших земельных участков – тех объектов, которые не выходили за рамки «обывательской сферы», т. е. частной, повседневной жизни.

Что касается приватизации жилья, непосредственно затрагивавшей интересы подавляющего большинства населения, то она воспринималась скорее как государственное распределение, поскольку за людьми закреплялась жилая площадь, которой, по сути, они и так уже владели. Позитивное отношение к приватизации жилья в значительной степени определялось еще и тем, что, невзирая на обычную, до боли знакомую советскому человеку бумажную волокиту, осуществлялась она почти бесплатно и не требовала никаких новых, непривычных усилий. В результате приватизации жилья (…) открылась возможность купли-продажи недвижимости и надежного вложения денежных средств, ее залога и получения кредитов создавала предпосылки для изменения понимания смысла и ценности частной собственности.

Тем не менее и сегодня для большинства населения характерно узкое понимание частной собственности, почти тождественное советскому представлению о личном имуществе. Насильственное отчуждение собственности все еще представляется массовому сознанию весьма вероятным. Иными словами, в этой сфере для обычного человека речь преимущественно идет о возможности приобретения благ, в то время как система возникающих в связи с приватизацией жилья социальных и правовых отношений, относящихся к владению, пользованию и распоряжению частной собственностью, едва ли осознается в полной мере. Поскольку большинство россиян не видит в себе полноценных субъектов отношений, возникающих по поводу собственности, прежде всего субъектов права, было бы натяжкой называть их подлинными, сознательными собственниками.

По данным опроса 2004 года, право владеть собственностью особенно важным для себя считают 30% опрошенных (для сравнения: право на свободу слова важным считают 24% респондентов, на свободу перемещения – 13%, избирательное право – 14%). А вот право защищать частную собственность в суде называют особенно значимым не более 5–7%. Можно предполагать, что реальный опыт операций на рынке жилья, их в значительной мере теневой характер (например, расхождение рыночной и официальной цены) не убеждают граждан в том, что их недвижимость надежно защищена законом. (…)

В том, что в России можно законными методами, через суд, восстановить свои нарушенные права, определенно уверены всего 4% опрошенных и лишь 25% респондентов «скорее уверены, чем нет». Готовность обратиться в суд и надежда отстоять там свои права остаются на протяжении всего постперестроечного периода чрезвычайно низкой. Сказываются не только традиционное для российского человека нежелание изучать и отстаивать свои права, недостаток опыта и информации и даже не отсутствие независимого суда. Главное – в массовом сознании само «государство», чьи институты и служащие творят произвол, остается инстанцией или силой, стоящей над правом, а не встроенной в него.

Оценка итогов приватизации в 2000-е годы. Широко распространенное мнение о незаконности приватизации 1990-х годов и ее губительных последствиях для «государства» и «народа» существенно укрепилось при ныне действующем президенте, когда началась «борьба с олигархами» – особенно после «дела ЮКОСа». На протяжении 2000-х годов подавляющее большинство опрошенных в той или иной форме поддерживают идею пересмотра итогов приватизации. Однако люди, считающие себя (и государство) ограбленными и обманутыми, по большей части не надеются, что таким путем будет восстановлена «справедливость».

По данным опросов 2004 года, респонденты, полагающие, что сегодня следует принять результаты приватизации «такими, какие они есть» или что вопрос об их пересмотре «не стоит поднимать», составляют от 15 до 22% общего числа, выступающие за полный пересмотр итогов приватизации 1990-х годов – около одной трети. Примерно от одной четверти до одной пятой опрошенных выступают за пересмотр результатов в тех случаях, когда предприятия стали «хуже работать» (уходить от налогов, задерживать зарплату), либо применительно к крупнейшим предприятиям, относящимся к наиболее важным отраслям экономики. Отметим, что на протяжении «путинской эпохи» доля считающих, что результаты приватизации надо принять «такими, какие они есть», возросла с 7 до 15%, тогда как число сторонников радикального или полного пересмотра демонстрирует тенденцию к сокращению (от 38% в 2000 году до 32% в конце 2004-го).

В отношении к итогам приватизации и возможности их пересмотра прослеживается весьма характерная двойственность, которую можно зафиксировать и при ретроспективном анализе данных, полученных в начале реформирования экономики. Подавляющее большинство людей выступает в поддержку пересмотра результатов приватизации, полагая при этом, что приватизация госсобственности, в особенности крупных предприятий энергетики, добывающих отраслей и проч., была незаконной. При этом главными проигравшими опрошенные считают, с одной стороны, «простой народ», с другой – «государство» (в патерналистской, советского образца трактовке). Однако их ожидания относительно результатов возможного пересмотра итогов приватизации весьма скептичны. По данным опроса, проведенного в июле 2004 года, подавляющее большинство респондентов считают, что подобный передел пойдет на пользу прежде всего «чиновникам и бюрократам» (35%) или же «другим олигархам» (35%). В то, что незаконно нажитые «олигархами» богатства достанутся «государству», верит всего около одной пятой опрошенных; что будут возвращены «народу» – 7%.

Отношение к богатству и богатым. Наиболее распространенным оценкам приватизации («разграбление, распродажа государства, страны, народных богатств, разбазаривание ресурсов») вполне закономерно соответствует закрепившееся в массовом сознании преимущественно негативное отношение к крупным собственникам: предпринимателям, бизнесменам, не говоря уже об олигархах. (…) Наиболее распространенной массовой реакцией на появление в стране очень богатых даже по мировым меркам людей является неприязнь и раздражение. Хотя лишь 3–4% опрошенных «признаются» в том, что разбогатевшие за последние полтора десятка лет люди вызывают лично у них лично зависть, тем не менее подавляющее большинство (около 70%) согласно с тем, что «частная собственность порождает у людей зависть».

За последние 20 лет несколько выросла толерантность к «чужому» богатству. Так, сегодня соотношение тех, кто воспринимает богатых с неприязнью и раздражением и, напротив, с интересом или уважением, примерно равно…

Важно, что представления о том, каким образом человек в нашей стране может разбогатеть, формируются, как и в советскую эпоху, на фоне чувства собственной социальной ущемленности, недееспособности, зависимости от обобщенных «других». Так, по мнению подавляющего большинства, богатство может быть нажито только благодаря «большим связям», готовности нарушать закон или начальному «социальному капиталу» (т. е. возможности получить хорошее образование и работу). Личная инициатива и целеустремленность в этом контексте оцениваются ниже всего. Существенно и то, что среди факторов, способствующих обогащению, ведущая роль отводится самой экономической системе, оцениваемой негативно.

У большинства соотечественников появление в стране не просто состоятельных и богатых людей, а бизнесменов, которые входят в списки самых богатых людей мира, вызывает резко негативные чувства. В августе 2003 года 21% опрошенных воспринимали это «с раздражением», а еще 30% – «с возмущением, ненавистью», «спокойно, без особых чувств» – 37%.

Накопленные за последние 15 лет данные опросов позволяют утверждать, что приспособление большей части населения к переменам происходит по типу пассивной, так называемой «понижающей» адаптации. При этом основным психологическим ресурсом и ценностной мотивацией выступает традиционное российское «терпение» – своего рода маскировка слабости, потерянности, неверия в собственные силы.

Партии коммунистического и национал-патриотического толка с самого начала преобразований использовали копившееся в обществе недовольство. Они прибегли к популистской критике приватизации, сделав своей мишенью популистскую же риторику реформаторов начала 1990-х годов («народная приватизация»). Ставка либерально-демократического крыла на «здоровые силы» общества, под которыми понималась прежде всего более молодая, активная, ориентированная на карьерное и социальное продвижение часть населения, обладавшая относительно большими социальными, культурными и «жизненными» ресурсами и как бы «по определению» поддерживавшая перемены, способствовала углублению разрыва между социальным «центром» и «периферией», консервации социально-антропологической природы «советского человека» с привычным ему укладом жизни и традиционным комплексом представлений и ценностей. В результате значительная часть населения ощущает себя вытесненной «на обочину жизни» в экономическом, правовом, гражданском смысле и вместе с тем полностью зависимой от того, что происходит «наверху».

Именно в этом заключается одна из важнейших причин того, что сегодня за устойчивым и широко распространенным отрицательным отношением к последствиям приватизации и итогам всего периода реформ мы часто обнаруживаем раздраженное и мстительное ожидание «социального реванша», парадоксальным образом сочетающееся с практически полным отсутствием надежд на восстановление «социальной справедливости».

Свернуть текст